— Они всегда поддерживают нас, пока мы не вырываем кусок у них изо рта, — отрывисто возразила девушка. Ее злили воспоминания о том, как Рабирий надменно разъезжал по Александрии, как блестели от помады его длинные локоны, как он выворачивал на ходу ступни, подобно селезню. Он выглядел смехотворно — и все же ухитрился причинить так много вреда!
Еще хуже, чем бесконечные требования денег со стороны Рабирия, было «наследие», оставленное в Александрии Габинием. После осуждения и казни Береники Габиний вернулся в Рим, оставив в Египте свою армию наемников — официально якобы для того, чтобы защищать царя, но на самом деле лишь затем, чтобы охранять интересы Рабирия. Гордые тем, что вернули власть Птолемею Авлету, солдаты Габиния начали буквально грабить город. Эти люди превратили Александрию в свой публичный дом, насилуя местных женщин везде и в любой момент, когда только им хотелось. Когда им угрожали наказанием, они только смеялись и говорили, что теперь закон — это они сами. На протяжении шести месяцев они наводили ужас на город.
— Я чрезвычайно признателен Рабирию, этому ничтожному кровососу, — ворчал царь, пытаясь придумать выход из создавшегося положения. — И Габинию, этому пирату, чья армия головорезов обратится против меня, если я не сумею угодить Рабирию. Что я могу поделать? Без этих двух разбойников я никогда не смог бы вернуться домой, и они ни за что не позволят мне забыть об этом.
Чтобы умиротворить «римских друзей», Авлет был вынужден назначить Рабирия на высокий пост министра финансов, предоставив тем самым доступ к государственным доходам Египта и его казне. В благодарность Рабирий использовал Египет как площадку для своих игр, а богатства страны — как игрушки.
И только Клеопатра, которой на тот момент исполнилось шестнадцать лет, смогла наконец перехитрить их. Она не собиралась выслушивать запугивания со стороны напыщенного глупца, человека, которого Цицерон как-то раз унизил, назвав в публичной речи «вороватым танцовщиком в фальшивых кудряшках». Она заставила Авлета установить наблюдение за Рабирием. Они обнаружили, что он снизил плату рабочим на всех государственных предприятиях, а остающиеся денежки клал в свой карман. Он расхищал причитающуюся рабочим долю товаров и загружал ее на корабли, ежедневно отправлявшиеся в Рим. Он стал самым презренным человеком в Египте. Но по-прежнему оставался другом Юлия Цезаря. И вдобавок его поддерживали солдаты Габиния.
И как-то раз, когда Клеопатра принимала ванну, на нее снизошло озарение. Неожиданно она разгневалась на лихого командира конницы, который так потряс ее воображение. Мгновенно перед ней открылся план, согласно которому Антоний использовал ее отца и ее страну. Он пообещал солдатам Габиния богатство, если они пересекут пустыню. Он завоевал доверие и славу, приведя их к победе. Несомненно, за свои услуги он получил от Габиния крупную сумму. А потом он удалился, чтобы дать солдатам возможность расхищать все, что им понравится.
«Так вот в какую игру он играл», — подумала царевна. Она испытывала жгучий стыд оттого, что позволила себе увлечься его озорными взглядами и соблазнительными манерами. Она, ее отец и возвращение трона законному правителю значили для Антония то же, что и для любого другого римлянина: возможность набить мошну египетским золотом.
Едва успев обсушиться, она явилась в кабинет к отцу.
— Отец, ты должен обеспечить себе верность вояк Габиния.
— Но как? — вопросил царь, и на лице его появилось выражение беспомощного замешательства.
— А как римляне обеспечивают себе верность своих солдат? Они дают им земли и деньги. Ты должен выделить каждому воину участок земли, установив размер этого участка в соответствии со званием и послужным списком. Заставь их прекратить чинить насилие над нашими женщинами, разрешив жениться на них. Если ты обеспечишь солдат тем же, чем их обеспечивают римские легаты, они будут преданы тебе так же, как преданы собственным полководцам. При всем бахвальстве верностью римских солдат, они точно так же продаются и покупаются, как и все остальные люди.
— Дитя мое, ты настоящий оракул, — промолвил царь.
Солдаты Габиния с готовностью приняли предложенные царем земли и деньги, а некоторые заявили о своем желании жениться на жительницах Александрии, как египтянках, так и гречанках. Как и всех остальных чужаков со времен основания Александрии, их оказалось совсем несложно подкупить соблазнами большого города и превратить в часть здешнего населения.
Вскоре после этого работники предприятий восстали против Рабирия и выгнали его из Александрии. Клеопатра никогда не забудет, как Рабирий ворвался в царскую Палату приемов: напомаженные волосы прилипли прядями к жирным мокрым щекам, нелепое крашеное одеяние покрылось пятнами пота. Он умолял защитить его от «этих грязных египтян». Они встретили его у ворот ткацкой мануфактуры, куда он пришел, чтобы забрать очередную порцию товара, и напали на него, вооруженные ножами и дубинками.
— Меня ударил по плечу огромной палкой какой-то грязный человечек! — вопил Рабирий. — У меня на коже синяки! Синяки!
Клеопатра хихикнула, когда он задрал свой короткий подол, чтобы показать уродливый пурпурный кровоподтек на бедре. Смех она сумела подавить только тогда, когда Гефестион спокойным тоном предложил предоставить Рабирию убежище в темнице до тех пор, пока он не сможет сбежать из Египта на следующем же судне, идущем в Рим. Не имея особого выбора, Рабирий неохотно согласился пожить в тюрьме несколько дней. Клеопатра навсегда запомнила, как он, высокомерно переваливаясь с боку на бок, неуклюже вышел из палаты.
Хотя сам Рабирий покинул Египет, его «наследство» все еще угрожало стране. Гефестион получал сообщения изо всех сорока двух метрополий: страна опустошена годами мятежа и недавним визитом римской армии. Молодые мужчины погибли на войне, объяснял евнух. Налоги постоянно растут, чтобы была возможность платить долг Риму, а продовольствие и товары, производимые в стране, разворовывались солдатней и Рабирием. С непоколебимым спокойствием Гефестион уведомил царя, что его возвращение к власти прекратило войну, но едва ли способствовало процветанию народа.
Царь нахмурился, и его нижняя губа выпятилась, словно брюшко объевшейся гусеницы.
— Почему ты беспокоишь меня подобными вещами в то время, как мне надлежит веселиться?
Пока Авлет дулся, Клеопатра постепенно осознавала, что битва за царство ее отца не была выиграна раз и навсегда — ее предстояло выигрывать снова и снова. С детским оптимизмом царь всегда довольствовался малым выигрышем, как будто история и собственный опыт ничему не научили его; как будто римляне могут простить такой огромный долг. Можно подумать, его собственные подданные больше не презирают Авлета и неожиданно перестанут искать повод для того, чтобы снова отправить его в изгнание. В следующий раз ей, Клеопатре, повезет меньше. Она может быть убита во дворце, может отстать от отца и оказаться перед лицом разъяренной толпы; вожаки городских группировок могут потребовать от нее предать отца, и в этом случае она окажется куклой на троне, игрушкой в их руках, пока они не смогут избавиться и от нее тоже. Клеопатра убедила отца в том, что он должен действовать быстро и утвердить свое положение на престоле, восстановив храмы и статуи богов, которые разграбили римские солдаты и Рабирий. Твердым голосом она сказала ему, повторив несколько раз, словно маленькому ребенку, те же самые слова, которые он говорил ей во времена ее детства: египтяне чтят тех, кто чтит их богов.
— Но ведь я только что вернулся в свое царство! — запротестовал Авлет. — Почему я должен так скоро покинуть его?
— Отец, весь Египет — твое царство, — ответила Клеопатра, а затем подала ему тщательно составленный Гефестионом перечень храмов и городов, которые надлежало посетить. Царь должен совершить путешествие вниз по Нилу, оставляя щедрые пожертвования во всех храмах, как напоминание о своих благодеяниях.
Пока Авлет находился в паломничестве, Клеопатра и Гефестион отыскали несколько способов возместить ущерб, нанесенный народу Рабирием. Крестьянам был предложен более выгодный для них раздел урожая зерна; пошлина на ликийский мед, равно любимый и греками, и египтянами, снижалась с пятидесяти процентов до двадцати пяти; были улучшены условия работы для горняков на нубийских золотых копях. Клеопатра и Гефестион трудились долгими днями и ночами, чтобы заставить эти улучшения принести плоды. Стратегия их была безупречна. Жрецы Карнака, являвшие собой мощную политическую силу в Среднем Египте, выразили признательность, прислав местных художников, дабы те изобразили Авлета в одеяниях фараона, побеждающего своих врагов.
И теперь впервые за много лет как в Александрии, так и во всем царстве Египетском воцарилось спокойствие. Рабирий предстал перед римским судом и был оштрафован за совершенные им злоупотребления в царстве Авлета, а также за незаконное принятие государственного поста в чужеземном правительстве. Однако этот паразит по-прежнему пытался выкачать у Авлета свои поганые деньги.
— Ну так что?
Негромкий, но твердый голос Гефестиона прервал размышления Клеопатры. Царевна неожиданно ощутила себя такой же старой и измученной, как ее отец. Осознание бесконечности стоящих перед нею проблем опустилось на нее, словно погребальная пелена.
— Давай потребуем официальной встречи с царем. Без его разрешения мы ничего не сможем сделать.
Царь уже отобедал и сидел в игровой комнате рядом с Гекатой. У его ног примостились два мальчика, очень схожие с виду, однако не настолько, насколько бывают схожи близнецы. Их кожа не была ни коричневой, ни черной, ни светлой, но странного бледно-желтого оттенка; одежду им заменяли треугольные куски блестящей алой материи, обернутые вокруг тела. Лица их имели такую же треугольную форму, как и их одеяния. Они сидели на полу, скрестив ноги, плечом к плечу, опираясь спинами на колени царя. Тот поглаживал их по черным шелковистым кудрям, глядя куда-то в пространство. Геката восседала рядом очень прямо, делая вид, что не замечает их присутствия. Клеопатра испытывала двойственные чувства: она и сердилась на отца за его поведение, и тревожилась при виде пепельной бледности его