а была в то время, насколько мы знаем, молодой женщиной с безупречной репутацией, а он, наоборот, был мужчиной с самой худшей репутацией в отношениях с противоположным полом, кажется по меньшей мере несправедливым, что бремя вины за последующие события на протяжении всех веков оказалось возложенным на Клеопатру.
Еще до конца той богатой событиями ночи Цезарь, по-видимому, принял решение пробудить страстную любовь в этой своенравной и безответственной девушке, личность и политическая роль которой вдвое сильнее притягивали его к ней. И прежде чем свет зари наполнил комнату, его решение вернуть Клеопатру на трон и отодвинуть ее брата на самый дальний план было принято бесповоротно. Когда взошло солнце, Цезарь послал за царем Птолемеем. Тот, представ перед Цезарем, вероятно, пришел в смятение, столкнувшись лицом к лицу со своей сестрой, которую он отправил в ссылку и войску которой он еще недавно противостоял в Пелусии. Видимо, Цезарь обошелся с ним сурово, спросив его, как он осмелился пойти против завещания своего отца, который вверил его исполнение римскому народу, и потребовал, чтобы Птолемей немедленно помирился с Клеопатрой. И тогда молодой человек потерял самообладание и, ринувшись вон из комнаты, закричал своим друзьям и приближенным, ожидавшим его снаружи, что его предали и его дело проиграно. Сорвав в мальчишеском гневе и досаде царскую корону со своей головы, Птолемей швырнул ее о землю и, несомненно, разрыдался. После этого начались волнения, и многочисленные александрийцы, которые все еще оста вались среди римлян во дворце, сразу же собрались вокруг своего царя, и им почти удалось передать свое возбуждение царским войскам в городе и склонить их к согласованному нападению на дворец с суши и с моря. Но Цезарь поспешил выйти и обратился к людям, обещая все устроить к их удовлетворению. После этого он созвал совещание, на котором должны были присутствовать и Птолемей, и Клеопатра, и зачитал им завещание их отца, в котором Птолемей Авлет категорически требовал, чтобы они правили вместе. Цезарь вновь утвердил свое право как представителя римского народа уладить этот спор и наконец, видимо, добился примирения между братом и сестрой. Неудачливый Птолемей, вероятно, понял, что с этого момента его амбициям и надеждам суждено развеяться как дым, так как теперь он всегда будет находиться под присмотром своей старшей сестры, а свобода действий, ради которой он и его министры строили заговор и плели интриги, кончилась навеки. Согласно Диону Кассию, юный Птолемей уже ясно мог видеть, что между Цезарем и его сестрой существует взаимопонимание, а поведение Клеопатры, безусловно, выдало ему ее приподнятое настроение. Она, вероятно, была чрезвычайно возбуждена. Несколькими часами ранее она была изгнанницей, тайком пробирающейся в свой собственный город при грозящей ее жизни опасности. Теперь она не только снова стала царицей Египта, но и завоевала уважение и, похоже, сердце единоличного правителя римского мира, слово которого было абсолютным законом для народов. Можно почти представить себе, как она корчила рожи своему брату, когда они сидели друг напротив друга на импровизированном суде Цезаря; несчастный мальчик, вероятно, испытывал острые душевные страдания.
Теперь главный план Цезаря состоял в том, чтобы вершить политику Египта посредством умелой игры с сердцем Клеопатры. Его не особенно беспокоило то, что случится с царем Птолемеем или его министром Потином, так как они лишились права на уважение из-за своей попытки оставить без внимания завещание Авлета и отвратительного поведения по отношению к Помпею, который, хоть и был врагом Цезаря, приходился ему и могущественным соотечественником. Но желанием Цезаря было как можно скорее утихомирить толпу и заставить население Александрии полюбить его, чтобы через три-четыре недели он мог спокойно покинуть страну. В настоящий момент одним из самых горячих желаний этого города была власть над Кипром, и Цезарю, по-видимому, пришло в голову, что, если подарить царскому дому этот остров, это будет весьма высоко оценено александрийцами и надолго успокоит их враждебность. Когда римляне аннексировали Кипр в 58 г. до н. э., александрийцы подняли мятеж против Авлета, главным образом потому, что он не сделал даже попытки заявить о своих правах на этот остров. Кипр был более или менее постоянным приложением к египетской короне, и обладать им было по-прежнему самым горячим желанием египтян. Поэтому теперь, если верить Диону, Цезарь подарил этот остров Египту в лице двух младших членов царского дома, принца Птолемея и принцессы Арсинои. И хотя у нас нет никаких документальных подтверждений того, что они когда-либо брали на себя управление своими новыми владениями или что по крайней мере на год-два остров перестал считаться частью римской провинции Киликии, известно, что спустя несколько лет, в 42 г. до н. э., он перешел под власть Египта и им управлял представитель этой страны.
Ослабив таким образом напряжение, Цезарь обратил свое внимание на другие вопросы. Пока Авлет был в Риме (в 59 г. до н. э.), он влез в огромные долги, пытаясь купить себе поддержку в сенате и вновь воцариться на троне Птолемеев, и в этом Цезарь увидел теперь способ как про демонстрировать свою благожелательность в отношении египтян, так и заставить их заплатить за содержание его небольшого флота и армии в Александрии. От лица кредиторов Авлета он потребовал очень умеренную сумму, равную 10 миллионам денариев (что по цене на начало 2010 г. составляет свыше 27 миллионов долларов или около 17 миллионов фунтов стерлингов. – Ред.), хотя все, вероятно, понимали, что изначально долги Птолемея Авлета составляли гораздо большую сумму, чем эта. В то же время Цезарь не попытался требовать с египтян военную контрибуцию, хотя то, что сначала они защищали дело Помпея, оправдало бы Цезаря, если бы он сделал это. Этим способом и путем передачи Кипра в дар Египту он старался добиться благосклонности александрийцев, но, к сожалению, его усилия в этом направлении были полностью сорваны интригами Потина. Вероятно, было бы нетрудно собрать 45 тонн серебра (10 миллионов денариев по 4,5 грамма серебра в каждом. – Ред.), но Потин предпочел отправить в переплавку царскую золотую посуду и богатые сосуды из храмов, чтобы обратить их в деньги. Он приказал поставить на царский стол деревянные и глиняные блюда и кубки и сделал так, чтобы об этом стало известно горожанам, он хотел показать им нужду, до которой довела их алчность Цезаря. Тем временем Потин снабжал римских солдат зерном очень плохого качества и в ответ на их жалобы говорил им, что они еще должны быть благодарны за то, что вообще что-то получают, потому что у них нет на это права. Он также не замедлил сказать Цезарю, что тому не следует тратить свое время в Александрии или заниматься пустяковыми делами Египта, когда срочные дела, вероятно, зовут его назад в Рим. Его манера обращения к диктатору была постоянно грубой и враждебной, и почти нет никаких сомнений в том, что он строил против него заговор и держал связь с Ахиллесом.
Вскоре внезапно начались военные действия более или менее случайного характера, и Цезарь не замедлил нанести свой первый удар по врагам. Узнав, что они пытаются посадить людей на свои корабли, которые стояли на приколе в западной части Большой гавани, и зная, что сам он недостаточно силен, чтобы удержать или использовать больше чем несколько из них, Цезарь послал небольшой отряд, которому удалось поджечь и уничтожить весь флот, состоявший из 50 боевых кораблей, которые во время последних боевых действий были одолжены Помпею, из 22 сторожевых кораблей и 38 других судов, оставив противнику только те суда, которые стояли в гавани Счастливого Возвращения за дамбой. В этом пожаре, по-видимому, сгорели и некоторые постройки на набережной рядом с гаванью, а также была уничтожена какая-то часть знаменитой Александрийской библиотеки. Но то, что писатели того времени умалчивают об этой катастрофе, указывает на то, что потеря была невелика и, по-моему, можно не считаться с утверждением более поздних авторов о том, что тогда сгорела вся библиотека. Следующим ходом Цезаря был захват Фаросского маяка и восточной оконечности острова, на которой он был построен, в результате чего вход в Большую гавань был заблокирован, а выход кораблей самого Цезаря в открытое море превратился в маневр, который можно было совершить в любой момент. Одновременно Цезарь быстро построил сильные укрепления во всех уязвимых точках своей сухопутной обороны и тем самым полностью обезопасил себя от прямого нападения.
Его не очень беспокоила эта ситуация. Говорят, что Цезарю приходилось не раз бодрствовать всю ночь, чтобы обезопасить себя от рук наемных убийц. Но никакое непредвиденное обстоятельство такого рода не помешало ему наслаждаться жизнью в Александрийском дворце. С ранней юности Цезарь, вероятно, привык к мысли о кинжале наемного убийцы. Его многочисленные любовные интрижки делали возможность внезапной смерти неотвратимой каждый день, а карьера политика и правителя тоже постоянно подставляла его под возможное покушение. Ревность мужей, чьих жен он соблазнил, месть людей, выживших после массовых избиений, которые он спровоцировал, возмущение политиков, чьим амбициям он мешал, и ненависть огромного количества людей, которых он так или иначе обидел, подвергали жизнь Цезаря постоянной опасности. Поэтому махинации Потина не достигли цели, боевой дух и изобретательный ум великого римлянина по-прежнему были на высоте, и он сделал в сложившейся ситуации то, что, попросту говоря, было бессовестным соблазнением царицы Египта.
Клеопатра, по-видимому, испытывала такое же сильное влечение к Цезарю, какое он испытывал к ней. И хотя сначала каждый из них осознавал, каким преимуществом он будет обладать, завоевав сердце другого, и регулировал свои действия соответствующим образом, видимо, не стоит сомневаться в том, что после пары дней близкого дружеского общения между ними возникла самая настоящая романтическая привязанность. Со стороны Клеопатры, безусловно, любовь была полна свежести первого серьезного чувства в жизни, а со стороны Цезаря несомненна страсть далеко не юного (родился в 102 или 100 г. до н. э., то есть 54 или 52 года в 48 г. до н. э. –