Празднества в честь дня рождения Цезариона были проведены с величайшим размахом, и весь город на протяжении многих дней предавался пирам и веселью. О надвигающейся буре все забыли, и в то время гостю Александрии было бы действительно трудно поверить, что он оказался в городе, правители которого недавно потерпели поражение от врага, который уже готовится вторгнуться в сам Египет. На самом деле ничто не могло заставить Клеопатру признать, что игра проиграна, и, несмотря на невзгоды и тревогу, угнетавшую ее мысли, она не унывала и была полна оптимизма, что должно вызывать восхищение всех историков. Антоний, с другой стороны, был полностью деморализован этой ситуацией, и празднества в честь дня рождения Цезариона снова разожгли в нем аппетит к удовольствиям шумной жизни, и он решил закончить свою жизнь, предаваясь безумному беспутству. Собрав вместе членов клуба «Непревзойденные гуляки», клуба кутил, который он основал несколькими годами ранее, он предложил им записаться в список членов нового общества, которое он назвал Synapotha-noumenoi, или «Умрем вместе». «Давайте есть, пить и веселиться, потому что завтра мы умрем» – вот таким, вероятно, был его девиз, и он вступил в эту новую фазу своей жизни с той же внешней основательностью, с какой он изображал из себя Тимона. Не имея более в мире аудитории, перед которой он мог играть веселую роль Бахуса или Геркулеса, Антоний теперь разыгрывал свои драматические роли из внутренней любви к притворству и с подлинно мальчишеской любовью к надувательству расхаживал по залам дворца в зловещем, но не оригинальном образе гуляки, который пирует со своим добрым другом Смертью. На самом деле Антоний и не собирался умирать, он надеялся, что ему будет позволено, как его недавнему коллеге Лепиду, третьему триумвиру, спокойно удалиться и вести частную жизнь. Парадоксальную ситуацию, в которой он теперь оказался, свое положение государственного пленника, отосланного под залог наслаждаться роскошью своего дома, этот «огромный ребенок» не мог не попытаться обратить в свою пользу.
Клеопатра, с другой стороны, была готова ко всем случайностям, и, пока она надеялась каким-то образом найти выход из своего затруднительного положения, она не забывала готовиться к смерти, которую ей, возможно, придется встретить. Вскоре в Александрию пришла весть о возвращении Октавиана в Малую Азию, и Клеопатра, наверное, понимала, что ее шансы преодолеть свои трудности невелики. Поэтому она занялась собиранием коллекции всевозможных ядовитых снадобий и часто ходила в темницу, чтобы там проводить свои эксперименты на осужденных преступниках. Она с волнением наблюдала за агонией пленников, которым она давала различные яды, забраковывая те из них, от которых люди испытывали боли и бились в конвульсиях, и продолжая свои опыты с теми снадобьями, которые предлагали быстрый уход из жизни. Клеопатра экспериментировала и с ядовитыми змеями, подвергая животных и людей их укусам. Плутарх пишет: «Она вполне удовлетворилась тем, что ничто не могло сравниться с укусом египетской кобры [гаи], который, не вызывая судорог или стонов, приводил к тяжелой дремоте и коме с легкой испариной на лице и постепенным притуплением чувств, когда жертва явно не чувствует боли и раздражается, если ее беспокоят или будят, то есть ведет себя как человек, который пребывает в глубоком естественном сне». Клеопатра решила, что, если дойдет до крайности, она лишит себя жизни таким способом. И, уладив этот вопрос, она снова обратила пристальное внимание на проблемы, которые ее осаждали.
К маю Октавиан вошел в Сирию, где ему сдались все гарнизоны. Он послал Корнелия Галла принять командование теми легионами, которые сдались ему в Северной Африке, и эта армия теперь овладела Паретонием, где находился Антоний после своего бегства с места битвы при Акции. Весть о том, что эта пограничная крепость перешла в руки врага, еще не достигла Александрии, но о продвижении Октавиана через Сирию в городе уже было известно, что, вероятно, вызывало там величайшую тревогу. Тогда Клеопатра решила предпринять смелые и достойные действия. К концу мая она отправила своего сына Цезариона вместе с его учителем Родоном вверх по течению Нила в Коптос, а оттуда через пустыню – в порт Беренику, где все корабли, которые она смогла собрать, получили приказ ожидать его. Молодой Цезарь путешествовал, по-видимому, с большой помпой и вез с собой большую сумму денег. Его прибытие в Беренику ожидали в конце июня, и, когда к середине июля купцы, отправлявшиеся в Индию, начали отплывать в свой далекий путь, все было устроено так, что он тоже поплывет с ними в эти далекие земли, чтобы завести дружбу с царями Индии и, быть может, создать великое объединение восточных народов, о котором так часто мечтала Клеопатра. Сама она решила остаться в Александрии, чтобы сначала провести с Октавианом переговоры о сохранении ее трона, а в случае их неудачи – драться с ним насмерть. Мысль о бегстве не приходила ей в голову, и, хотя с материнской заботой она пошла на эти авантюрные меры ради безопасности своего любимого сына, ей, похоже, не приходило на ум уехать вместе с ним на Восток, где она, по крайней мере, могла бы найти временное пристанище. Расставание Клеопатры с Цезарионом, вероятно, было одним из самых горьких событий ее несчастливой жизни. За его безопасность и за его права она боролась семнадцать лет, а теперь необходимо было отправлять его с индийскими купцами через опасные моря в чужие земли, чтобы спасти силы от когтей его удачливого соперника Октавиана, а она сама оставалась, чтобы встретиться с их врагами и сражаться за их общий трон. Ее мысли в те горестные дни снова обращались к памяти отца мальчика, великого Юлия Цезаря, ведь она, наверное, часто смотрела на его портреты или перечитывала письма, которые тот когда-то написал ей. А теперь, когда Клеопатра отправила юного Цезаря в далекое плавание к землям, которые всегда так сильно интересовали его отца, она, наверное, взывала к духу этого человека, которому поклонялся весь римский мир как Божественному Юлию, и в исступлении, вероятно, умоляла его прийти на помощь своему единственному сыну и наследнику.
Глава 16Танатос
Историк должен испытывать некоторое нежелание дискредитировать романтическую историю отношений Клеопатры и Антония в этот период, но тем не менее нельзя отрицать тот факт, что они теперь решили жить отдельно друг от друга, и почти нет сомнений в том, что каждый из них относился к другому с недоверием и подозрением. Антоний так долго жил один, что совершенно не имел представления о проектах своей жены; а она, со своей стороны, уже много месяцев не могла полностью ему доверять. Их отношения были отмечены с его стороны недоверием, а с ее – презрительной жалостью, и я не могу найти ничего, что указывало бы на их романтическое приближение рука об руку к своей гибели, которая считается грандиозным финалом их трагической истории. В нужном месте я покажу читателю борьбу одинокой и мужественной царицы со своей судьбой, которая, безусловно, должна вызвать восхищение у всех мужчин. После того как ее муж так поразительно подвел ее, бремя управления страной и организация обороны легли на ее плечи. День и ночь ее, наверное, изводила безумная тревога и преследовала мысль о возможной гибели. И все же она вела себя мужественно, ни разу не допустив мысли о бегстве и ни разу не свернув с пути тех личных и династических честолюбивых замыслов, которые, на мой взгляд, едва ли можно отделить от ее реального долга перед своей страной.
Когда Октавиан в июне 30 г. до н. э. вел свои приготовления в Сирии к вторжению в Египет, Клеопатра и Антоний попытались начать с ним переговоры. Они отправили к своему врагу некоего грека по имени Евфроний, который был домашним учителем одного из юных принцев, с посланиями от них обоих. Клеопатра просила, чтобы в обмен на ее капитуляцию ее сыну Цезариону было бы позволено сохранить за собой трон Египта, а Антоний умолял лишь о том, чтобы он получил возможность вести уединенную жизнь либо в Александрии, либо в Афинах. С этим посольством Клеопатра послала свою корону, скипетр и колесницу в надежде на то, что Октавиан дарует их снова ее сыну, если не ей самой. Но миссия отчасти потерпела неудачу. Октавиан не желал слушать никаких предложений в отношении судьбы Антония, но Клеопатре он передал тайное послание, доставленное одним из его вольноотпущенников по имени Тирс, в котором писал, что он благожелательно относится к ней и склонен оставить ей во владение Египет, если только она прикажет казнить Антония. На самом деле Октавиан не собирался демонстрировать какое-то особое милосердие по отношению к Клеопатре, и это предложение имело целью обмануть ее. Он, по-видимому, уже принял решение, как будет действовать. Антония придется убить или заставить совершить самоубийство, но было бы неловко осуждать его на смерть и официально казнить. Цезариону, сопернику Октавиана, тоже придется встретить насильственную кончину. Клеопатру следует взять живой, чтобы выставить ее на всеобщее обозрение во время триумфа Октавиана в Риме, после которого она отправится в ссылку, а ее страна вместе со своими богатствами окажется в его руках. Такая добыча пойдет на выплату жалованья войскам. Во всех последующих контактах Октавиана с царицей заметно его горячее желание захватить ее живой, тогда как по отношению к Антонию он будет демонстрировать безжалостность и враждебность.
Вольноотпущенный Тирс был тактичным и понимающим человеком и мог обсудить с Клеопатрой сложившуюся ситуацию во всех ее аспектах. Царица всеми средствами стремилась сохранить свой трон и вполне могла отплатить Октавиану его собственной монетой, обманув его и заставив поверить в то, что она отдастся на милость победителя. Она очень внимательно отнеслась к Тирсу: давала ему долгие аудиенции и обращалась с ним, воздавая немалые почести. А Антоний, которого не допускали на их секретные обсуждения, день ото дня становился все озлобленней и подозрительней. Маловероятно, что Клеопатра согласилась на предложение убить своего мужа, но ситуация была такова, что она бы не очень возражала против его самоубийства, и осмелюсь предположить, что царица вполне откровенно обсуждала с Тирсом способ напомнить Антонию о его почетной обязанности. По утверждению Диона Кассия, Октавиан на самом деле отправлял Клеопатре послания любовного характера, но это, вероятно, не так, хотя Тирс вполне мог намекнуть, что сердце его господина тронула та смелость, с которой Клеопатра встретила свои несчастья, и что он жаждет завоевать ее расположение. Возможно, слухи о характере их совещаний достигли Антония, или, быть может, его ревность возбудили доверительные отношения вольноотпущенного с царицей, и он стал еще более подозрительным, чем раньше, и, видимо, стал вести себя так, словно его разум помутился. Антоний вдруг приказал своим людям схватить Тирса и сильно выпороть, после чего он отправил его назад к Октавиану с письмом, в котором объяснял свои действия. «Чрезмерное любопытство и дерзкие замашки привели меня в ярость, – написал он, – но поскольку я нахожусь в таких обстоятельствах, то от меня трудно ожидать большого терпения, но если это оскорбляет тебя, то в твоих руках мой вольноотпущенный Гиппарх: подвесь его и выпори для равного счета». Гиппарх, вероятно, переметнулся от Антония к Октавиану, так что и порка Тирса, и предложенная расплата стали тем черным юмором, который, по-видимому, сразу же понравился Клеопатре. Дерзость этого поступка доставила ей большое удовольствие, и она начала с большим уважением о