Первое в жизни путешествие по Средиземному морю далось царице нелегко. Даже при самом лучшем раскладе пускаться в плавание было весьма рискованно; вспомним Герода, ставшего жертвой кораблекрушения. Иосифу Флавию, римско-иудейскому историку, столь ядовито отзывавшемуся о Клеопатре, пришлось провести ночь среди беснующихся волн. Рискнем предположить, что наша героиня была не самой храброй мореплавательницей на земле. В дороге она нервничала, и немудрено. На борт корабля взошла не простая женщина, а царица в сопровождении лекарей, философов, евнухов, швей, поваров, не говоря уж о малютке Цезарионе и его кормилицах. Клеопатра везла дорогие подарки: бочонки с нильской водой, ткани, корицу, гобелены, алебастровые горшки с благовониями, золотые кубки, мозаику, леопардов. Все для того, чтобы поддержать репутацию и продемонстрировать римлянам богатство Египта. Для закрепления эффекта в Рим везли небывалую диковинку — живого жирафа (те, кому довелось впервые увидеть это удивительное животное, утверждали, что оно очень похоже на верблюда — если не считать пятен, впечатляющих размеров, длинных ног и, конечно, шеи). Скорее всего, Клеопатра пересекла море на военном корабле, например, на одной из маневренных тридцатишестиметровых парусных трирем, которыми был оснащен ее флот.
Давно запланированную и старательно подготовленную поездку едва ли можно было назвать увеселительной прогулкой. В те времена цари редко отправлялись в путешествия без всякой цели, ради удовольствия[27]. У Клеопатры не было нужды покидать столицу тайком, как поступил ее отец. В александрийской гавани собралась такая большая и пышная флотилия, какой горожане не видели по меньшей мере четверть века. То была откровенная демонстрация богатства и могущества. Над толпой, собравшейся проводить свою царицу, звучала музыка, летели в небо радостные возгласы, клубился ладан. Стоя на палубе, Клеопатра слушала славословия и вглядывалась в счастливые лица подданных. Потом портовую толчею сменила пальмовая роща, остался позади колосс, сверкнула золотом кровля Серапеума; маяк был виден еще долго, но постепенно и он превратился в едва различимую точку на горизонте. Прежде Клеопатре не доводилось смотреть на его известняковые стены и зеркала с моря. Еще четыре часа после отплытия путники могли различить вдали очертания статуи Посейдона, пока она не растворилась в серебристой дымке.
Впереди лежал путь длиною в две тысячи миль. В лучшем случае царице предстояло провести на борту корабля не меньше месяца. В худшем — около десяти недель. Рим располагался ровно на северо-западе от Александрии, и чтобы добраться до него, морякам приходилось сражаться со встречным ветром. Вместо того чтобы двигаться по прямой, флотилия направилась к западу через восток и север, на ночь причаливая к берегу. Провизии было немного, и команде приходилось добывать еду в окрестных селениях. Весть о прибытии царских кораблей быстро облетала местных жителей; на берегу тут же собирались толпы, люди несли воду и снедь. Таким путем флотилия прошла вдоль восточного средиземноморского побережья, иначе называемого Левантом, обогнула с юга Малую Азию, миновала Родос и Крит, пересекла Ионическое море. Северная Сицилия мелькнула на горизонте и уступила место Апеннинскому полуострову. Путешественникам было хорошо видно его западное побережье вплоть до ласкового Тирренского моря, застроенное каменными виллами. В ближайшее десятилетие роскошным особнякам с широкими террасами предстояло разрастись по всему берегу в геометрической прогрессии. Перед Помпеями располагались Путеолы (современный Поцциоли), оживленный порт с удобной бухтой, в которой обыкновенно бросали якорь египетские суда, груженные зерном. Сойдя на берег, Клеопатра совершила возжигание в благодарность за безопасное плавание; если сама Исида и не парила над бушпритом ее корабля, богиня мореплавания определенно незримо присутствовала на борту. Флотилия наконец достигла Европы. Из Путеол до Рима три дня добирались сушей, трясясь в повозках по песчаным и усыпанным гравием дорогам под немилосердно палящим солнцем. Со стороны Клеопатры это было проявлением немыслимой скромности. Римский сановник, отправленный с инспекцией в Малую Азию, путешествовал «на двух крытых колесницах, одной открытой и одном возке, в сопровождении свежих лошадей и большого числа рабов, любимой обезьянки в специальной повозке и табуна диких ослов». А ведь история не сохранила даже его имени. На востоке караваны из двухсот колесниц и нескольких тысяч всадников были не такой уж редкостью.
Над римскими предместьями витал аромат смородины, корицы и мирры. По сторонам дороги виднелись скромные надгробия и величавые мавзолеи, время от времени попадались святилища Меркурия, покровителя странников. Посланцы Цезаря должны были встретить Клеопатру у городской стены и провести по широкому деревянному мосту к большому поместью на западном берегу Тибра. Клеопатру со свитой поселили на юго-восточном склоне холма Яникул, в весьма живописном месте, хоть и не таком престижном, как противоположный склон с более эффектным видом на город. Виллу Цезаря с ее стройными колоннами, красочными фресками и бесценными скульптурами окружал сад, великолепный по римским меркам, но, с точки зрения египетской царицы, довольно запущенный и неинтересный. Зато она могла любоваться окрестными пейзажами. В просветах между стволами сосен и кипарисов виднелся опоясанный желтоватой рекой Рим, город черепичных крыш, кривых улочек и плотно прижатых друг к другу многоэтажных домов. Рим только что обогнал Александрию по численности населения; в сорок шестом году в нем проживал почти миллион человек. В остальном это была провинциальная глушь. В этом городе собака запросто могла притащить к обеденному столу человеческую руку, а бык ворваться в трапезную. Попасть в него из Александрии было все равно что после Версаля очутиться в Филадельфии восемнадцатого века. В Александрии на каждом углу виднелись следы славного прошлого. Славное будущее Рима в ту пору едва просматривалось. Новый мир был почти неотличим от старого.
Во время визита Клеопатра старалась держаться незаметно, насколько это было возможно в подобной ситуации. «Царица с супругом поселилась в доме Цезаря, что не могло не сказаться на их и так небезупречной репутации», — выговаривает египтянке Дион. Цезарь, как известно, жил в самом центре города, в двух шагах от форума, вместе со своей женой Кальпурнией. Влияние Клеопатры и ее страны неизменно росло. Вернувшись в Рим, Цезарь, потративший немало времени на изучение традиций и опыта восточного царства, задумал преобразования по египетскому образцу. Больше всего он преуспел в реформе календаря: с сорок шестого года каждый сезон состоял из трех месяцев. Прежде римский год состоял из трехсот пятидесяти пяти дней, к которым время от времени произвольно прибавляли дополнительный месяц. Как писал Плутарх: «Только жрецы вели счет времени и могли вводить лишний месяц, когда им вздумается». В результате с календарем была полная неразбериха; Цицерон однажды признался, что понятия не имеет, какой на дворе год. Цезарь заимствовал египетский календарь с двенадцатью месяцами по тридцать дней каждый и дополнительными пятью днями в конце года, «единственный разумный из когда-либо существовавших», и принятое в Александрии деление суток на двадцать четыре часа. В Риме понятие времени было неточным, растяжимым и спорным[28]. Однако теперь в распоряжении Цезаря оказались лучшие астрономы и математики Египта. Плодом совместных усилий стала радикальная реформа сорок шестого года, последнего «неровного года» и единственного состоявшего из четырехсот сорока пяти дней; лишнюю неделю разделили между ноябрем и декабрем.
Египетский опыт существенно повлиял на Цезаря; в ближайшие восемнадцать месяцев стало ясно, насколько. Серьезное увлечение Египтом проглядывало во всем, что он делал. Цезарь начал собирать средства на устройство публичной библиотеки, чтобы сделать латинские и греческие литературные памятники доступными всему народу. Сбор книжной коллекции был поручен видному ученому, из тех, кому полководец даровал жизнь на поле боя. Весьма заразительной оказалась и любовь александрийцев к подсчетам. Цезарь решил провести перепись. В результате выяснилось, что война с Помпеем разорила страну. Население Рима сократилось наполовину. Римских гостей впечатлила египетская система каналов и дамб. Цезарь предложил осушить гнилые топи в Центральной Италии, между Римом и Капуей, чтобы расширить площадь сельхозугодий. А что если прорыть канал из Тибра в Адриатическое море, чтобы сократить путь торговым судам? Заодно решено было перестроить Остийский порт, зажатый среди скал и отмелей. Сооруженная по александрийскому образцу дамба открыла бы путь в город большим кораблям. Цезарь предложил давать римское гражданство всем без исключения ученым и лекарям, «чтобы, прибыв однажды в наш город, они остались в нем навсегда, и чтобы их примеру последовали другие». С улиц убрали скульптуры, казавшиеся особенно неказистыми по сравнению с александрийскими; побывав в Египте, трудно было не перенять египетских представлений о прекрасном. Однако не все смелые идеи Цезаря, вдохновленные Клеопатрой, были логичны и разумны. Взять хотя бы решение учредить культ Диониса, греческого божества, чье происхождение и образ жизни были еще более сомнительными, чем у богатой и сумасбродной египетской царицы. Но за что бы ни брался полководец, во всех его действиях были видны железное упорство и удивительная работоспособность, позволявшие с легкостью опережать соперников.
Сильнее всего восточное влияние проявилось во время триумфа, устроенного Цезарем в конце сентября. Высшим признанием заслуг римского военачальника было дозволение самому устроить игры и шествия в честь собственных побед. Цезарь в полной мере заслужил это право. Опустошавшая Рим затяжная война закончилась. Одиннадцать дней официальных праздников — отличный способ окончательно утихомирить и подбодрить народ. Полководец на время превратился в распорядителя торжества; устраивая триумф в честь побед в Галлии, Египте, Понте, Африке и Испании, Цезарь вольно или невольно ориентировался на процессии, увиденные в Александрии. Наконец после долгих приготовлений и досадных проволочек был назначен день начала торжеств: двадцать первое августа сорок шестого года. Празднества продлились до начала октября. В Рим потянулись жители предместий и окрестных селений, но жилья в городе на всех не хватало. Люди ставили палатки прямо на городских улицах и вдоль дорог. На гулянья, игры и шествия собирались огромные толпы; случалось, зеваки гибли в давке. По всему Риму украшали улицы и храмы, расширяли ипподромы, возводили временные арены. Слава давно сделалась местной валютой, но такого, чтобы в ознаменование окончания праздничного дня по городу под музыку и крики горожан проходили сорок слонов с факелами, раньше не бывало. Как и пиров на шестьдесят шесть тысяч человек с деликатесами и дорогими винами.