[12] [12]. Как напоминает нам Плутарх, такое поведение в среде царственных особ считалось тогда вполне нормальным. Клеопатра могла не быть красавицей, но своим богатством, своим дворцом способна была ошеломить любого римлянина. Все выглядит иначе с другого берега Средиземного моря. Недавние исследования женщин Античности и эллинистического Египта проливают на их историю совершенно новый свет. Я стремилась снять с последних минут жизни прославленной египетской царицы налет мелодраматической чепухи, излагая которую даже самые здравомыслящие летописцы выглядят сентиментальными сценаристами сомнительных телесериалов. Иногда, однако, драматизация вполне оправданна. В эпоху Клеопатры жили избыточные, неподвластные нашему пониманию персонажи. Под занавес величайшие актеры уходят внезапно. А за ними рушится мир.
Мы, конечно, очень многого не знаем о Клеопатре, но она тоже очень многого о себе не знала. Не знала, что живет в I веке до н. э. или в эпоху эллинизма [13], – эти понятия люди придумают позже. (Эллинизмом принято считать период между смертью Александра Македонского в 323 году до н. э. и смертью Клеопатры в 30 году до н. э. Пожалуй, лучшее ему определение – время греков, в котором греки не играли никакой роли.) Еще она не догадывалась, что была Клеопатрой VII, – хотя бы потому, что на самом деле была шестой Клеопатрой. И понятия не имела, кто такой Октавиан, ведь человека, который ее низверг, заставил покончить с жизнью и по большому счету создал ей образ в будущем, звали Гай Октавий. А тогда, когда соприкоснулся с ее судьбой, этот человек вообще именовал себя Гай Юлий Цезарь – в честь знаменитого двоюродного деда, ее любовника, который в своем завещании усыновил внучатого племянника. Нам он известен как Август, этот титул он присвоил лишь через три года после смерти Клеопатры. Здесь он выступает как Октавиан: все же два Цезаря в одной книге – явный перебор.
Большинство географических названий изменились с античных времен. По примеру Лайонелла Кассона[13] я в своей книге порой жертвую логичным ради хорошо знакомого. У меня Беритус – Бейрут, а Пелузий – его больше нет, но существуй он сегодня, находился бы чуть восточнее Порт-Саида, прямо при входе в Суэцкий канал, – остался Пелузием. Аналогично я сделала выбор в пользу привычных нам написаний, а не транслитерации. Соперник Цезаря здесь – Помпей, а не Гнеус Помпеус Магнус, ставленник Цезаря – Марк Антоний, а не Маркус Антониус. География изменилась во многих аспектах: береговые линии отступили под натиском моря, болота высохли, горы разрушились. Александрия сегодня более плоская, чем во времена Клеопатры. Древний план города канул в прошлое, как и его слепящая глаза белизна. Русло Нила на три километра сместилось к востоку, но пыль, соленый морской воздух и пурпурные, знойные александрийские закаты никуда не делись. Человеческая натура, что характерно, совершенно не изменилась, законы истории тоже. События, описываемые разными очевидцами, все так же сильно отличаются друг от друга[14]. Вот уже более двух тысяч лет в неравной борьбе миф побеждает факт. Если не указано иное, все приведенные в книге даты относятся к периоду до нашей эры.
2. «Мертвец не укусит»
Что за счастье и удача – не иметь большой родни![15] [1]
В то лето в пустыне, под палящим сирийским солнцем, она собрала отряд наемников. Ей двадцать один год, она сирота и в изгнании, уже успевшая узнать и что такое богатство, и что такое падение в бездну. Всю жизнь нежившаяся в небывалой роскоши, теперь она собирает преданных воинов в 320 километрах от родных дверей эбенового дерева и полов прохладного оникса. Палатка в пустынной глуши – самый комфортный ее дом за последний год: все эти месяцы она, рискуя жизнью, тайком пробиралась сюда через Средний Египет, Палестину и Южную Сирию. Все жаркое пыльное лето Клеопатра собирала армию.
Уж в чем в чем, а в этом женщины из ее рода всегда были сильны. И она готова к схватке с выдвинувшимся навстречу врагом. В опасной близости, неподалеку от прибрежной крепости Пелузий на восточной границе Египта, шагают 20 тысяч бывалых солдат – это как половина армии, с которой Александр Македонский вторгся в Азию три столетия назад. Внушительное сборище пиратов, бандитов, ссыльных, разбойников и беглых рабов под командованием ее тринадцатилетнего брата, с которым они вместе недавно унаследовали египетский трон. Вскоре она отодвинула его в сторону, а он в ответ изгнал ее из царства, которым им надлежало править совместно, как мужу и жене. Армия брата контролирует кирпичные стены Пелузия, его массивные шестиметровые полукруглые башни. Молодая женщина со своим войском стоит лагерем восточнее, вдоль безлюдного берега, окруженная раскаленным морем янтарного песка. Скоро бой. Ее положение можно в лучшем случае назвать безнадежным. Последний раз за ближайшие две тысячи лет Клеопатра VII стоит не на сцене, а за кулисами. Через несколько дней она ворвется в историю, на неизбежное отвечая невозможным. Идет 48 год до н. э.
Средиземноморье охвачено каким-то «странным безумием», питаемым всевозможными знамениями, предостережениями и экстравагантными слухами. Царит атмосфера нервного раздражения. За полдня можно пережить тревогу, восторг, вдохновение и страх. Некоторые слухи подтверждаются. В начале июля Клеопатра слышала, что римская гражданская война – поединок, в котором сошлись непобедимый Юлий Цезарь и неукротимый Помпей Великий, – вот-вот перекинется на Египет. Это очень тревожило: она помнила, что римляне выступали защитниками египетских царей. Более того, кое-кто из них сел на трон благодаря этой безжалостной силе, вскоре покорившей все Средиземноморье. Еще она хорошо помнит, что Помпей – близкий друг ее отца. Этот талантливый полководец десятилетиями одерживал победы на суше и на море, покоряя народ за народом в Африке, Азии и Европе. Оба они – и Клеопатра, и ставший ей врагом брат Птолемей XIII – у него в долгу.
Пару дней спустя Клеопатра узнает, что шансы погибнуть от руки того, кто тебе должен, ничуть не меньше шансов погибнуть от руки твоего ближайшего родственника. 28 сентября потерпевший сокрушительное поражение от Цезаря Помпей появился недалеко от побережья Пелузия. Отчаявшись, он искал убежища. Вполне логично, что он рассчитывал на юного царя, семью которого поддерживал и который очень многим был ему обязан. Нельзя отказать такому человеку в просьбе. Однако три регента, фактически правящие при молодом Птолемее, – Феодот, его учитель риторики; Ахилла, начальник царской охраны; и евнух Потин, лихо превратившийся из воспитателя в премьер-министра, – воспротивились. Незваный гость поставил их перед трудным выбором, и они спорили до хрипоты. Мнения разделились. Не принять Помпея означало получить в его лице врага. Принять его означало получить врага в лице Цезаря. Если они избавятся от Помпея, он не сможет помочь Клеопатре, пользовавшейся его благосклонностью, а заодно не сможет сесть на египетский трон. «Мертвец не укусит», – таков был неоспоримый аргумент Феодота, учителя риторики, который с улыбкой предъявил его присутствовавшим: они не могут себе позволить ни порадовать, ни огорчить Помпея. Он отправил римлянину приветственное письмо и послал за ним «невзрачную лодку»[16] [2]. Не успев ступить на берег, прямо на мелководье близ Пелузия, на глазах у армии Птолемея и самогó маленького царя в пурпурных одеждах, Помпей был заколот и обезглавлен[17].
Позже Цезарь пытался извлечь из этой дикости урок. Друзья нередко становятся врагами во времена катаклизмов, решил он. С таким же успехом он мог заметить, что во времена катаклизмов враги перевоплощаются в друзей. Птолемеевы советники обезглавили Помпея главным образом для того, чтобы как следует выслужиться перед Цезарем. Можно ли еще подобострастнее лизнуть руку бесспорному хозяину Средиземноморья? Одновременно эти трое упростили положение Клеопатры. Стало ясно, что в римской гражданской войне – противоборстве такой страшной разрушительной силы, что сравнить его можно даже не с вооруженным конфликтом, а с чумой, наводнением или пожаром [3], – она поставила на проигравшую сторону.
Через три дня преследовавший врага Юлий Цезарь прибыл в столицу Египта – раньше своих войск. В Александрии, огромной метрополии, пышным цветом цвели темные замыслы, двойная мораль и хищения в особо крупных размерах. Здесь говорили быстро, на многих языках и все одновременно. Это был беспокойный город вспыльчивых и стремительных людей. Тут уже шло брожение, и еще один красный императорский плащ его только усугубил. Цезарь всегда осторожно выражал радость от своих побед, и сейчас себе не изменил. Когда Феодот предъявил ему отрубленную три дня назад голову Помпея, он в ужасе отвернулся. И прослезился. Частично слезы, возможно, даже были искренними. Все-таки Помпей когда-то был не просто его союзником, но и зятем[18]. Если опекуны Птолемея решили, что такое приветствие будет воспринято Цезарем с восторгом, то они ошибались. Если Цезарь решил, что убийство Помпея – доказательство поддержки его, Цезаря, александрийцами, то он тоже ошибся. На берегу его встретили беспорядками: в этом городе не хотели видеть римлянина, особенно с атрибутами официальной власти. В лучшем случае Цезарь начнет вмешиваться в их дела, в худшем – решит их завоевать. Римляне не так давно уже вернули к власти в Египте одного изгнанного непопулярного царя, который в довершение всех бед обложил население данью, чтобы расплатиться за это с римлянами[19]