ями встает за ними – чтобы отрезать путь назад дезертирам и быть под защитой. Она не должна участвовать в сражении.
В море, примерно в полутора километрах от входа в залив, против них таким же порядком выстроился флот Октавиана. Звучат зычные трубы; офицеры поднимают солдат. 240 кораблей Антония, весла замерли, носы вверх, и 400 кораблей Октавиана, борт к борту, поскрипывающие и неподвижные, готовы к бою, а с берега за ними внимательно наблюдают сухопутные армии. Наконец в середине дня Октавиан оттягивает эскадру назад, выманивая Антония дальше в море. И тут же воздух тяжелеет от криков, они разносятся и над землей, и над водой. С высоких квинквирем Антония на врага градом обрушиваются камни, стрелы, металлические осколки. У либурнов Октавиана ломаются весла и выходят из строя рули. Даже несмотря на кипящее перед ней море, Клеопатре все это кажется странной битвой на ходящей ходуном земле, в которой войска Октавиана нападают, а войска Антония отражают атаки со своих плавучих крепостей, самая большая из которых на три метра возвышается над водой. Не очень успешные тараны и абордажи продолжаются полдня. В три часа левое крыло флота Октавиана смещается, чтобы зайти во фланг противнику; корабли Антония вынуждены двигаться к северу. В середине строй распадается. Внезапно эскадра Клеопатры поднимает паруса и, мастерски поймав ветер, мчится прямо через центр сражения, мимо свистящих снарядов и вражеских копий, под удивленными взглядами с обеих сторон. Воины Октавиана в изумлении наблюдают, как она удаляется в сторону юга на своем восхитительном флагманском корабле с пурпурными парусами. Их флоту сейчас не под силу ее догнать. Изумление доходит до высшей точки, когда Антоний перепрыгивает со своего флагмана в легкую пентеру и следует за царицей в сопровождении личной эскадры из 40 квинквирем.
Похоже, войска Октавиана не столько озадачены, сколько впечатлены, пишет Плутарх. Антоний и Клеопатра ускользнули от них с третью оставшегося флота и всеми ценностями. Нет сомнений, этот прорыв был заранее подготовлен: иначе на кораблях царицы не имелось бы ценностей и парусов. Время было рассчитано идеально – чтобы воспользоваться благоприятной переменой ветра. К тому же Октавиан знает от Деллия, что планировался прорыв блокады. Римлянин и египтянка не собирались затягивать сражение. Некоторое время назад они уже пытались пробиться через оцепление. И если бы смогли отодвинуть Октавиана подальше в море, то бежали бы в Египет, только за этим они могли предпринять подобную вылазку. В своей речи перед боем (которую вкладывает ему в уста Дион) Октавиан предупреждает своих бойцов именно о таком развитии событий: «Покуда они признают, что мы сильнее, покуда возят победные трофеи на своих кораблях, не дадим им уплыть, но захватим их на месте и заберем все себе» [95]. Второго сентября несколько быстрых либурнов Октавиана – легких и маневренных – несомненно, бросились в погоню.
Уже в открытом море Клеопатра дает Антонию сигнал. Он с двумя друзьями взбирается над пенистыми гребнями волн на «Антонию». Воссоединение это, однако, безрадостное. Антоний не видится и не разговаривает с Клеопатрой, возможно, не столько от злости, сколько от стыда. Что-то пошло совершенно не так. Может быть, по плану люди Антония должны были вместе с ними прорываться и вернуться в Египет, как до этого настаивала Клеопатра – и либо не смогли, либо не захотели. Может быть, они предпочли сражаться с римлянином, чем следовать за иностранкой: в лагере, несомненно, давно уже слышался мятежный шепоток. Может быть, Антоний и Клеопатра планировали этот маневр только на случай необходимости. А может быть, Клеопатра пошла на прорыв преждевременно: наверняка она давно уже мечтала уплыть в Александрию, которую ей, она прекрасно понимала, не суждено было увидеть в случае поражения у берегов Греции. Дион полагает, что Антоний бежал, так как счел (ошибочно) ее рывок капитуляцией [96]. Или все шло как раз по плану, а недочеты этого плана проявились уже постфактум – нам остается лишь гадать, вглядываясь сквозь века в странные решения и туманные описания. В любом случае Антоний не мог просто склонить голову и признать поражение, ведь этот невразумительный бой – не столько схватка, сколько потасовка – продолжался еще какое-то время. Даже Октавиан к концу дня толком не знал, кто победил. Провалился ли план в процессе осуществления или был обречен с самого начала, но упреки из серии «я же говорил(а)» так и висят в соленом морском воздухе. Если верить Плутарху, Антоний задыхался от собственной беспомощности. Не обращая внимания на Клеопатру, «в полном одиночестве он сел на носу и молчал, обхватив голову руками» [97]. И пришел в себя, лишь когда сгустились сумерки и на горизонте показались две галеры Октавиана. Полководец командует развернуть флагман, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу. Следует столкновение, из которого «Антония» выходит невредимой, но Клеопатре оно стоит другого флагмана и транспортного судна, нагруженного драгоценной столовой посудой.
Антоний возвращается на нос корабля. Опустив голову, он безучастно смотрит в море, герой битвы при Филиппах, новый Дионис, сброшенный с Олимпа и превратившийся в мрачного здоровенного мужика с поникшими плечами. Путешествие на юг получается невеселым – мешают взаимные обиды и личные потери каждого. На корабле очень тихо. Антоний три дня проводит в одиночестве, «то ли гневаясь на Клеопатру, то ли стыдясь ее». Возможно, этот план – плод отчаяния, однако в какой-то момент он казался разумным. А сейчас Антоний не может отделаться от ощущения, что он предал своих солдат. Они оставались верны ему, когда бежали цари, сенаторы и офицеры. А он бросил их в беде, и сам теперь пребывает в незавидном положении. Пока неизвестно, как закончилась битва при Акции, но он уже понимает, какими будут последствия его шага. Римский военачальник должен смотреть смерти в глаза, сражаться до конца, невзирая ни на что. И он ведь мог пощупать историю руками – в его римском доме на видном месте красуются девяносто бронзовых корабельных таранов, захваченных на море (это трофеи Помпея). Антоний вдруг осознает, от какой славы он отказался навсегда.
Через три дня Клеопатра делает остановку для пополнения запасов в Тенаре, самой южной точке Пелопоннесского полуострова. (Кстати, именно здесь Геракл, как считается, искал вход в подземный мир.) Ее рабыни, парикмахерша Ирада и придворная дама Хармион, подталкивают римлянина и египтянку к примирению. Сначала убеждают их поговорить, а затем – «разделить стол и постель». Сюда же приезжают несколько транспортных судов, прибывшие на них рассказывают, что известно о происходившем после отплытия пары от мыса Акций. Сражение ужесточилось и длилось много часов. Флот Антония храбро сражался, но в итоге был уничтожен. Какое-то время море выносило на берег тела и доспехи, покрытые – если верить одному особенно красочному описанию – пурпуром и золотом Востока [98]. Сухопутная армия еще держится. Выслушав новости, Антоний начинает раздавать своим людям подарки: золото и серебро из дворца Клеопатры. Друзья отказываются и плачут, он ласково утешает и обещает организовать для них безопасное прибежище, пока они не договорятся о помиловании с Октавианом. Потом Антоний и Клеопатра пересекают Средиземное море, добираются до отдаленного аванпоста на северо-западе Египта и прощаются.
Антоний направляется в Ливию, он послал туда четыре легиона и хочет перегруппировать войска. Клеопатра, потерявшая свой флот, утратившая добрую часть ценностей и вместо всего этого приобретшая совершенно упавшего духом союзника, спешит в Александрию. Она раньше всех покинула Акций, причем на мощном, современном корабле, и, если будет двигаться быстро, сможет опередить новости об их фиаско. Она понимала, каково будет возвращаться домой в таких обстоятельствах, и подготовилась. На следующий день корабли спокойно и величественно проходят мимо Александрийского маяка, увешанные цветочными венками [99]. На палубе играют флейты, певцы распевают победные гимны. Встречающим царица сообщает о своей удивительной победе, надо полагать, недрогнувшим голосом. Примерно тогда же 19 легионов и 12 000 всадников Антония, в конце концов потеряв надежду дождаться своего командира, после недели упорных переговоров, переходят на сторону Октавиана, который только-только начинает осознавать масштаб своей победы [100].
9. Порочнейшая женщина в истории
Между дев
Сияла я, как бог – не вечный только[116] [1].
У неудачников, гласит пословица, нет друзей – и Клеопатра решает не выяснять, так ли это на самом деле [2]. Если правда до ее приезда еще не всплыла наружу, то начинает всплывать сейчас: ее несут реки крови. Александрийская элита уже бывала недовольна царицей. Можно представить, как элита отреагирует на известие о разгроме у Акция: теперь они смогут обвинить ее в том, что она отдала Египет Риму. Клеопатра не собирается наблюдать, как они радуются ее поражению [3]. И не собирается никому отдавать свой трон. Не успев вернуться, она устраивает дикую резню. Самых выдающихся ее оппонентов арестовывают и казнят. У них она конфискует огромные состояния. Помимо того, экспроприирует все, до чего может дотянуться, даже собственность храмов. Что бы ни ждало впереди, для этого понадобятся громадные деньги. Откупиться стоит недешево, Октавиан обязательно явится сюда, так или иначе. Она собирает новые силы и приглашает к себе союзников, причем приглашает довольно своеобразно. Артавазд, непокорный армянский царь, уже три года находится в плену в Александрии. Клеопатра отправляет его голову за две тысячи километров на восток, его сопернику, мидийскому царю. Она полагает, этого достаточно, чтобы он пришел ей на помощь. Он, однако, колеблется.
Как и в прошлом, царица Египта обращается за поддержкой к Востоку, где у нее немало торговых контактов и давних сторонников, а у Октавиана нет никаких связей и где царская кровь кое-что значит. Когда Антоний возвращается в Александрию, он застает ее занятой «большим и отчаянно смелым начинанием» [4]. На восточной границе Египта расположен узкий перешеек, отделяющий Средиземное море от Египетского