Антоний до последнего вздоха оставался слишком доверчивым человеком. У Прокулея две задачи: выманить Клеопатру из усыпальницы и не допустить, чтобы она сожгла сокровища, так остро необходимые Октавиану для решения его многочисленных проблем. От Ирода Октавиан получил представление о том, что такое Восток. Он не может бросить в погребальный костер сказочные богатства Египта, о которых грезили, судачили и слагали легенды со времен Гомера. Долги – единственное, что отделяет его от власти. И еще ему нужна египетская царица, которая, он считает, «намного увеличит блеск и славу его триумфа» [50]. Дион уделяет очень много внимания уловкам и инсценировкам, к которым прибегает Клеопатра в следующие дни, – но он же знает, о ком пишет: это два скользких персонажа, оба в совершенстве овладевшие искусством двуличия. Дион допускает, что Октавиан хочет взять Клеопатру живой, но «не хочет, чтобы она догадалась, что он заманивает ее в ловушку» [51]. Кроткий тихий Прокулей должен пестовать в ней надежду и удерживать ее от желания все спалить.
Несмотря на заверения Антония, Клеопатра отказывается от личной встречи с Прокулеем. Если он хочет говорить с ней, придется делать это через закрытую дверь. Октавиан дал ей определенные обещания. Ей нужны гарантии, иначе она сожжет сокровища. Она постоянно просит дать детям – трое из них сейчас во дворце, под охраной, со своими воспитателями – возможность наследовать царство. Прокулей утверждает, что ей не о чем волноваться. Что она может полностью доверять Октавиану. Клеопатра всегда в этом сомневалась и приняла меры: носит на бедре, за поясом, маленький кинжал – наверняка не впервые ей приходится так снаряжаться. А еще она давно отправила Цезариона вверх по Нилу, прекрасно понимая, что ни на какое снисхождение к старшему сыну ей рассчитывать не приходится. Вместе со своим наставником Родоном и небольшим состоянием он должен сушей добраться до побережья и плыть в Индию, веками поставлявшую Птолемеям слоновую кость и красители, специи и черепаховый панцирь. Прокулей ничего не добивается, зато у него есть возможность внимательно исследовать усыпальницу. Прибывший с запада во главе легионов Антония Гай Корнелий Галл тоже приходит сюда. Рангом Галл выше Прокулея. Еще он поэт и интеллектуал, один из родоначальников любовной элегии, по иронии судьбы посвящающий свои стихи актрисе, которая в свое время была любовницей Антония. И снова ему предстоит обращаться к одной из женщин Антония – кому же еще пытаться уговорить ее сдаться? Галл начинает долгую беседу через дверь, скорее всего мало отличающуюся от предыдущей. На компромисс Клеопатра не идет.
А тем временем Прокулей приставляет лестницу к окну верхнего этажа, через которое поднимали Антония. За ним лезут два раба. Оказавшись внутри, они спускаются на первый этаж и крадутся к двери, где стоит Клеопатра, разговаривающая с Галлом. Одна из ее рабынь первой замечает пришельцев и вскрикивает: «Клеопатра, несчастная, ты попалась!» [52] Клеопатра выхватывает свой кинжал, чтобы убить себя, но Прокулей успевает подбежать и крепко обхватить ее руками. Он отбрасывает кинжал и проверяет, не припрятаны ли яды в складках платья царицы, уверяя ее при этом – как ему и было велено, – что все в порядке. Не стоит ей действовать опрометчиво. Она несправедлива и к себе, и к Октавиану. Зачем лишать его возможности проявить доброту и благородство? Ведь он – и это она уже слышала от другого эмиссара, тоже ставшего перебежчиком, но только о мужчине, чье тело лежит сейчас наверху в луже крови[121], – «милосерднейший из полководцев» [53].
Октавиан приставляет к ней вольноотпущенника по имени Эпафродит. У него четкие инструкции: не дать пленнице умереть, «зорко и неотступно караулить Клеопатру, в остальном же обходиться с нею самым любезным образом и исполнять все ее желания» [54]. Все, что может использоваться для самоубийства, у нее отбирают. Рискнем предположить, что гору ценностей к этому времени тоже убирают из усыпальницы. Однако царице приносят все, о чем она просит, – ладан, масла и пряности – для погребения Антония. Два дня она готовит тело, и нет сомнений, что Октавиан с радостью даровал ей эту милость. Так он может набрать очки и за соблюдение неписаного кодекса воинской чести, и за устройство скандальных похорон, о которых, по его утверждению, просил в завещании Антоний. Клеопатре оставили всю ее свиту, всех приближенных – «чтобы она как никогда раньше надеялась, что у нее будет все, что ей нужно, и не причинила себе вреда» [55]. С тремя ее детьми обращаются соответственно их званиям, и за это она должна быть благодарна новым хозяевам. Люди Октавиана обнаруживают Антилла: его выдает наставник, нацелившийся на огромный драгоценный камень, висевший у шестнадцатилетнего юноши на шее. Сын Антония скрывался в храме, видимо, за массивными стенами Цезариума [56]. Он просит о милости. Солдаты вытаскивают его из храма и обезглавливают. Наставник, не теряя времени, крадет с тела камень, за что после будет распят.
Клеопатра просит и получает разрешение своими руками похоронить Антония. Она, Ирада и Хармион проводят церемонию «с царским великолепием». Женщина того времени горюет, не щадя себя: здесь и ритуальный плач, и биение себя в грудь, и раздирание кожи [57]. Царица так отдается этому действу, что к концу погребения (состоявшегося, видимо, 3 августа) ее грудь воспаляется и покрывается язвами. В ранки попадает инфекция, начинается лихорадка. Клеопатра рада: если она теперь откажется от еды, то сможет умереть тихо, укрытая от римских глаз. Она советуется с Олимпом, врачом, он обещает ей помочь. Однако Октавиан скоро узнает, в каком она состоянии. У него в руках козырь не хуже того, каким еще недавно были сокровища в руках Клеопатры. Он начинает «угрожать ей расправою с детьми» – это еще один вид оружия, признает Плутарх, причем самого эффективного [58]. Клеопатра сдается и больше не отказывается от пищи и лечения.
А Октавиан уже успел купить себе расположение александрийцев, что едва ли могло ободрить Клеопатру. Ближе к вечеру 1 августа, в день смерти Антония, полководец въехал в город с заранее приготовленным свитком. Он всегда записывал по-латыни, что собирался сказать; эта его речь была потом переведена на греческий. В гимнасиуме, где не так давно Антоний и Клеопатра короновали своих детей, Октавиан взошел на специально сооруженную платформу. Горожане в ужасе распростерлись у его ног. Он велел им встать. Он не причинит им вреда. Он решил пощадить их город по трем причинам: из уважения к Александру Македонскому; из собственного восхищения Александрией, «богатейшим и величайшим из всех городов» [59]; и из-за Ария, греческого философа, стоящего рядом с ним. Суть в том, рассуждает Дион, что Октавиан не решился «наносить непоправимый вред такому огромному количеству людей, которые могут оказаться весьма полезными Риму» [60].
События, как наверняка заметила Клеопатра, развиваются стремительно. Она срочно требует встречи с Октавианом, и 8 августа он приходит. И хотя в общих чертах описания этой встречи у Плутарха и Диона схожи, мизансцены различаются кардинально. Плутарх словно пишет для Пуччини, Дион – для Вагнера. Пускай в обеих вариациях больше художественного вымысла, чем реальности, – все равно эпизод получился очень сильным (и очень живым, по сравнению с описанием встречи Ирода с Октавианом). Итак, поднимается занавес. В режиссерской версии Плутарха на сцене стоит простая кровать, на ней – слабая, растрепанная Клеопатра в одной тунике, без покрывала. Октавиан появляется без предупреждения. Она тут же вскакивает и бросается ему в ноги. Эта страшная неделя явно далась ей нелегко: «Ее давно не прибранные волосы висели клочьями, лицо одичало, голос дрожал, глаза потухли, всю грудь покрывали еще струпья и кровоподтеки, – одним словом, телесное ее состояние, казалось, было ничуть не лучше душевного» [61]. Дион, напротив, показывает нам Клеопатру в царственном великолепии, во всем блеске ее лживой, двуличной натуры. Она богато убрала комнату и роскошную постель к приходу посетителя. Она при полнейшем параде, причесана, одета в красивое траурное платье, «которое очень ей шло» [62]. Входит Октавиан. Она по-девчоночьи вскакивает и оказывается лицом к лицу со своим смертельным врагом, почти наверняка это их первая в жизни встреча. Октавиан уже давно приобрел весьма мужественный вид – во всяком случае, его пиарщики стараются вовсю: невероятно обольстительный, «он привлекал к себе взоры всех», позже напишет Николай Дамасский [63]. Клеопатра должна почувствовать некоторое облегчение. Перед ней стоит всего лишь мужчина, ростом чуть выше 170 сантиметров, с взъерошенными светлыми волосами, добродушным лицом, лучше изъясняющийся по-латыни, чем по-гречески, младше ее на шесть лет, бледный, нескладный и смущенный.
Кто-то здорово разукрасил текст источника, и сложно поверить, что это был не Дион. Его рассказ так кинематографичен, что выглядит слишком вычурным даже для эпохи эллинистических цариц. Впрочем, не будь Клеопатра склонна к драматическим эффектам, никогда бы не продвинулась так далеко. Итак, вернемся к постановке. На постели рядом с ней разложены бюсты и портреты Цезаря. У сердца она держит его любовные письма. Она обращается к Октавиану «мой господин», но в то же время хочет, чтобы он помнил, кто она такая. Он должен знать, как высоко божественный Цезарь, его отец, ее любовник, ценил ее. Она начинает зачитывать куски его писем, выбирая самые пылкие, – Октавиан не единственный умеет правильно преподнести документ. Она – сама скромность, мягкость, кротость. Они же связаны друг с другом! Ведь правда, Октавиан слышал о множестве почестей, оказанных ей Цезарем? Она друг и союзник Рима, в конце концов, сам Цезарь ее короновал! Во время этого представления она беспрестанно «плачет и целует письма, и снова падает ниц перед его изображениями» [64]. И при этом не забывает бросать нежные взгляды на Октавиана, ненавязчиво пытаясь заменить одного Цезаря другим. Теперь она делается соблазнительной, красноречивой и дерзкой – но, естественно, не производит никакого впечатления на Октавиана с его истинно римской высоконравственностью, это для Диона особенно важно. Он не выражает ни тени эмоций. Его не купить призывными взмахами ресниц. Он всегда гордился умением прожигать собеседника взглядом, но сейчас отказывае