– Внимательно смотри, что ждет Цезаря в ближайшее время.
Тот долго молчал, потом покачал головой:
– Он погибнет в иды марта, царица, авгур прав.
– Нет! Он весь день просидит дома взаперти, никуда не выходя и никого не принимая!
– Даже дома человек может погибнуть.
– Ничего нельзя изменить?
– Боги не любят, когда меняют их решения…
– Я попробую… – пробормотала Клеопатра. – Иди.
Хармиона, провожая предсказателя, осторожно поинтересовалась:
– Что, и правда так плохо?
– Линия его жизни обрывается в середине марта.
Клеопатра услышала, крикнула вслед:
– Значит, будет жить без линии!
Хармиона ужаснулась, неужели она собирается идти против воли богов?! Хотя от Клеопатры всего можно ожидать…
Царица и правда приняла свои меры, причем очень непохожие друг на дружку. Она отправилась в храм Венеры и долго стояла перед ее статуей, о чемто умоляя. Богатые дары, оставленные перед изображением богини, должны были помочь исполниться просьбе.
На свое собственное изображение царица даже не глянула. О чем просила? Оставить в живых Цезаря, клянясь, если тот переживет иды марта, хоть силой увезти его в Александрию. Никакого Рима, если в нем столько людей против Цезаря!
Вторым поступком было письмо, инкогнито отправленное Кальпурнии, с предупреждением, что для Цезаря опасно кудато выходить в иды, чтобы держала мужа, как могла, дома.
– Этото к чему?
– Она жена, пусть хоть она удержит его от публичных выступлений в этот день!
Шпионы Клеопатры докладывали ей о каждом шаге Цезаря. Неизвестно, прочитала ли письмо Кальпурния, но ничего сделать не смогла. Царица узнала, что диктатор весь вечер провел у Лепида, против обыкновения задержавшись за ужином и даже немало съев и выпив, что было странно. Всегда воздержанный Гай Юлий много пил и ел только в Александрии.
Неожиданно зашел разговор о… смерти, вернее, о том, какая лучше. Цезарь сказал, что предпочел бы любую, но неожиданную.
– Жить в ожидании страшно. Лучше погибнуть неожиданно, чем долго ждать своего часа.
Многим стало от этих слов не по себе. Лепид натянуто рассмеялся:
– Тебе ли чегото бояться, Цезарь? Ты столько сделал для Рима…
Тот вскинул на помощника темные умные глаза, губы чуть дрогнули в усмешке:
– Я и не боюсь. Но сколько бы я ни сделал, основное пока впереди. Еще столько задумок!
– Цезарь, верно ли, что ты решил отвести русло Тибра?
– Я многое еще решил сделать. И канал прорыть через Коринфский перешеек. И Парфию завоевать… Так что меня не стоит убивать, я еще пригожусь…
По спинам собеседников пробежал холодок. Он так спокойно говорил о возможном убийстве? А глаза Цезаря стали насмешливыми:
– Я же сказал, что не боюсь смерти. – И снова повторил: – Моя жизнь сейчас Риму дороже, чем мне самому. Если со мной чтото случится, страна будет ввергнута в новую гражданскую войну, куда тяжелее той, что недавно закончилась. Стоит ли убивать столько римлян, чтобы устранить одного меня?
Цезарь всегда был остроумным и доброжелательным собеседником, поговорить с ним любили, но на сей раз большинству стало не по себе. Нельзя же так спокойно относиться к возможному собственному убийству!
Ужин получился не слишком веселым, Цезарь непривычно много пил, мрачно шутил, и настроение у всех было не очень хорошим.
Прощаясь, он усмехнулся:
– Риму осталось потерпеть меня всегото три дня. Неужели не вытерпит?
Утро мартовских ид выдалось ненастным. Серые облака еще с ночи затянули все небо, но ветер обещал разогнать их. Пока весна не слишком баловала Рим и его окрестности теплом.
Царица поднялась привычно с рассветом, принесла дары домашним ларам, легко позавтракала, но странное беспокойство не давало заняться делами. Хармиона с беспокойством наблюдала за ней. Служанка и сама чувствовала чтото недоброе. Из головы не выходило предсказание оракула об идах марта.
Клеопатра несколько минут в волнении ходила по таблину, потом вдруг подозвала к себе Хармиону:
– Возьми стило и табличку, пиши.
– Что писать?
– Пиши, что я больна! Что у меня… выкидыш! Чтобы немедленно ехал сюда!
– Я плохо пишу на латыни.
– Пиши погречески, он поймет.
Царица говорила тоном, не терпящим возражений, но Хармиона и сама поняла, что она права. Почемуто и Хармиона чувствовала, что на сей раз оракул не ошибся, Цезаря в Риме подстерегает какаято опасность. Возможно, если удастся выманить его на виллу, все обойдется? Ради спасения Цезаря Клеопатра была готова даже на такую страшную ложь…
Отправляя раба с письмом, ему строго наказали передать только в руки самому диктатору, мол, важное дело. А еще бежать со всех ног, чтобы успеть перехватить его до ухода в сенат. Но если вдруг что… то бегом возвращаться обратно.
Он успел бы, не попадись на мосту один за другим два воза с сеном, которое везли в Город. Поленившись объезжать до большого моста, возница сунулся на узкий деревянный и посередине застрял. Он то тянул бедного мула под уздцы, то толкал сзади, ничего не помогало. Убедившись, что это надолго, раб был вынужден отправиться далеко в обход на каменный мост. Это заняло много времени…
Пытаясь удержать рушившийся потолок, Кальпурния дико закричала и… проснулась. Цезарь недовольно покосился на жену:
– Приснилось чтото?
– Да.
Заметив, что Кальпурния просто дрожит от ужаса увиденного во сне, Цезарь притянул ее к себе:
– Ложись, я тебя обниму.
Она легла, но дрожать не перестала.
– Гай, мне приснилось, что у нас обрушился потолок, прямо на тебя… и я… держала тебя мертвого…
– О, боги! Мне тоже снилось чтото не слишком хорошее. Как вредно ходить по поздним пирушкам.
– Гай… завтра иды…
Цезарь разозлился:
– Прекрати! Мне уже надоели эти бесконечные предупреждения. Я не забыл, что завтра иды и о словах прорицателя тоже не забыл! Что же мне теперь весь день сидеть дома, запершись и никого не пуская? – Он вдруг усмехнулся: – Но ведь тебе приснилось, что обрушился потолок? Где же тогда находиться?
Чувствуя, что жена все никак не может успокоиться, он погладил ее по волосам.
– Ну что ты? Все будет хорошо, знаешь, сколько раз авгуры предрекали мне смерть, а я жив до сих пор! Иды марта не самое плохое время года, хотя и не самое лучшее. И потолки в нашем доме крепкие.
Заснуть удалось, но почти до утра Кальпурнию все же мучили кошмары, правда, она уже не кричала.
Утренние жертвоприношения только подтвердили опасения Кальпурнии, сколько бы их ни повторяли, результат выходил очень дурным. Цезарь разозлился не на шутку, Кальпурния никогда не отличалась суеверием, что на нее нашло? Правда, и сам диктатор чувствовал себя неважно, плохо спал и его мучила головная боль. Боясь, чтобы прямо в сенате его снова не прихватил приступ проклятой болезни, Цезарь поддался на уговоры жены и отправил уведомление, что присутствовать на заседании не сможет, потому что болен.
Ничего существенного рассматривать не предполагалось, потому пропуск такого заседания мало что изменил бы. Если бы…
Цезарь попросил Марка Антония доставить записку сенаторам. Но к диктатору вдруг зашел Децим Брут. С первого взгляда было заметно, что с ним чтото не так, Децим явно волновался и был не в своей тарелке. На вопрос о самочувствии поморщился:
– Голова болит после вчерашнего пира у Лепида.
Цезарь кивнул:
– У меня тоже. Вот Кальпурния, увидевшая ночью страшный сон, убеждает сегодня остаться дома.
На мгновение Децим замер, а потом принялся с небывалой энергией убеждать Цезаря не обращать внимания на разных глупых предсказателей и приметы!
– Впервые слышу, чтобы ты боялся авгуров или дурных примет! Цезарь, всегда высмеивавший суеверия, вдруг сам стал прислушиваться к снам!
Видя, что Цезарь все же не поддается на уговоры, Децим решился на последний шаг:
– Ты уезжаешь через три дня, больше заседаний не будет. Неужели ты пропустишь столь важное заседание и мы тебя больше не увидим в сенате целых три года? Отцысенаторы хотели бы попрощаться…
Это разрешило все сомнения Цезаря. Действительно глупо, если он изза сна Кальпурнии пропустит заседание, на котором сенаторы смогут с ним попрощаться и пожелать успехов в предстоящем походе?!
Цезарь сел в носилки и распорядился нести себя на форум. Едва носилки скрылись за поворотом улицы, как к дому подбежал раб со срочным письмом. Кальпурния распорядилась не отправлять его вслед за диктатором, боясь гнева Цезаря, раба оставили дожидаться возвращения хозяина дома. Он помнил приказ Клеопатры отдать письмо только в руки самого Цезаря, а потому возражать не стал.
Сенаторы в тот день собрались почти все и очень рано. Объяснением служило то, что сын Кассия должен был впервые облачиться в мужскую тогу. Это очень важное событие не только для юноши, но и для его отца, но сам Кассий почемуто радостным не выглядел, напротив, он словно не находил себе места.
Децим опередил Цезаря и прибыл к Театру Помпея чуть раньше диктатора. На вопросительный взгляд ему ответили кивком, это означало, что отряд вооруженных гладиаторов на месте, в самом дворце. Обычно этого не позволялось, но вскоре должны были пройти гладиаторские бои, поэтому никто не возражал.
Сенаторы ждали Цезаря снаружи у входа в храм, где должно проходить заседание.
Цезарь сидел в носилках мрачный, ему очень не нравилась суета вокруг предсказания. Поэтому, когда на подходе к форуму им встретился тот оракул, диктатор не выдержал и, высунувшись из носилок, окликнул его:
– Иды наступили, а я, как видишь, жив.
Оракул посмотрел на Цезаря сокрушенным взглядом и покачал головой:
– Наступили, но не прошли. Ты зря не послушал жену…
Настроения от таких слов не прибавилось, Цезарю понадобились усилия, чтобы взять себя в руки. Диктатор попробовал рассуждать здраво. Куда он едет? На заседание сената, который совсем недавно принес публичную клятву в верности. Еще через два дня он отправится во главе войска на Балканы, а потом и дальше на Парфию. Все готово, все идет хорошо.