Стратегически расположенный прямо – через Эгейское море – напротив Афин, обладающий удобной гаванью, Эфес – идеальное место для военной базы. С малоазийского побережья Антоний начинает формировать флот и отправляет гонцов всем зависимым царям в регионе. В ответ они присылают свои корабли и заверяют его в преданности. Клеопатра – крупнейший единоличный поставщик судов, ей принадлежат 200 из 500 полностью укомплектованных кораблей Антония. Плюс она выделяет 2000 талантов и все необходимое для поддержания армии из 75 000 легионеров, 25 000 пехотинцев, 12 000 кавалеристов на все время войны. Без колебаний. Вопреки всему над Римом светит звезда Октавиана. В то время как Антоний завяз в Азии, Октавиан одерживает одну победу за другой. Поддерживать мир между двумя триумвирами крайне тяжело. Поддерживать мир между неуступчивым Октавианом и юным Цезарионом в принципе невозможно. В отличие от парфянской эта кампания так же необходима Клеопатре, как Антонию. У нее миллион причин поставить ради войны на карту и себя, и Египет. Последний день 33 года до н. э. официально становится последним днем триумвирата.
В начале января 32 года до н. э. новый консул выступает в сенате с речью в поддержку Антония и клеймит Октавиана. Октавиан немедленно является в сенат вместе с телохранителями, причем никто из них даже не пытается прятать мечи под тогами. В 44 году до н. э. Цицерон задавался вопросом, собирается ли приемный сын Цезаря устроить переворот. Вот теперь он собрался. Октавиан обрушивает на присутствующих лавину ответных обвинений и до смерти пугает оппозицию. Октавиан обещает [22] наглядно доказать, что Антоний представляет собой угрозу Риму, и назначает день для предъявления доказательств. Оппозиционные консулы разглядели мечи. Они хорошо понимают, что лучше не ждать этого дня, и тайно покидают город. Почти 400 сенаторов направляются в Эфес, чтобы доложить об обстановке в Риме. Разумеется, Антоний недооценивает силу и положение Октавиана. Вдобавок объединяться с Клеопатрой очень рискованно. Она серьезно осложняет дело.
Многие из друзей Антония – а по меньшей мере треть сената на его стороне – настаивают на ее отъезде. И снова он прислушивается и соглашается и велит ей «плыть в Египет и там дожидаться исхода войны» [23]. Она отказывается: возможно, как думает Плутарх, из опасений, что снова вмешается Октавия и попытается предотвратить войну, которая ей очень нужна. Возможно, потому что не доверяет суждениям Антония. А еще, возможно, считает такой шаг безответственным. Да, она не воительница. Никто из последних Птолемеев не проявлял особого интереса к военному делу, не умирал на поле боя, как другие восточные монархи. Они придерживались мнения, что лучше обрести империю с помощью денег, чем деньги с помощью империи [24]. При этом она главнокомандующий своими войсками, отвечающий за их подготовку и действия. И она спонсирует кампанию Антония. Следует суровый «поединок своеволий». На этот раз Клеопатра воздерживается от голодовки. Теперь ей помогает Канидий, талантливый полководец Антония, которого она якобы подкупила (на самом деле он просто мог находиться под сильным влиянием царицы). Несправедливо, протестует Канидий, выгонять ключевого союзника! Она кормит армию. Предоставляет флот. Она не глупее любого мужчины! Антоний что, не понимает, что египтяне будут деморализованы ее отъездом? А эти люди – опора его флота. Они готовы сражаться за свою царицу, но не обязательно пойдут за римским военачальником. Антоний не только отрекается от своих египетских привязанностей, но и обижает восточных союзников. Клеопатра требует, чтобы Антоний назвал ей хоть одного «из царей, участвующих в походе, которому она уступала бы разумом, – ведь она долгое время самостоятельно правила таким обширным царством, а потом – тут нужен конечно же комплимент – долгое время жила бок о бок с ним, Антонием, и училась вершить делами большой важности» [25]. Либо ее аргументы показались римлянину убедительными, либо ее платежеспособность. В общем, она добивается своего.
В апреле 32 года до н. э. они плывут с приближенными Антония на остров Самос, рядом с побережьем современной Турции. Самос – удобный плацдарм для продвижения в Грецию, скорее всего, именно здесь развернется битва за контроль над римским миром. Пока пара обустраивается на гористом острове, их войска перебрасываются на запад, через Эгейское море – эта операция должна продлиться целый месяц. Бойцы Антония вернулись из Армении; вместе с восточными рекрутами у него в наличии примерно 19 легионов. Увы, мы не знаем, какие тем летом велись военные или политические дела: осталось лишь описание веселья на Самосе у Плутарха. Цветущий остров – идеальное место для пирушки, и Антоний вполне может это себе позволить. У него есть время. Позже Октавиан воспользуется этим экстравагантным празднеством, дошедшим до нас как очередное дионисийское буйство. Каждый царь и царевич должен прислать войско, каждый драматический артист должен явиться на остров. Они прибывали толпами. Целыми днями флейтисты и лютнисты, актеры и танцоры, акробаты и мимы, арфисты и певцы – «целая свора разных азиатских музыкантов» [26] – давали фантастическое многоязычное представление. «Чуть ли не целая вселенная гудела от стонов и рыданий, – сокрушается Плутарх, – а в это самое время один-единственный остров много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были полны зрителей, и хоры усердно боролись за первенство». «Каждый город посылал быка для торжественных жертвоприношений», а вассальные монархи «старались превзойти друг друга пышностью приемов и даров» [27]. И всех занимал вопрос: если Антоний и Клеопатра так празднуют готовящуюся войну, то что же будет после победы?
В мае Антоний и Клеопатра ненадолго едут на запад, в холмистые Афины. Веселье продолжается в театрах и на огромном стадионе с мраморными сиденьями. Этот город девять лет назад приветствовал Антония как Диониса [28], здесь римский полководец будет снова примерять на себя эту роль. Похоже, никто из толстосумов не мог проехать мимо Афин, не подарив городу скульптуры, театра или гимнасия из белого мрамора; если же кто-то все-таки мог, то жители сами возводили за него статую [30]. (От предков Клеопатры Афинам достался гимнасий, к востоку от рынка.) Пока Антоний увлеченно отдается спортивным состязаниям и театру, одна за другой становятся очевидны две вещи. Клеопатра проводит лето в «городе с историей», где Антоний несколько лет жил с Октавией. Жена ходила с ним на лекции. Здесь они зачали второго ребенка. И Октавия никуда не делась: посвященные ей статуи и хвалебные надписи украшают почтенный город. Афины обращались с ней как с богиней, даже чествовали на религиозных праздниках. Клеопатра никак не может с этим смириться, слишком многое изменилось за те четырнадцать лет, что прошли со времен ее скромного проживания через несколько кварталов от жены Цезаря. Она достаточно наслушалась о «недозволенном блуде и потомстве помимо супруги», как это называет Лукан. Более того, у афинян есть причины приветливо распахнуть ей свои объятия: с начала III века до н. э. ее семья не раз их выручала – давала зерно и политическое убежище, помогала военной силой. Здесь уже имеются статуи Птолемеев, например двоюродной бабки Клеопатры [30]. Однако Клеопатра сосредоточена сейчас на другой женщине: она ревнует город к Октавии. И сразу переходит в наступление, пытаясь «щедрыми подарками приобрести благосклонность народа» [31], другими словами, уничтожить следы своей предшественницы. Афиняне, будучи людьми понятливыми, начинают поклоняться и ей, к вящей радости Антония. Они ставят статуи Клеопатры и Антония на Акрополе, в центре города. Один раз Антоний является к ней в составе делегации почитающих царицу-богиню горожан и произносит речь от имени города.
Летом 32 года до н. э. он делает Клеопатре еще один грандиозный подарок: библиотеку Пергама, единственное собрание, которое может сравниться с Александрийским. Четыре зала здания, красующегося на вершине холма, содержат 200 000 свитков – уже несколько веков их охраняют бюсты Гомера и Геродота. В историю это войдет как свадебный подарок или компенсация за библиотеку, случайно уничтоженную Цезарем в Александрийской войне. В контексте же происходящего подобная щедрость не нуждается в особом поводе. Пергам недалеко от Эфеса, всего в паре дней верхом, наверное, Антоний и Клеопатра иногда туда наведываются. К тому же собрать свою библиотеку в описываемые времена – значит разграбить чью-то чужую библиотеку. Такая традиция уже появилась и в Риме, где библиотеки пока еще редкость [32].
По большей части сведения о безумной, разрушительной страсти к Клеопатре начинают поступать, начиная как раз с этого афинского лета. Если в Александрии Антоний отвлекал ее от государственных дел, то теперь ситуация противоположная. И он в основном занимается ею. «Неоднократно, разбирая дела тетрархов и царей, он принимал ониксовые и хрустальные таблички с ее любовными посланиями и тут же, на судейском возвышении, их прочитывал» [33], – рассказывает Плутарх. (Антоний, кстати, далеко не первый, кто получал любовные послания прямо на государственной службе. Цезарю тоже приходили «бесстыдные записки» [34] во время заседаний сената. Только его пассия не писала на ониксовых табличках.) Однажды рабы несли Клеопатру мимо здания суда, когда бывший триумвир председательствовал на слушании. Уважаемый римский оратор произносил речь, и тут Антоний увидел Клеопатру, «вскочил, не дослушав дела, и отправился провожать царицу, буквально прилипнув к носилкам» [35]. Крайне неблагородно; римлянин может предаваться самым разнообразным, самым непостижимым сексуальным увлечениям, но должен оставаться скромным и сдержанным в выражении чувств. Над Помпеем в свое время смеялись за то, что он имел неподобающую привычку любить собственную жену. Во II веке до н. э. одного сенатора изгнали из сената за то, что он средь бела дня поцеловал жену на публике, прямо при их дочери [36]. Антония и раньше укоряли – он позволял себе открыто обниматься с женой. Теперь же он встает во время пира и на глазах у множества гостей начинает массировать Клеопатре ноги, «исполняя условия какого-то проигранного им спора» [37]. (В их отношениях полно пактов, пари и соревнований – видимо, все это затеи Клеопатры: Антонию мало дела до формальностей.) Само по себе это оскорбительно: обычно у человека для подобных вещей есть рабы. И такие истории – о том, что в другие времена будут называть галантностью или привязанностью, на востоке считают истинным почтением, а в Риме – непристойностью и неуважением, – такие истории множатся. Антоний лебезит перед Клеопатрой, а это – удел евнухов [38]. Он вместе с рабами таскает на плечах ее носилки. И это притом, фыркают римляне, что она даже не красива!