тьян, сельскохозяйственных работников, жнецов, землепашцев, погонщиков ослов и даже купцов и просто путников хватали и сажали на корабли, но все равно их команды были недоукомплектованы, и многие их корабли не были боеготовы. Эта весть вызвала величайшую тревогу в лагере, и, когда в марте 31 г. до н. э. с прекращением зимних бурь реальные боевые действия приблизились, в Патрах было много людей, которые всем сердцем хотели оказаться в безопасности на родине.
Первый удар нанес Октавиан, который послал быструю эскадру к южному берегу Греции под командованием своего большого друга Марка Випсания Агриппы. Эта армия захватила Метону (на полуострове Пелопоннес, южнее Пилоса. – Ред.) и, видимо, искала место высадки для основных сил; и Антоний немедленно приготовился выступить в поход, чтобы защитить побережье от ожидаемого нападения. Но пока его взор был обращен в этом направлении, Октавиан быстро переправился со своей армией из Бриндизия и Тарента в Керкиру, а оттуда на материк, прошел через Эпир к Амбракийскому заливу и тем самым создал угрозу плохо укомплектованному флоту Антония и Клеопатры, стоящему в этих водах. Антоний после этого с максимально возможной скоростью поспешил на север и прибыл на мыс Акций, который образовывал южную часть входа в залив, почти в тот же момент, когда Октавиан достиг противоположного, или северного, мыса. Антоний выстроил свои корабли в боевой порядок, укомплектовав их, где это было необходимо, легионерами, и тогда Октавиан отказался от мысли немедленно дать сражение. После этого Антоний обосновался на мысе, где раскинулся огромный лагерь, а несколько дней спустя к нему здесь присоединилась Клеопатра.
Глава 14Арес
В тот момент Октавиана не волновало то, что он находится слишком близко от Антония, и поэтому он закрепился на позиции в нескольких милях от входа в Амбракийский залив. Антоний немедленно отправил часть своей армии на кораблях с мыса Акций на северную сторону входа в бухту и тем самым получил возможность держать под обстрелом проход во внутренние воды. Октавиан вскоре возвел неприступные земляные укрепления вокруг своего лагеря и построил стену, спускающуюся до берега Ионического моря, чтобы враг не мог помешать выгрузке продовольствия для его войск, которое целиком должно было поступать из-за моря. Он разместил свои корабли так, что они могли держать под обстрелом вход в Амбракийский залив, а так как эти суда были очень хорошо укомплектованы личным составом и прекрасно управлялись, то Антоний вскоре обнаружил, что его собственный флот оказался запертым в заливе и не может выйти в открытое море, не сражаясь за каждый дюйм узкого фарватера. Таким образом, Октавиан держал под своим контролем Ионическое море и изо дня в день мог свободно принимать продовольствие и другие припасы для армии из Италии. Однако Октавиан не мог оставить свой укрепленный лагерь, так как Антоний господствовал на всей территории вокруг него. Так что, пока Октавиан блокировал флот Антония в заливе, Антоний осаждал армию Октавиана в ее лагере; и в то время как Октавиан главенствовал на море и свободно получал снабжение из Италии, Антоний господствовал на суше и беспрепятственно получал продовольствие из Греции. Это был тупик, и ни одна из сторон не имела возможности сделать какое-то враждебное действие. Мне кажется очевидным, что решительное сражение могло состояться только благодаря одному из двух маневров: либо Антоний должен был уйти с мыса Акций и вынудить Октавиана последовать за ним в Грецию (и бросить в заливе флот? Странная логика. – Ред.), либо его флот должен был с боями вырваться из залива и отрезать Октавиана от его ресурсов, тем самым заставив его армию голодать и вынудить сдаться. Клеопатра, по-видимому, поддерживала вариант с прорывом блокады и завоеванием господствующего положения на море. Возможно, она была уверена в своем египетском флоте и кораблях Антония, если, сократив их число, доукомплектовывать команды оставшихся боевых кораблей не стала. Она верила, что тремя сотнями кораблей можно прорвать блокаду Октавиана; его позиция располагала к этому. Однако я полагаю, этот план вызвал горячие возражения Домиция Энобарба и других; а так как потеря времени вряд ли изменила бы ситуацию не в их пользу, то никаких действий не предпринималось.
В июне Антоний послал отряд конницы вдоль берега залива, чтобы тот попытался отрезать Октавиана от снабжения водой, но этот маневр не имел большого успеха, и такая попытка больше не предпринималась. Вскоре после этого дезертир Тиций разбил небольшой кавалерийский отряд Антония, а Агриппа захватил несколько его кораблей, которые курсировали от одного опорного пункта к другому за пределами залива. После этого Октавиан отправил в Рим депеши, в которых объявлял эти успехи важными победами и утверждал, что он загнал флот Антония в ловушку в заливе (это факт. – Ред.). Он также послал в Грецию шпионов, чтобы они попытались поколебать уверенность ее жителей в Антонии, и, видимо, эти люди отчасти преуспели в своей деятельности.
Эти небольшие победы Октавиана, по-видимому, лишили Антония силы духа (последствия пьянства последних лет. Раньше он не падал духом и в более сложных ситуациях. – Ред.) и угнетающе подействовали на его армию. Клеопатра тоже, вероятно, была особенно огорчена ими, потому что они казались подтверждением нескольких зловещих и неприятных случаев, которые произошли за недавнее время. Однажды египетская гадалка сказала Антонию, что его звезда закатится прежде звезды Октавиана, и Клеопатра, наблюдавшая быструю деградацию своего мужа в течение последних двух лет, теперь боялась, что эти слова окажутся правдой. Недавно из Афин пришла весть о том, что сильнейший ураган свалил на землю статую бога Бахуса, стоявшую в сцене сражения титанов, олицетворением которого был Антоний; и две гигантские статуи Фумена и Аттала, на каждой из которых было написано имя Антония, также оказались сваленными на землю тем же самым ураганом. Эта весть напомнила о том, что несколькими месяцами ранее в Патрах в храм Геркулеса (Геракла), предка Антония, попала молния; и приблизительно в это же самое время землетрясение уничтожило небольшое селение, основанное им у Пизавра (совр. Пезаро к юго-востоку от Римини) на северо-восточном побережье Италии к северу от Анконы. Эти и другие случаи, казавшиеся дурными предзнаменованиями, угнетающе подействовали на Клеопатру, а ее постоянные ссоры с Антонием и его военачальниками, видимо, приводили ее в состояние огромного нервного напряжения. К концу июля или в начале августа, когда низину, в которой был разбит их лагерь, наводнили комары, а влажность и летняя жара сделали всех раздражительными, ссоры в отношении проведения военной кампании разразились с новой силой. Домиций Энобарб, Деллий, Аминта и другие убеждали Антония уйти в глубь страны и дать Октавиану решительное сражение, как только тот последует за ними. А Клеопатра по-прежнему считала, что прорыв блокады был самой важной военной операцией, которую следовало осуществить, и убеждала в этом своего нерешительного мужа. Конечно, это было рискованным предприятием, но именно по причине опасности оно так нравилось Клеопатре. Если их флот смог бы уничтожить флот Октавиана, они схватили бы его в его цитадели, которая стала бы для него ловушкой. Им даже не пришлось бы ждать, пока он сдастся; оставив 80 или 100 тысяч солдат, чтобы помешать ему прорваться, они могли отплыть в Италию с 20–30 тысячами легионеров и овладеть пустым Римом. В столице не было ни сенаторов, ни войск, так как недавно Октавиан заставил весь римский сенат прибыть к нему в лагерь, чтобы придать вес своим действиям; и как только морские силы Октавиана будут разбиты, Антоний и Клеопатра беспрепятственно въедут в Рим, а голод вынудит их врага сдаться в Греции. Одно морское сражение – и Рим будет их! Это, безусловно, было лучше, чем отступление в глубь материка (и сдача противнику флота. – Ред.).
Но Антоний не мог уговорить своих военачальников согласиться на это. Риск велик – так, видимо, разубеждали они его; и даже если победа будет за ними, не собирается ли он войти в Рим вместе с Клеопатрой? Горожане не потерпят этого после всех услышанных ими рассказов о магической силе царицы над ним. Пусть она возвращается назад в Египет и не подрывает больше народную любовь к Антонию. Как он может явиться миру истинным республиканцем рука об руку с царицей Клеопатрой? Отказавшись от морского сражения, можно обойтись без египетского флота и позволить ему уйти в Египет (если ему удастся прорвать блокаду). Клеопатра предоставила корабли, но не солдат, и сухопутное сражение можно провести без ее помощи, и тогда не будет причины для критики Антония. И Октавиан не сможет больше говорить, что он ведет войну с Клеопатрой, а не с Антонием. Деньги, которые Клеопатра дала на эту кампанию, уже почти кончились, и, таким образом, она больше не была нужна для его дела. Пусть Антоний откажется от намеченного морского сражения и распорядится, чтобы царица быстро отправилась вместе со своими кораблями к себе на родину, потому что так, и только так можно было убедить недовольных республиканцев в их армии. Клеопатра, по их словам, была вдохновительницей войны; Клеопатра дала на нее деньги; Октавиан объявил войну именно Клеопатре; именно имя Клеопатры и вымышленные истории про нее заставили Рим поддержать Октавиана; именно Клеопатра, как доносилось со всех сторон, является Верховным главнокомандующим всей армией; и именно Клеопатре сильно завидовал каждый сенатор, каждый вассальный царь и каждый полководец. Пока она не уедет, их дело будет проигрышным.
Антоний, по-видимому, понимал справедливость этих доводов и обещал попытаться уговорить свою жену вернуться в Египет и там ожидать исхода войны. В этом своем решении он укрепился, когда даже Канидий, который все время был за то, чтобы Клеопатра находилась при армии, стал уговаривать его просить ее уехать и дать им сразиться с врагом. Поэтому Антоний, видимо, сказал царице, что желает ее отъезда, подчеркнув, что только таким путем можно гарантировать себе победу.