Римлянин со своей кавалерией спешит в Александрию и получает наконец тот прием, на который, несомненно, рассчитывал несколько месяцев назад. В «Александрийской войне» читаем: «Все городское население положило оружие и оставило укрепления, надело те одежды, в которых молящие обыкновенно просят своих повелителей о милости, вышло навстречу Цезарю со всеми святынями, святостью которых они обыкновенно замаливали гнев и раздражение своих царей, и сдалось». Он благосклонно принимает сдачу, население успокаивается. Клеопатра наверняка в экстазе: поражение Цезаря автоматически означало бы ее конец. Надо полагать, она слышит оглушительные крики радости, усиливающиеся, когда он медленно приближается верхом к дворцу. Его легионы громко аплодируют. На дворе 27 марта, и все, должно быть, чувствуют колоссальное облегчение. Люди Цезаря отдали службе на него больше десяти лет жизни. Полгода назад прибыв в Александрию, они надеялись, что на этом война закончилась. И совершенно точно не ожидали этой малопонятной африканской авантюры, заставившей их так задержаться. В замешательстве, кстати, не только они: в Риме ничего не слышали от Цезаря с декабря. Что держит его в Египте, когда дома – полный хаос? В чем бы ни была причина, такое молчание очень беспокоит. Стали поговаривать, что Египет забрал Цезаря, как до него – Помпея. И, по мнению некоторых, это в итоге и случилось, хотя и совершенно по-другому.
Почему он остался? Убедительного объяснения этой странной интерлюдии, этому нелогичному приключению в жизни всегда исключительно логично поступавшего человека, нет. Остается загадкой, почему величайший полководец со времен Александра, прежде казавшийся «всем, даже величайшим своим врагам, каким-то чудом деятельности и предусмотрительности»[52] [36], дал Африке ослепить себя и оглушить. Лучшее, что можно сказать об Александрийской войне, – что Цезарь с честью выпутался из ситуации, в которую весьма глупо влип [37]. Сам он потом объяснял это сильными пассатными ветрами, «делавшими отплытие из Александрии очень затруднительным» [38]. Конечно, они мешали, однако предложением раньше Цезарь признает, что послал в Азию за подкреплением, которое в итоге и спасло положение. Эта операция подразумевала долгое плавание, и неделями дул попутный ветер. Цезарь не отступился: даже с истощенными, деморализованными легионами он не намерен был избегать опасности. Он ничего не говорит о гигантском долге Авлета – весомой причине приехать, если не остаться. Как часто случается, все сводится или к любви, или к деньгам. И не так-то просто спорить с первым пунктом.
Итак, у нас имеется выразительное молчание Цезаря. Оставляем за скобками массу всего. Цезарь (и тот, кто писал вместо него) и сам опускает великое множество деталей, не в последнюю очередь тех, что касаются его личности. Он пишет о себе сухо, с редкой отстраненностью, в третьем лице. Слог его настолько ясен и бесстрастен, что кажется бесспорно правдивым. Вполне возможно, так и есть, хотя в своем труде он не переходит Рубикон и не сжигает Александрийскую библиотеку. Очень может быть, что последнее обвинение – серьезное преувеличение. Портовые склады могли сгореть, уничтожив запасы зерна и лишь малую часть текстов [39]. Впрочем, одно из немногих мест, куда Клеопатра так и не смогла пробраться, чтобы театрально вылезти из мешка, – как раз Цезарева «Гражданская война», где во всем виноваты не ее чары, а сезонные ветра. Женатому мужчине, однажды уже осмеянному за долгое пребывание в восточном дворце, гениальному военному, вставшему на сторону царицы и совершившему грубую ошибку чуть ли не от ее имени, явно не очень хотелось педалировать эту тему. Далее в повествовании Цезаря Клеопатра появляется ровно один раз. По окончании войны он дарует ей египетский трон за то, что она «сохранила верность ему и всегда оставалась в его ставке» [40]. По версии Цезаря, Клеопатра одобрена им по одной-единственной причине: она была послушной девочкой и хорошо себя вела.
Конечно, тут же зародилось подозрение, что дело не только в неблагоприятных ветрах и послушных девочках. В Риме Цицерон без устали клеймит Цезаря. Сразу после смерти последнего Марк Антоний – любопытно, что именно он, – будет возражать, что Цезарь оставался в Александрии «не из-за сластолюбия» [41]. Столетие спустя Плутарх не согласится и напишет в «Цезаре»: «Что касается Александрийской войны, то одни писатели не считают ее необходимой и говорят, что единственной причиной этого опасного и бесславного для Цезаря похода была его страсть к Клеопатре». (Неудобное пророчество времен Авлета, запрещавшее восстановление монархии в Египте силами римской армии, похоже, было быстренько позабыто.) Можно спорить, что Цезаря не влекло к Клеопатре, что эти двое просто оказались в одной лодке во время бури, но легче представить, что скорее Клеопатру не очень к нему тянуло. Она ничем не жертвовала. Цезарю же оказали бы немало почестей, если бы он ее сдал, хотя бы с целью заключить перемирие. А после войны он бы спокойно аннексировал Египет, так что Клеопатра, надо полагать, была очень, очень убедительна. Потин отказывался выплачивать египетские долги. Клеопатра, понятно, не отказывалась. Сложно избавиться от ощущения, что Цезарь в какой-то мере попал под ее обаяние. Диону это казалось очевидным: Цезарь передал Египет Клеопатре, «ради которой и затеял этот конфликт». Он признает и некоторую сконфуженность полководца. После войны Цезарь сажает Клеопатру на трон вместе с ее оставшимся в живых братом, чтобы «в Риме не так гневались на их связь». Дион считал это «просто инсценировкой, в которой она участвовала, хотя на самом деле правила единолично и проводила время в компании Цезаря» [42]. Они были неразлучны. Плутарх чувствовал то же, что и Дион, но высказывался более сдержанно. Это читается у него между строк: мол, Цезарь каждый день занят военными делами и каждую ночь проводит в постели Клеопатры [43]. Есть еще второстепенный вопрос даты отъезда. Александрийская война закончилась 27 марта. Цезарь оставался с Клеопатрой до середины июня.
Они имели право праздновать, если учесть, что почти полгода просидели за частоколом баррикад. И, как отмечали все побывавшие в эллинистическом Египте, – выпученные глаза, лопающиеся животы и набитые до отказа дорожные сумки – Птолемеи знали толк в развлечениях [44]. Кроме описания одного поэта, который демонизировал Цезаря и еще меньше жаловал Клеопатру, у нас нет свидетельств ее подлинных послевоенных банкетов. Зато мы представляем себе, как выглядел праздник у Птолемеев. Сдержанность никогда не входила в число александрийских добродетелей, и весной 47 года до н. э. у Клеопатры не было причин изменять традиции. Она выиграла самый главный приз, поскольку под покровительством Цезаря могла делать все, что захочет [45]. Он рисковал ради нее сильнее, чем какой-либо римлянин когда-либо рисковал для египетского правителя. Птолемей XIII, Потин и Ахилла мертвы, Феодот – в изгнании, Арсиноя – в римской тюрьме. Цезарь убрал всех ее соперников на пути к трону. Она теперь правит самостоятельно и чувствует себя в большей безопасности, чем четыре года назад, в большей безопасности, чем несколько поколений Птолемеев. Она гордится своим гостеприимством и знает, что ее гостю тоже это нравится: однажды он приказал заковать в кандалы своего пекаря, потому что к столу подали негодный хлеб. Цезарь, конечно, вносит чувствительную лепту в это увеселительное безумие. У царицы же Египта есть свои политические причины его радовать: помимо личной симпатии, тут еще присутствует забористая смесь гордыни, чувства облегчения и благодарности. И у нее имеются ресурсы, чтобы произвести правильное впечатление. Александрийская война дала Клеопатре все, чего она хотела. И это почти ничего ей не стоило.
Даже в изгнании вокруг нее постоянно вился рой слуг. Весной 47 года до н. э. он раздувается до огромных размеров: к делу возвращаются дегустаторы, писари, зажигальщики ламп, арфисты, массажисты, пажи, привратники, нотариусы, чистильщики серебра, хранители масла, оправщики жемчуга. Рядом с ней еще и новый соправитель. Чтобы исполнить желание народа, предпочитающего видеть у руля правящую чету, а также, вероятно, чтобы замести следы Цезаря, на трон взошел двенадцатилетний Птолемей XIV. Свадьба состоялась вскоре после сдачи города. Мы не знаем точных деталей празднования. С точки зрения Клеопатры, одно ничтожество было просто заменено другим. Птолемею XIV достается титул его мертвого брата, но его профиль так и не появляется на монетах рядом с профилем сестры. Если у него и есть амбиции и собственное мнение, то он предпочитает пока помалкивать. Естественно, права голоса в администрации, которую его сестра-жена сразу же начинает реорганизовывать, у подростка нет. Собирался Цезарь аннексировать Египет или нет, он быстро понял, что Клеопатра во многом под стать своей стране: ее жалко терять, опасно прибирать к рукам, проблематично контролировать. Некоторые из служивших при дворе всегда оставались ей верны: в окружение Клеопатры входят несколько советников ее отца. Те же, кто был в оппозиции, теперь срочно меняют вектор своей лояльности. Судя по всему, так ведет себя греческая аристократия, которая еще недавно активно выступала против царицы.
Во дворце у нее есть помеха, и Цезарю бы неплохо обратить на нее внимание. Как позже отметит один римлянин: «Правителю приходится сталкиваться с такой проблемой: он может защититься от своих врагов, напустив на них своих друзей, но нет у него надежного союзника, который защитил бы его от этих самых друзей» [46]. По большей части Клеопатра знает своих недоброжелателей. С царедворцами же сложнее. В конце концов, она несколько месяцев провела рядом с римлянином и воевала против народа, не желавшего видеть римлян у власти и выгнавшего ее отца именно за заигрывание с Римом. Теперь правила поменялись. При дворе всегда найдется какое-то количество гнили, и война – хороший повод сделать уборку. Бывшие оппозиционеры расплачиваются за свою оппозиционность, те, кто только подозревается в симпатиях к оппозиции, – тоже. Она заменяет одних чиновник