В какой-то момент встает вопрос денег – главным образом ради этого и затеяно представление: можно ли эффектнее продемонстрировать свои возможности человеку, отчаянно нуждающемуся в средствах? Римская казна пуста. Триумвиры пообещали каждому солдату по пятьсот драхм, или двенадцатую часть таланта, – а у них больше тридцати легионов. Долг преемника Цезаря – а может, и победителя при Филиппах – начать подготовку к походу на Парфию. Парфяне сочувствуют заговорщикам, жаждут отобрать у Рима земли и никак не успокаиваются. В послужном списке Антония – позорное поражение 53 года до н. э., требующее реванша; последний римский военачальник, отправившийся за Тигр, не вернулся. Его отрубленная голова стала реквизитом в одной парфянской постановке Еврипида, а одиннадцать легионов были уничтожены. Ослепительная военная победа обеспечит Антонию превосходство в Риме. А когда какой-нибудь римлянин начинал мечтать о Парфянском царстве, его мысли неизбежно обращались к Клеопатре: только она могла финансировать такую масштабную операцию.
В итоге Марк Антоний делает ответный жест и приглашает Клеопатру к себе на пир. Естественно, он приложил усилия, чтобы превзойти ее по части изысканности и роскоши [12]. Естественно, он терпит поражение на обоих фронтах. Позже скажут, что она мастерски запудрила ему мозги и в каком-то смысле это, наверное, так: все-таки большинству римлян было хорошо известно, что не стоит и пытаться побить кого-то из Птолемеев их излюбленным оружием – роскошью. Клеопатра снова проявляет удивительную гибкость и переигрывает простодушного Антония на его же поле: он хохочет над отсутствием вкуса в зале для пира [13], – она начинает хохотать вместе с ним. И никакого почтения к властелину Азии – ну просто идеальная партнерша для мужчины, на все готового ради хорошей шутки и умеющего смеяться над собой так же искренне, как над другими. Она молниеносно подстраивается под его простецкую повадку: «Угадавши в Антонии по его шуткам грубого и пошлого солдафона, Клеопатра и сама заговорила в подобном же тоне – смело и без всяких стеснений» [14]. Показав себя гордым и независимым монархом, наглядно продемонстрировав свое богатство, теперь она легко и непринужденно входит в роль развеселого дружка-приятеля. Крайне маловероятно, что кто-либо из ее окружения когда-либо видел такую Клеопатру.
Умение быть хамелеоном, мгновенно переодеваться по ходу пьесы, без всяких усилий переключаться с языка на язык, с ходу очаровывать самых разных людей – эти навыки давно и хорошо отработаны. А плюс ко всему ей еще и фантастически везет. Есть ли между Антонием и Клеопатрой нечто большее, чем обычное дружеское общение, нет ли, – совершенно очевидно, что у этих двоих много общего. Никто так не раздосадован завещанием Цезаря и появлением усыновленного наследника, как они. Каждый крепко держится за обрывок Цезарева плаща. Антоний подтвердил божественность Цезариона в сенате и сам начал подпадать под магию этих слов; Клеопатра была не единственным участником космической костюмной драмы. В отличие от большинства римлян Антоний уже имел дело с умными, одаренными женщинами. Собственная мать не так давно проверяла его на прочность, предлагая ее убить, когда они оказались по разные стороны баррикад. Он спокойно может ухаживать за дамой во время политической встречи или финансовых переговоров, а встреча в Тарсе – именно и есть такие переговоры, как бы Клеопатра ни старалась превратить их в религиозное действо. Фульвия богата, имеет обширные связи, умна, смела и хороша собой. Ради нее Антоний бросил свою давнюю возлюбленную, самую популярную в Риме актрису. Фульвия не из тех, кто будет сидеть дома с прялкой. Нет, она желает «властвовать над властителем и начальствовать над начальником» [15]. Этой зимой она не только представляла интересы Антония в Риме, но и яростно вмешивалась в политику, «так что ни сенат, ни народное собрание не могли провести никакого решения вопреки ее воле»[89] [16]. Она стучалась в дома сенаторов и просила за мужа, решала вопросы с его долгами, собрала для него восемь легионов. В прошлом году, в отсутствие мужа, замещала его в политических и военных делах и однажды даже примерила воинские доспехи.
Игры Клеопатры в богиню совершенно не смущают Антония. По дороге в Тарс, и она это знает, его приветствовали как нового Диониса. Этот бог тоже когда-то с триумфом ездил по Азии. Здесь Антоний не только подыгрывает Клеопатре, но и невольно исполняет роль типичного Птолемея: они считали себя потомками бога вина, дарителя наслаждений, и были последователями его культа. Отец Клеопатры добавил к своему титулу слова «Новый Дионис». Ее брат сделал то же самое. К дворцу в Александрии примыкал Дионисийский театр – в 48 году до н. э. там разместился командный пункт Цезаря. И все же Марку Антонию стоило серьезнее подойти к выбору божественного альтер эго. Хотя культ Диониса был бешено популярен, хотя ни одного греческого бога не любили в то время так страстно, тем не менее он, новобранец среди маститых олимпийцев, так и не стал для них своим. Умный, шаловливый и веселый – но, в своих пышных золотых кудрях, с клеймом «женоподобный». Явственно чужой. И самый мягкий из богов. Один предок Клеопатры как-то раз вспомнил о своем дионисийском происхождении, чтобы оправдаться за неучастие в битве. Хуже того, Дионис туманит мозги мужчинам и дает силы женщинам. Если бы после Филиппского сражения Восток пошел за Октавианом, а не за Антонием, то Клеопатра, конечно, не сумела бы так легко адаптироваться. Все-таки не на всех языках она говорила одинаково хорошо.
Более подходящего сценического антуража, чем Тарс, нельзя и желать. Он со всех сторон окружен скалистыми горами, поросшими густым лесом и яркими цветами. Это административный и учебный центр, славящийся своими философскими школами и ораторским искусством, «небезызвестный киликийский город»[90] [17], как скажет о нем местный уроженец апостол Павел через несколько десятилетий. Здесь красивые фонтаны, комфортные бани и прекрасная библиотека. Через город бежит быстрая холодная речка, сине-изумрудная и прозрачная, – а уж если сравнить с мутным Нилом, просто кристально чистая. Прибыв сюда триста лет назад, Александр Македонский, желая побыстрее смыть с себя пыль и пот после дороги, бросился в ледяную воду (оттуда полководца вытащили в полубессознательном состоянии, и потом он три дня восстанавливал силы). Тарс, со своими благодатными почвами и знаменитыми виноградниками, охотно поклоняется богам плодородия. Чем не идеальное место для двух божеств, двух звезд – уже застолбившей себе место на небосклоне и только восходящей? В Тарсе обожают масштабные зрелища и умеют их устраивать: например, на целый талант легко могут заказать цветов. Иначе говоря, недавно формально став римлянами, горожане остались откровенными греками. Во время войны тарсяне столкнулись с той же дилеммой, что и Клеопатра, но не стали выбирать сторону, а радостно приветствовали сначала Кассия, потом и Долабеллу. С ними жестоко обошлись за непостоянство. Кассий наложил на город гигантский штраф; чтобы откупиться, жителям пришлось переплавлять утварь из храмов в монеты и продавать в рабство не только женщин и детей, но даже стариков. Забыв о зрелищах на широкую ногу и безумных тратах на цветы, теперь они сердечно принимают у себя врагов Кассия [18]. Антоний освобождает город от податей и возвращает домой проданных в рабство.
Клеопатра проводит в Тарсе всего несколько недель – больше и не требуется: крепость под названием «Антоний» пала быстро и без борьбы [19]. Плутарх, которому довелось первым вести «репортаж с места событий», расписывает ее киликийский успех и даже немного «повышает» царицу. Если раньше, в 48 году до н. э., она была перед Цезарем «отважной вертихвосткой» [20], то к 41 году до н. э. становится опытной соблазнительницей. Ее речи пленяют, присутствие озаряет, а голос ласкает. Она в два счета расправляется с Антонием. Более хладнокровный Аппиан тоже признает мгновенное поражение. «Антоний тотчас влюбился в нее как юноша, хотя ему в это время исполнилось уже сорок [sic] лет», – недоумевает он [21]. Неудивительно, что драма берет верх над историей: трудно оставаться невозмутимым, пробираясь через этот миллион алых роз; трудно разглядеть крупинки правды за пышным нагромождением эпитетов, особенно когда в деле замешана политика. О победе Клеопатры над Антонием написано гораздо больше, чем над Цезарем, и этому есть простое объяснение. Летописцам нравится рассуждать о первом и не нравится – о втором. Так как Антоний должен выглядеть менее значимым из двух мужчин, роль Клеопатры автоматически становится более значимой. В 41 году до н. э. она выступает не только для другой аудитории, но и с другим хором.
Добавляет ли общность интересов огня их роману? Во всяком случае, она точно добавляет им взаимопонимания. Как писал Плутарх о другой исторически важной связи, это был брак по любви, который «вполне соответствовал его [Александра Македонского] замыслу» [22]. Из всех римлян всех городов всей империи именно этого конкретного мужчину Клеопатре имеет смысл пленять. А Антонию имеет смысл всячески поддерживать ее. Если Клеопатре выгодно влюбиться в (или подстроиться под) мужчину, фактически бывшего ее боссом, то почему бы Антонию не увлечься женщиной, способной в одиночку спонсировать его военную кампанию? Эта его одержимость Парфией – большая ее удача.
Мы знаем, что он продолжает по ней вздыхать и несколько месяцев спустя, хотя царицу и сделают потом единственным автором этого «проекта», продумавшим роман от и до. Как выразился один из самых заклятых ее врагов, она не влюбилась в Антония, а «очаровала его своими прелестями» и влюбила в себя [23]. В античном мире, как и в наше время, женщины строят козни, в то время как мужчины непременно разрабатывают стратегии. Между искателем приключений и авантюристкой всегда зияет огромная пропасть. Такая же, как между мужественностью и сексуальной распущенностью: например, Цезарь уехал от Клеопатры и сразу же взял в любовницы жену царя Мавритании. Антоний приехал в Тарс сразу же после романа с царицей Каппадокии. Однако именно Клеопатра, несмотря на то что эти двое мужчин обладали неуемными сексуальными аппетитами, войдет в историю как ловкая охотница и наводящая морок искусительница. Смаковать ее порочность гораздо приятнее, чем признать за ней наличие интеллекта. Гораздо легче приписать ее власть над мужчинами магии, чем любви. У нас нет доказательств ни того ни другого, но, когда в дело вступает магия, мужчина скорее терпит «техническое поражение», чем проигрывает по игре. Так что Антоний болтается на крючке у Клеопатры, готовый подчиниться любому ее капризу, «однако расположение и страстная любовь к ней не допустили его до готовности во всем слушаться ее» [24], – пишет Флавий. И добавляет, что тут к тому же не обошлось без воздействия неких изменяющих сознание снадобий. Таким образом, писатель признает власть Клеопатры, при этом отказывая ей в интеллекте.