Наставники юных Птолемеев до конца драмы выдержали свое амплуа: все оказались предателями. Цезарион добрался до порта на Красном море, а там Родон убедил его вернуться в Александрию, видимо, для переговоров с Октавианом о наследовании титула матери. Античный мир порой давал крайне мало возможности для маневра: Октавиан не мог сохранить сыну божественного Цезаря жизнь и не мог использовать его в качестве трофея в своем триумфе. Прозвище Цезарион само по себе представляло проблему. Не помогла и широко разрекламированная церемония, посвященная совершеннолетию. Люди Октавиана вернули семнадцатилетнего юношу в Александрию и там его убили, возможно подвергнув сначала пыткам. Поскольку Александр Гелиос, Клеопатра Селена и Птолемей Филадельф не представляли угрозы, Октавиан привез их с собой в Рим, где их взяла на воспитание его смиренная сестра. Они росли в ее просторном богатом доме вместе с дочерями Антония и Октавии и с оставшимися детьми Антония от предыдущих браков. (Иотапа, помолвленная с Александром Гелиосом, вернулась к семье в Мидию.) Через год после смерти матери дети Клеопатры шли в триумфальной процессии Октавиана, что, должно быть, крайне удручало трех подростков, которых, как говорили, он воспитывал как своих собственных детей. Позже он выдал Клеопатру Селену за Юбу II, того самого пятилетнего мальчика, что был одним из трофеев в африканском триумфе Цезаря. Юба получил образование в Риме и страстно увлекался историей. Судьбы у них с Селеной были очень похожими, римские гражданские войны сделали обоих сиротами. Культурный и образованный человек, поэт и приближенный Октавиана, Юба с невестой поехал править Мавританией (современный Алжир). Дочке Клеопатры тогда было около пятнадцати лет, Юбе – двадцать два. В качестве подарка молодым Октавиан отпустил братьев девушки, они, возможно, тоже поехали в Западную Африку. Однако после триумфа следы юношей теряются.
Сидя на мавританском троне, Клеопатра Селена продолжала дело матери. Если судить по изображениям на монетах, они были похожи (надписи на монетах с Селеной сделаны на греческом, а с Юбой – на латыни). Муж с женой превратили свою столицу в центр культуры и искусств, построили там прекрасную библиотеку. В регионе обнаружилось множество египетских скульптур, в том числе вывезенных до прихода Октавиана в Александрию, и Клеопатра Селена собрала коллекцию бюстов Птолемеев. Она тоже ассоциировала себя с Исидой, а сына назвала Птолемеем. И держала священных крокодилов [92]. Ее единственный (по крайней мере, известный нам) внук, Птолемей Мавританский, сменил на троне Юбу в 23 году н. э. Через семнадцать лет его пригласил в Рим Калигула. Оба они были потомками Марка Антония и приходились друг другу троюродными братьями. Римский император с почестями принял африканского царя, но однажды Птолемей пришел на гладиаторские бои в особенно роскошном пурпурном плаще. Это произвело на окружающих впечатление и сильно не понравилось Калигуле. Он приказал убить Птолемея [93] – так символично закончилась династия, которая с самого начала полыхала невыносимо ярким багрянцем [94].
Октавиан уничтожил все следы Антония и в Риме, и в Александрии. 14 января, дата рождения врага, была объявлена несчастливым днем, когда нельзя заниматься общественными делами. Сенат издал указ, запрещавший сочетание имен Марк и Антоний. Иначе говоря, он оказался действительно сброшен с пьедестала как некое историческое недоразумение. Октавиан не упоминал Антония и Клеопатру по имени в своих воспоминаниях об Акции. Он приговорил нескольких близких соратников Антония к смерти, в том числе Канидия и римского сенатора, курировавшего текстильное производство Египта [95]. Те, кто поклялся умереть вместе с Антонием и Клеопатрой, были освобождены от необходимости самостоятельно исполнять свою клятву. Другие сторонники пары исчезли. Влиятельный верховный жрец в Мемфисе, родившийся в один год с Цезарионом и остававшийся очень привязанным к Клеопатре, умер по непонятной причине за несколько дней до нее. Задача была искоренить всех, кто имел влияние, мог поднять народ, желал восстановить царство. Римляне, помимо того что вывезли все сокровища Птолемеев из дворца, вводили в городе разнообразные штрафы, по ходу придумывая правонарушения. Если не могли ничего придумать, просто конфисковывали две трети собственности жертв – это «вежливое мародерство» здорово улучшило благосостояние победителей. Шедевры античного искусства, которые Антоний с Клеопатрой награбили в Азии, Октавиан по большей части вернул в города, которым они принадлежали. Однако кое-что оказалось в Риме, куда во II веке до н. э., после разорения Коринфа, уже перекочевало все самое ценное. Через семнадцать лет после смерти Клеопатры Октавиан закончил строительство Цезариума, египетско-греческого чуда. В честь самого себя.
У Клеопатры было множество сторонников, не менее преданных, чем две ее погибшие рабыни, о которых в Александрии ходили легенды: рабы нечасто умирали за своих хозяев. Те, кто раньше предлагал подняться на защиту своей царицы, остались ей верны [96]. Клеопатру в Египте любили. При ней не произошло ни одного мятежа. Александрия наверняка скорбела. Были процессии, гимны, подношения, плач, вопли женщин, рвущих на себе одежды и расцарапывающих себе грудь. Египетские жрецы предложили Октавиану 2000 талантов, чтобы он не трогал статуи Клеопатры. Она оставалась значительной фигурой, но была мертва. Так что он не смог отказаться от соблазнительного предложения. Это также избавляло римского императора от опасного сражения с Исидой, изображения которой часто невозможно было отличить от изображений Клеопатры: римскому императору совершенно не хотелось громить в неспокойной Александрии религиозные святыни. Культ Клеопатры продержался несколько веков, без сомнений, этому очень способствовало ее последнее противостояние с Римом.
Октавиан не стал задерживаться в Египте, сделавшимся теперь римской провинцией, куда высокопоставленные римляне не могли приехать без официального разрешения. Один из немногих в истории империалистов, не мечтавших о лаврах Александра Македонского, – иначе для Клеопатры все сложилось бы по-другому, – он больше интересовался неограниченной властью, чем ее славными атрибутами. Его не привлекала история Египта, что очень расстраивало бывших подданных Клеопатры, желавших продемонстрировать ему мумии ее предков. Октавиан дал понять, что ему нет дела до давно ушедших Птолемеев. Он воздал почести только Александру Македонскому, извлеченному по такому случаю из саркофага. Рассказывают, что живой император случайно задел мертвого императора – наверное, когда клал цветы, – и отколол кусочек его мумифицированного носа [97].
С такой страшной солнцебоязнью – а Октавиан никуда не ходил без своей широкополой шляпы – он не мог, конечно, наслаждаться адской жарой александрийского августа. Осенью он уехал в Азию. Никто не выиграл от смерти Клеопатры больше, чем Ирод, который снова принимал римлян, теперь уже двигавшихся на север. Октавиан вернул ему драгоценные рощи с пальмами и бальзамическими деревьями, а также прибрежные города, которые Антоний недавно передал Клеопатре, и добавил еще несколько территорий от себя. В итоге царство Ирода разрослось до размеров, сопоставимых с оказанными им услугами. Новый неримский фаворит Рима к тому же унаследовал 400 дюжих галлов, тех самых, которые служили телохранителями у Клеопатры. Николай Дамасский стал его учителем, ближайшим другом и советником. Он написал для Ирода труды по истории, на которые в своей работе будет потом опираться Иосиф Флавий, один из главных источников сведений о жизни Клеопатры, тоже в середине жизни перешедший в римский лагерь. Октавиан сделал Гая Корнелия Галла префектом Египта. Галл тоже вскоре обнаружит, что этой землей трудно управлять – в 29 году до н. э. он подавит мятежи в Фиваиде, «устрашавшей всех царей»[123] [98], – и что ее богатства ударяют в голову. Он начнет превышать свои полномочия, ставить слишком много своих статуй, оставлять надписи о своих великих деяниях на пирамидах, и, привлеченный сенатом к ответственности, покончит жизнь самоубийством.
Почти ровно через год после смерти Клеопатры ее изображение пронесли по улицам Рима, в последний, третий, самый пышный день триумфа Октавиана. По Виа Сакра, через Форум разлилась настоящая река золота, серебра и слоновой кости. Дион рассказывает, что египетская процессия превзошла все остальные «дороговизной и великолепием» [99]. За сундуками с золотом и серебром, за повозками с драгоценностями, оружием и предметами искусства, за разноцветными фресками и знаменами, за побежденными солдатами шли особо ценные пленники – десятилетние близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена и шестилетний Птолемей Филадельф. В цепях. Клеопатра была изображена на смертном ложе, либо вылепленная из гипса, либо нарисованная красками, вместе со змеей, с которой, возможно, все это и началось. Окруженный своими офицерами, ехал Октавиан в пурпурном плаще. В одном Клеопатра ошиблась: Антоний был со всей очевидностью удален из общей картины. Зато не ошиблась в другом: единственный монарх, союзник Антония, шедший среди пленников, вскоре был казнен. Город сиял отраженным блеском египетских трофеев: тонны золота и серебра Птолемеев, доспехи и утварь, картины и статуи – все приплыло сюда вместе с Октавианом, который прихватил с собой еще и парочку крокодилов. В триумфе также участвовали носорог и гиппопотам [100]. Октавиан мог позволить себе быть щедрым, и подарки там и тут раздавались существенные. Однако египетская победа праздновалась с особым размахом не только из-за щедрости победителя. Ему было необходимо замаскировать гражданскую войну.
Статуя Клеопатры осталась на Форуме. Это было самое малое, что Октавиан мог сделать для женщины, чьи золоченые ложа и инкрустированные камнями кувшины финансировали его карьеру. Клеопатра дала ему возможность расплатиться со всеми долгами. Она гарантировала Риму процветание. Средства, которые молодой римский император вкачал в экономику, были так велики, что цены взлетели. Процентные ставки утроились. Как прокомментировал Дион это перемещение богатства, Клеопатра позаботилась о том, чтобы «Римская империя разбогатела и храмы ее расцвели» [101]. Ее произведения искусства и обелиски украшали римские улицы. Царица, безусловно побежденная, теперь была воспета в великолепии чужого ей города. Вкусив богатств ее загадочной страны, Рим заболел египтоманией. Множились сфинксы, раздувавшие капюшон кобры, солнечные диски, листья аканта и иероглифы. Цветки лотоса и грифоны украшали даже личный кабинет Октавия [102]. Клеопатра, хотя и опосредованно, сделала еще кое-что важное: после нее для римских женщин наступил золотой век [103]. Высокородные жены и сестры начали вдруг участвовать в общественной жизни. Они обращались с прошениями к послам, давали советы мужьям, путешествовали за границу, инициировали строительство храмов и заказывали себе скульптуры. Они перестали быть невидимками в обществе и искусстве. Их статуи стали появляться рядом с Клеопатрой на Форуме. И что уж говорить о высочайшем статусе и беспрецедентных привилегиях, которые благодаря чужестранке получили Ливия и Октавия, – она служила им как бы противовесом. Ливия стала крупной землевладелицей, ей в том числе принадлежали участки в Египте и пальмовые рощи в Иудее [104]. Октавия, безмерно скромная, сдержанная и добродетельная, вошла в историю как антипод Клеопатры.