ваемых ядом кобры. Эффект от этого токсина был больше всего похож на наркотический, смерть наступила тихо, быстро и практически безболезненно. «Впрочем, – объявляет Плутарх, но его столетиями не слышат, – истины не знает никто» [82].
Отстраненная от дел почти на два века змея мертвой хваткой вцепилась в повествование. Кобра Клеопатры – золотая жила античной истории, удобное приспособление, подпорка, отличный подарок художникам и скульпторам, сюжет для поэтов и писателей, эксплуатируемый вот уже 2000 лет. Обнаженная грудь, кстати, тоже немало послужила искусству, хотя ее и не было в оригинальной легенде. Очень быстро змея размножилась: Гораций вставляет в свою оду «разъяренных змей» [83]. Вергилий, Проперций и Марциал следуют его примеру. Пресмыкающееся – в единственном или множественном числе – появляется в каждой ранней хронике. Начало этому положил Октавиан: скульптуру «Клеопатра со змеей» несли по улицам Рима во время его триумфа. Змея была не только узнаваемым символом Египта, где свернувшиеся кобры тысячелетиями украшали головы фараонов. Она, высеченная в камне, вилась вокруг Исиды на многочисленных статуях богини. Она проползла и в культ Диониса. Даже если не трогать иконографию, несложно догадаться, что именно пытается сообщить человек, соединяя женщину со змеей. Мать Александра Македонского – самая кровожадная психопатка из всех македонских цариц – держала змей в качестве домашних питомцев, пугая с их помощью мужчин. А до нее были Ева, Медуза, Электра и эринии: когда женщина заключает союз со змеей, хорошего не жди. Октавиан, смеем предположить, навсегда спутал нам карты, позвав тогда псиллов. Он держал исторические хроники в узде так же крепко, как в юности (по рассказам) держал в узде свои сексуальные желания. Очень похоже, что он пустил нас по ложному следу, и мы так и бредем по нему уже два тысячелетия.
И мог сделать это нарочно. Есть альтернативная версия смерти Клеопатры: уже давно понятно, что чего-то здесь не хватает, что один фарс 10 августа вполне может скрывать другой, что величайшая в истории сцена у кровати умирающей могла быть вовсе не тем, чем она нам сегодня кажется. В самой первой хронике, написанной прозой, «ей удалось обмануть стражей» [84], раздобыть аспида и «поставить» сцену своей смерти. А Октавиан нервничал и злился оттого, что она ускользнула у него прямо из-под носа. Однако на самом деле у него был гигантский штат преданных служащих. К августу почти вся Александрия уже сотрудничала с ним, и это красноречиво продемонстрировал тот самый управляющий Клеопатры. Октавиана можно назвать таким же беспечным, как Клеопатру – наивной: человек, проставляющий в письме не только дату, но и время [85], явно не будет в восторге, если ценный приз ускользнет у него из-под носа. Когда он пришел к царице 8 августа, вполне мог обмануть ее, уверив в том, что поверил в ее обман, и фактически подтолкнуть к самоубийству. Пленник из Клеопатры был не менее проблемный, чем враг. Октавиан видел триумфы 46 года до н. э., в одном из них даже участвовал. И прекрасно знал, какую волну сочувствия подняла тогда в присутствовавших сестра Клеопатры. Он публично критиковал Антония за то, что у него на параде Артавазд шел в цепях. Такое поведение, морщился Октавиан, позорит Рим. Имелась и еще одна загвоздка в деле Клеопатры: эта конкретная узница была любовницей божественного Цезаря. Матерью его сына. В глазах некоторых она была богиней по праву. Так почему бы не отправить царицу тихо доживать свои дни в каком-нибудь азиатском захолустье, как в свое время поступили с ее младшей сестрой? Клеопатра дважды пыталась себя убить. Было понятно, что, если не следить в оба, она рано или поздно доведет дело до конца.
Октавиану пришлось выбирать меньшее из двух унижений: быть обманутым женщиной или вернуться в Рим без главного злодея. Трудно было постичь чувствительную натуру его сограждан, порою проявлявших невероятную добросердечность. То они приветствовали маленьких детей побежденных царей насмешками и улюлюканьем. А то вдруг эти безвинные жертвы портили все шоу, вызывая у зрителей слезы и чувство неловкости. Он не так давно объявил Клеопатру врагом народа, но чем повредит триумфу изображение врага, как уже нередко делалось в прошлом? И хотя ее смерть немного омрачала его славу, она одновременно избавляла триумфатора от кучи осложнений. Возможно, решил он, лучше сместить царицу со сцены в Александрии, чем совершить ошибку в Риме. Октавиан действительно очень боялся, что она уничтожит сокровища, но точно не переживал, что нанесет вред сама себе, – и в этом акте вполне мог ей посодействовать. Юный Долабелла, таким образом, стал всего лишь пешкой в игре Октавиана. В конце концов, крайне маловероятно, что один из его высших чинов рискнул бы подружиться с Клеопатрой. И вообще Октавиан не уехал из Александрии 12 августа, как предупреждал Долабелла. Возможно, он лишь передал послание – возможно, даже более зловещее, – чтобы ускорить развитие событий. И Дион, и Плутарх отмечают: Октавиан постоянно давал указания о том, что Клеопатре во что бы то ни стало надо сохранить жизнь, а не о том, что стоило бы помочь ей из жизни уйти. Однако это не значит, что подобных указаний не было. Не исключено, что четвертой жертвой 10 августа 30 года до н. э. пала правда.
Могут найтись и контраргументы, например, такие: Клеопатра пыталась заморить себя голодом и заколоть себя кинжалом. Зачем Октавиан пресекал эти попытки и мучил ее, шантажируя детьми? Между смертями Антония и Клеопатры прошло девять дней. Не проще ли было избавиться от нее сразу же? В конце концов, она уже поклялась умереть вместе с любимым. И наверняка догадывалась о дилемме Октавиана, так как не хуже его знала, какую бурю эмоций вызвало в свое время у римлян появление на шествии ее сестры. Могла предположить, что он не станет рисковать, прогоняя ее вместе с детьми, наполовину римлянами, по улицам Рима. Кажется, Октавиан был действительно выбит из колеи – что вообще-то ему не свойственно – известием о смерти Клеопатры. Он не стал привлекать внимание к милости, которую к ней проявлял, как можно было от него ожидать и как он обычно поступал. А вместо этого хвастался в мемуарах, что разные цари – и девять царских детей – прошли в трех триумфах за его колесницей [86]. Ни один из будущих историков, даже настроенных к нему враждебно, не обвинял его в соучастии. Хотя, конечно, концы были быстро спрятаны в воду, а правду знали лишь немногие. Так что нам остается только гоняться за гипотезами. Лучшее, что можно сказать, – Клеопатра сыграла героическую роль в масштабной постановке, которая по ряду причин, видимо, не имеет ничего общего с реальной историей и совершенно точно в некоторых эпизодах придумана ее врагом. Единственное утешение звучит странно: смерть Александра Македонского подробно задокументирована и при этом не менее загадочна.
У Плутарха Октавиан вечером 10 августа разрывается между двумя чувствами. С одной стороны, он «был раздосадован смертью Клеопатры», но с другой – «не мог не подивиться ее благородству» [87]. Дион тоже рисует Октавиана восхищенным и сочувствующим, хотя и «безмерно огорченным» на собственный счет [88]. Его триумф теперь будет не так велик. Неясно, кому приписать авторство, но кто-то сотворил героиню. Смерть Клеопатры была почетной, достойной, образцовой. Она сама ею руководила и до конца не дрогнула. По римским понятиям она наконец сделала правильный ход. В итоге ей зачлось и то, что она всю жизнь нарушала законы, предписываемые ее полу. Женщины в римской истории неизбежно набирают очки, когда глотают раскаленные угли, или подвешивают себя за волосы, или бросаются с крыш, или протягивают мужьям окровавленные кинжалы со словами «это не больно». (Греческая сцена тоже усеяна множеством женских трупов, разница в том, что греки позволяют женщине сказать последнее слово.) В панегириках недостатка не было. Гораций вскоре после ее смерти пишет оду, в которой осуждает Клеопатру за безрассудство и амбиции, но в конце поет ей дифирамбы. «Вдвойне отважна» [89], – заключает он, восхищаясь ее ясным умом, хладнокровием и храбростью. Последний акт драмы «Жизнь Клеопатры» стал, пожалуй, лучшим из всех. Такова оказалась цена, которую Октавиан с удовольствием заплатил. Ее слава была его славой. Великий противник – подходящий противник.
Он приказал похоронить Клеопатру «с надлежащей пышностью» [90], иначе рисковал взбудоражить александрийцев, которые открыто оплакивали свою царицу, несмотря на присутствие римлян. По словам Плутарха, Октавиан выполнил ее просьбу быть погребенной рядом с Антонием. Ирада и красноречивая Хармион тоже удостоились пышных похорон и погребения рядом с царицей. Неясно, были ли тела женщин мумифицированы. Их великолепная гробница была богато украшена, как все гробницы предков Клеопатры, но с вплетением римских мотивов. Один из источников сообщает, что вход охраняли статуи Ирады и Хармион [91]. Плутарх дает понять, что все они были погребены в центре Александрии, подле предыдущих Птолемеев. По приказу Октавиана усыпальницу достроили, и можно представить себе, в каком подавленном, оцепеневшем от неопределенности городе велась эта работа; Александрия перешла под власть Рима. Тот факт, что памятник Клеопатре прилегал к храму Исиды, фактически означает, что он мог стоять где угодно. По самой недавней теории, последнее захоронение Антония и Клеопатры находится в тридцати пяти километрах от города, на выбеленном солнцем холме поселения Тапосирис Магна на Средиземноморском побережье Египта. Ни гробница, ни усыпальница (почти наверняка это были два отдельных сооружения) до сих пор не найдены.
Клеопатре было тридцать девять лет, из них почти двадцать два года она управляла государством, на десятилетие дольше, чем Александр Македонский, от которого царица приняла эстафету и, хотя и не хотела этого, передала ее Римской империи. Со смертью царицы династия Птолемеев закончилась. Официально Октавиан аннексировал Египет 31 августа. Первый год правления Октавиана был последним годом Клеопатры: он обнулил календарь и повел новый отсчет времени с 1 августа – дня, когда он вошел в Александрию. Говорят, Клеопатра опустила занавес эпохи, хотя, если смотреть с египетской точки зрения, это же можно сказать об Антонии. Как-то очень легко забывается, что он стал причиной ее гибели точно так же, как и она стала причиной его гибели.