зиции сразу же, «как только видит ее и слышит несколько сказанных ею слов», и эти слова Клеопатра наверняка подбирает с большой осторожностью. Она никогда еще не встречала великого римского полководца и представления не имеет, чего ожидать. Она уверена только в одном: лучше уж попасть в плен к Юлию Цезарю, чем к ее собственному брату [4].
Все источники сходятся в том, что Клеопатра легко вошла в контакт с Цезарем, и он вскоре стал адвокатом женщины, хотя прежде намеревался стать ее судьей. Соблазнение могло занять немало времени, по крайней мере, больше одной ночи: у нас нет доказательств, что отношения сразу стали интимными. При свете дня – это не обязательно было утро после ее нетривиального выхода на сцену – Цезарь предлагает Клеопатре и Птолемею перемирие, «чтобы они царствовали совместно» [5]. Совершенно не этого ждут советники ее брата. Они полагают, что заключили с Цезарем пакт еще на берегу Пелузия [6]. Не готовы они и к непостижимому появлению Клеопатры во дворце. Юный Птолемей изумился трюку своей сестры едва ли не сильнее Цезаря. Взбешенный тем, что его перехитрили, он реагирует совершенно как неразумное дитя, нуждающееся во взрослом опекуне: начинает громко рыдать. В ярости вылетает из дворца к толпящимся на площади людям. Прямо на глазах своих подданных срывает с головы белую ленту, швыряет ее на землю и вопит: «Моя сестра предала меня!» Люди Цезаря возвращают его во дворец и сажают под домашний арест. Значительно больше времени им требуется, чтобы успокоить уличные волнения, активно поощряемые в следующие несколько недель евнухом Потином, который возглавляет кампанию по смещению Клеопатры. Ее карьера закончилась бы прямо тогда, не сумей она вовремя заручиться поддержкой Цезаря. Да и Цезарь, осаждаемый как с моря, так и с суши, мог тут же закончить свою карьеру. Он думает, что просто разбирается с семейной вендеттой, и не понимает, что на самом деле разжег полноценное восстание, притом что в его распоряжении лишь два потрепанных легиона [7]. Похоже, Клеопатра не удосужилась просветить его насчет своей непопулярности у александрийцев.
Встревоженный Цезарь решает обратиться к народу. С безопасного расстояния – скорее всего, с балкона верхнего этажа дворца – он обещает дать им то, чего они пожелают [8]. Здесь очень пригодились его выдающиеся ораторские навыки. Клеопатра, возможно, дала ему пару советов на тему «как понравиться жителям Александрии», но он точно не нуждается ни в чьей помощи, чтобы эффектно выступить перед толпой, умело интонируя и энергично жестикулируя, – признанный гений, виртуозный оратор и специалист по лаконичности, непревзойденный в «способности воспламенять сердца слушающих и направлять их в нужную ему сторону» [9]. Впоследствии он не упоминал о своем изначальном замешательстве, но упирал на переговоры с Птолемеем и подчеркивал, что сам «всячески старался в качестве общего друга и посредника уладить спор между царем и царевной» [10]. Казалось, он добился успеха. Птолемей согласен на примирение, что вообще-то не имеет значения – он знает, что его опекуны в любом случае продолжат борьбу. Они в это время тайно перебрасывают армию из Пелузия обратно в Александрию.
Далее Цезарь созывает формальную ассамблею, на которую является в сопровождении обоих Лагидов. Своим высоким гнусавым голосом он зачитывает завещание Авлета. Их отец, говорит он, недвусмысленно приказывал брату и сестре жить и править вместе, под надзором Рима. Стало быть, Цезарь дарует им обоим царство. В том, что происходит потом, невозможно не увидеть руки Клеопатры. Чтобы продемонстрировать свою добрую волю (или, как это трактует Дион, успокоить взбудораженную толпу), римлянин идет еще дальше. Он дарует остров Кипр двум другим детям Авлета, семнадцатилетней Арсиное и двенадцатилетнему Птолемею XIV. Это важный жест. Жемчужина египетских владений, Кипр – главный торговый партнер Египта на побережье. Он снабжает египетских царей лесом и признает их фактическую монополию на медь. А еще Кипр – болевая точка Птолемеев: дядя Клеопатры правил островом, пока десять лет назад Рим не потребовал от него непомерных выплат. Не пожелав платить, он принял яд. Его имущество переправили в Рим, где торжественно пронесли по улицам. Его старший брат, отец Клеопатры, затаился в Александрии, после чего был с позором изгнан из страны за трусость. Клеопатре тогда было одиннадцать. Вряд ли она забыла то унижение и тот мятеж.
Цезарю удается успокоить народ, но не удается усмирить Потина. Бывший наставник царя, не теряя времени, распаляет воинов Ахиллы. Предложение Рима, уверяет он их, сплошное надувательство. Они что, не видят за ним длинную, изящную ручку Клеопатры? Есть что-то странное в том, что Потин – хорошо ее знавший, даже очень хорошо, если раньше был ее наставником тоже, – боится молодой женщины так же сильно, как немолодого римлянина. Он клянется, что Цезарь «с помпой даровал царство обоим детям, просто чтобы заставить народ замолчать» [11]. Как только станет возможно, он передаст его Клеопатре в единоличное владение. Маячит и другая угроза, свидетельствующая одновременно о твердости характера Клеопатры и об отсутствии оной у ее брата. Что, если запертая вместе с братом во дворце ведьма сможет его соблазнить? Народ никогда не пойдет против царской четы, даже если ее благословил непопулярный римлянин. Тогда все будет потеряно, настаивает Потин. Он разрабатывает план и, видимо, делится деталями со слишком многими союзниками. На банкете по случаю примирения брадобрей Цезаря – есть все-таки смысл в том, что цирюльни служили еще и почтовыми отделениями в Птолемеевом Египте, – делает поразительное открытие. Этот «не пропускавший ничего мимо ушей, все подслушивавший и выведывавший» малый прознает, что Потин и Ахилла сговорились отравить Цезаря [12]. А заодно и Клеопатру. Цезарь не удивлен: он давно уже спит урывками, чтобы убийцы не застали его врасплох. Клеопатра тоже, надо полагать, мучается бессонницей, несмотря на бдительную охрану у ее дверей.
Цезарь приказывает избавиться от евнуха. Ахилла бежит и вскоре начинает то, что, по сдержанному замечанию Плутарха, выльется в «продолжительную и позорную войну». У римского полководца имеется четырехтысячное войско, вряд ли готовое к долгой осаде или дающее чувство защищенности. Приближающиеся к Александрии силы Ахиллы превосходят его войска численностью в пять раз. И не важно, что рассказывает Цезарю Клеопатра: он все равно не может постичь, до какой степени вероломны Птолемеи. От имени молодого царя Цезарь отправляет с предложением о мире в лагерь противника двух эмиссаров – опытных и достойных мужей, верой и правдой служивших Авлету. Ахилла, которого Цезарь признает «человеком чрезвычайно смелым» [13], быстро соображает: это ход игрока, у которого на руках слабая карта. Он велит казнить послов, даже не выслушав их послания.
Когда египетское войско прибывает в город, Ахилла сразу пытается пробиться в убежище Цезаря. Лихорадочно, под покровом ночи, римляне укрепляют дворец, роют рвы, возводят трехметровую стену. Цезарь, хоть и в осаде, не собирается воевать против своей воли. Он знает, что Ахилла собирает дополнительные силы по всей стране. Александрийцы организуют в разных частях города крупные оружейные производства; богачи снаряжают своих взрослых рабов и платят им, чтобы те сражались с римлянами. Столкновения происходят ежедневно. Больше всего римлянина тревожит нехватка воды и отсутствие еды. Потин еще раньше успел позаботиться о том, чтобы во дворец поставлялось гнилое зерно. Успешный полководец обладает хорошей логикой: ему жизненно важно, с одной стороны, не оказаться отрезанным от озера Марьют к югу от города, еще одного важного порта Александрии, а с другой – не стать его жертвой. Лазурное озеро Марьют с помощью системы каналов соединяет столицу с внутренними территориями страны и значит для нее не меньше, чем два средиземноморских порта. Имеются и соображения психологического характера: Цезарь делает все возможное, чтобы расположить к себе молодого царя, понимая, что «царское имя будет иметь большое значение у его подданных» [14]. Всем и каждому он регулярно напоминает, что войну ведет не Птолемей, а его злобные опекуны. Протестов не слушает.
Пока Цезарь думает, как обеспечить оборону, во дворце занимается огонь нового заговора. Атмосфера, должно быть, постепенно накаляется, особенно между потомками Авлета. У Арсинои ведь тоже есть умный наставник-евнух, и он организует ее побег. Успех этого маневра означает, что либо Клеопатра была невнимательна (что вряд ли, учитывая обстоятельства), либо слишком сконцентрирована на брате и собственном выживании, либо умело обманута. Крайне маловероятно, что она недооценивает свою семнадцатилетнюю сестру. Арсиною сжигает честолюбие. Она явно не та девушка, рядом с которой можно позволить себе расслабиться [15]. И совершенно точно не доверяет своей сестре, хотя, вероятно, до момента помалкивает об этом [16]. Выбравшись из дворца, юная дева делается более разговорчивой. Она оказывается тем Птолемеем, который не попал под очарование иностранца, а именно такого правителя и хотят александрийцы. Они объявляют ее царицей – так что каждой из трех сестер довелось хоть сколько-то посидеть на троне – и в восторге объединяются вокруг нее. Арсиноя занимает свое место во главе армии Ахиллы. Запертая же во дворце Клеопатра в очередной раз убеждается, что гораздо мудрее довериться римлянину, чем члену собственной семейки. Хотя это, конечно, и не новость в 48 году до н. э.: «Добывайте друга, люди, недостаточно родных. Верьте: если слит душою с ними чуждый, то его мириады близких кровью не заменят одного», – напоминает нам Еврипид[47] [17].
В год, когда родилась Клеопатра, понтийский царь Митридат Великий предложил союз своему соседу, парфянскому царю[48]. Десятилетиями Митридат забрасывал оскорблениями и ультиматумами Рим, который, он понимал, постепенно подминает под себя весь мир. Эта беда постигнет «и нас», предупреждал он, «ведь им ни человеческие, ни божеские законы не запрещают ни предавать, ни истреблять союзников, друзей, людей, живущих вдали и вблизи, бессильных и могущественных, ни считать враждебным все, ими не порабощенное, а более всего – царства» [18]. Так не лучше ли объединиться? Он не желал идти по пути отца Клеопатры. Авлет – трусливый царь, «за деньги изо дня в день добивающийся отсрочки войны», – невесело усмехается Митридат, – он мог думать, что всех перехитрил, но просто отодвигал неизбежное. Римляне набивали свои карманы его деньгами, но не давали никаких гарантий. Они не знали уважения к царям. Они предавали даже друзей. Они готовы были уничтожить человечество или погибнуть в процессе. За последовавшие два десятка лет они действительно откалывали большие куски от империи Птолемеев, и Клеопатра наверняка внимательно следила за подобными новостями. Киренаика, Крит, Сирия и Кипр давно уплыли. Царство, которое она наследовала, было чуть больше того, что основал Птолемей I почти три века тому назад. Теперь Египет потерял владения, которыми «издалека себя ограждал»