Его выходки вызывают восторг в Александрии, этот город прекрасно подходит буйному нраву Антония и совершенно им очарован. Город легкомыслен и обожает роскошь; Антоний играет мускулами и веселится от души. Больше всего на свете ему нравится смешить женщин. С юности, когда он изучал военное мастерство и ораторское искусство за границей, он восхищается всем греческим. Он изъясняется цветистым азиатским слогом, в котором больше поэзии, чем пафоса. Один римский писатель позже будет бранить александрийцев за шутовство. Один перелив арфы – и вот на них уже сыплется: «Вы вечно легкомысленны и небрежны и почти никогда не перестаете дурачиться, радоваться и смеяться» [42]. Однако это не проблема для Антония, он прекрасно чувствует себя среди низкопробных развлечений и бродячих музыкантов, на улице или на скачках.
К тому же в его прошлом немало славных дел, которые сейчас как нельзя кстати. Будучи еще совсем молодым, он принес милосердие на границу Египта, когда вернувшийся из Рима отец Клеопатры приговорил изменившие ему войска к смерти. Антоний вмешался в ситуацию – и благодаря ему военных пощадили. Он организовал похороны мужа Береники, также против воли Авлета. Его добросердечие не забыли: александрийцы радостно принимают Антония, увлеченно играют в его игры с переодеванием, хотя вряд ли ему удается их одурачить. Подобно своей царице, они включаются в его «злые насмешки» и веселятся вместе с ним. Они признательны ему за то, что «для римлян он надевает трагическую маску, для них же – комическую» [43]. Антоний успешно приручает людей, которые всего семь лет назад встречали Цезаря копьями и пращами: это заслуга и твердости Клеопатры, и обаяния Антония. Естественно, легче было проникнуться симпатией к тому из римлян, который – в отличие от остальных людей Запада до и после него – не выказывал ни капли превосходства. Более того, Антоний везде появляется в греческом хитоне, а не в римской тоге. Носит белые кожаные сандалии, как самый обычный египетский жрец. И производит совершенно другое впечатление, чем его командир в красном плаще, чье незримое присутствие до сих пор ощущается в воздухе. Это только прибавляет очков Клеопатре. Если Цезарь чувствовал через Клеопатру связь с Александром Македонским – а любой римлянин, собирающийся походом на Восток, обязательно имел в виду Александра, – то и Антоний может чувствовать через нее связь с Цезарем.
У Аппиана Антоний всегда рядом с Клеопатрой, «которой, несомненно, он главным образом и посвящал все свое время» [44]. Он уверен, что царица плохо влияла на Антония, который, «обезоруженный и околдованный Клеопатрой, не раз оставлял важнейшие дела и откладывал неотложные походы, чтобы разгуливать и развлекаться с нею на морском берегу близ Канопа или Тафосириды». На самом деле скорее верно обратное. Клеопатра, полностью сосредоточившаяся на своем госте, не утратила духа соперничества и чувства юмора, не забыла о своих интересах. Вот они плывут на лодке по Нилу или озеру Марьют жарким александрийским днем. Марк Антоний весьма удручен: он, бравый полководец, не может ничего поймать в кишащих рыбой египетских водах. Что подумает Клеопатра? Любовь там или нет, но выглядеть таким беспомощным в ее присутствии невыносимо. Антоний поступает как любой уважающий себя рыболов: тихонько приказывает слугам нырять и насаживать на крючок заранее пойманную рыбу. Так он начинает вытаскивать рыбок из воды одну за другой – немного чересчур победоносно, немного чересчур регулярно. Этот импульсивный человек, когда хочет что-то доказать, не умеет держаться в рамках. Клеопатру же не так просто обдурить. Она притворяется восхищенной – ах, ее мужчина такой молодец! Вечером она нахваливает его своим друзьям и приглашает их на завтра самих в этом убедиться.
На следующий день большая компания выезжает рыбачить. Клеопатра уже успела дать распоряжения слугам. Антоний забрасывает удочку, у него тут же начинает клевать. Почуяв крупный улов, он вытаскивает лесу – и все начинают хохотать: на крючке болтается понтийская вяленая рыба. Царица снова продемонстрировала свою смекалку и остроумие – Антоний далеко не единственный, кто старается произвести на нее впечатление, – а заодно уверенно и мило напомнила любимому о его назначении. У нее нет привычки ворчать и гневаться – зато есть формула успеха, ради которой многое бы отдал любой родитель, коуч или руководитель высшего звена: она очень амбициозна и умеет заражать своей амбициозностью других. «Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским», – взывает к нему Клеопатра перед всей компанией. «Твой улов – города, цари и материки».
Похоже, Клеопатра относилась к Антонию как бабушка к приехавшему на каникулы внуку-школьнику, и теперь этот же школьник приходит в Рим, который он откровенно игнорировал все эти праздные месяцы. Он отметил сорок третий день рождения в Александрии, при этом запомнился горожанам в основном своими шалостями и выходками, что смешно – ведь изначально основным обвинением Марка Антония в адрес Октавиана было «сопливый мальчишка» (для римлянина не было оскорбления хуже: оно так бесило Октавиана, что он потом проведет в сенате закон, официально запрещающий кому-либо так его называть). Если Клеопатре не удалось сподвигнуть Антония на великие дела, то это оказалось под силу шокирующим новостям, пришедшим под конец зимы с востока: парфяне заняли Сирию и убили недавно поставленного Антонием наместника. Известия с запада были не лучше. Фульвия, объединившись с братом Антония, начала войну против Октавиана – в том числе чтобы оторвать мужа от Клеопатры. После поражения она бежала в Грецию.
Где-то в апреле Антоний начинает сухопутный поход на парфян. Однако, не продвинувшись дальше Северной Сирии, получает жалостливое письмо от Фульвии. Теперь у него нет особого выбора, кроме как свернуть наступление и выдвинуться в сторону Греции – с двумя сотнями новеньких кораблей. Полководец неплохо осведомлен о действиях своей супруги – о них ему регулярно сообщают обе стороны, особенно – зимой. Антоний почти не проявляет к ним интереса: осуждать жену ему хочется не больше, чем ссориться с Октавианом. Действия Фульвии скорее удерживают его в Александрии, совсем как маневры Клеопатры. Конечно, римлянин долго раскачивается, за что вскоре поплатится. Просматривая множество сохранившихся депеш и приходивших одно за другим срочных посланий, Аппиан зло отмечает: «Что в точности было написано Антонием в ответ, я не мог установить, хотя и старался это выяснить» [45]. Фульвия чувствует опасность. Даже боится за детей, и не без оснований. Столетие спустя о ней почти забудут: проще обвинить кутящего в Александрии Антония в том, что он был опьянен страстью и не помышлял ни о союзниках, ни о противниках [46].
Воссоединение семьи в Греции проходит бурно. Антоний суров с женой: она явно перегнула палку. Плутарх считает, что Клеопатра в неоплатном долгу у Фульвии, которая «замечательно выучила Антония повиноваться женской воле», и что владычица Египта «получила из ее рук Антония уже совсем смирным и привыкшим слушаться женщин» [47]. Возможно, Фульвия и научила мужа подчиняться женщинам, однако она не может заставить его ни пойти против Октавиана, ни возжелать стать правителем половины империи. Он не внемлет ее бесчисленным уговорам объединиться с сыном Помпея Секстом: вместе они могли бы легко разделаться с Октавианом. Нет, Антоний не хочет этого слышать. Он подписал договор. Он никогда не нарушает соглашений. (Пройдет несколько недель, и Антоний в море выступит против одного из убийц Цезаря, осужденного проскрипциями на казнь и воевавшего против Антония у Филипп. Враг будет быстро приближаться с целым флотом, и перепуганный помощник предложит властителю Азии уйти от столкновения. Тот на это скажет, что, «будучи связан договором, он предпочитает умереть, чем, спасаясь, оказаться трусом». И продолжит плавание)[93] [48]. Чтобы как-то восстановить нормальные отношения с Октавианом, Антоний уезжает, не попрощавшись. Фульвия серьезно больна. Многие из обвинений в ее адрес, кстати, вполне могут быть придуманы, римские историки недолюбливают независимо мыслящих женщин. И у Фульвии ведь было немало сообщников. Ее подначивал управляющий делами Антония, все время твердивший, что «при спокойном состоянии Италии Антоний останется у Клеопатры, если же начнется война – поспешно возвратится» [49].
Антоний во главе новенького флота движется в сторону Адриатики. В его отсутствие Фульвия впадает в тяжелую депрессию и умирает. Причина неясна. Аппиан предполагает, что она могла лишить себя жизни мужу назло – ведь «он покинул ее больную и, уходя, не пожелал даже ее видеть» [50]. На самом деле она, возможно, просто очень устала от непрерывных интриг. Вряд ли о ней сильно плакали в Александрии. Однако Антоний принял эту смерть близко к сердцу и винил в ней себя – трудно, что ли, было попрощался с больной женой? Остальные тоже считали его виновным и причиной такого небрежения, как сообщает Дион, считали страсть к Клеопатре [51]. Фульвия была красива, серьезна и верна. Она вступала в брак, обладая деньгами, влиятельными друзьями и великолепным политическим чутьем. Родила Антонию двух сыновей. Если ее и называли мегерой, то уж, «во всяком случае, бесконечно преданной мегерой» [52]. Антоний рядом с ней благоденствовал.
Смерть Фульвии, пожалуй, стала самым миролюбивым ее поступком. Она открыла путь к примирению Октавиану и Антонию, освободившимся «от беспокойной женщины, из одной только ревности к Клеопатре вызвавшей такую войну» [53]. Нетрудно свалить абсурдную, дорогостоящую войну на женские манипуляции, а перемирие – на ее кончину, особенно в случае, когда никто изначально и не хотел воевать. Секст Помпей продолжал действовать на море, энергично блокируя продовольственные пути в Рим. Непрекращающаяся война уничтожила итальянское земледелие. Рим превратился в неуправляемый голодный город, стоящий на грани выживания. Сельская местность бунтовала. Военные требовали денег, которые Антоний должен собрать в заграничных походах и распределить между ними. Друзья сделались посредниками, снова пытавшимися примирить двоих мужчин, опять поделивших мир между собой. Причем Октавиан на этот раз справился лучше, чем два года назад.