ричислял? Только воспоминания и больше ничего.
Я был искусственным персонажем, знающим, что такое настоящая реальность, и в деталях помнившим прошлую жизнь покойного господина Белкина. Если бы Бета-креатор пожелал, он одарил бы подробной памятью любого из оседлых. Просто им она была ни к чему, а вот мне по чьей-то милости или халатности оставлена. А может, «файлы» моей памяти принадлежали к тем загадочным фрагментам ВМВ-кода, которые якобы хранили информацию о моей душе? Тогда это вселяло уверенность, что память об Анабель останется в неприкосновенности и я непременно буду помнить о Кассандре в следующей жизни, далекой и загадочной, как граница Вселенной…
Я опустил оружие и устало прислонился к одной из ритуальных глыб, что окружали точку «Феникс». Проповедник вернулся в общество своих сородичей, родство с которыми он столько времени отвергал. Локос еще с минуту взирали на меня, как на блудного сына, после чего разбрелись по опушке: кто блокировал до этого точку, вернулись в оцепление, остальные направились назад, в лес.
Война отменялась, но стоявшая передо мной проблема от этого не исчезла. Несложно было предугадать, как отреагируют локос на появление Анабель и Полины. Что мне делать с врагами, я знал. Моя беспринципность позволила бы обойтись так же и с «сородичами» — родство родством, но сегодня мое отношение к оседлым все равно не стало теплее. Однако их удвоившееся количество отправило в мусорную корзину все до единого тактические сценарии. Оставалось только одно средство, но применять его на безмозглых болванах было что стрелять в луну, надеясь превратить ее в бублик. И все же я попробовал, поскольку деваться-то один черт было некуда.
Какая только непривычная работа не сваливалась порой мне на голову и при жизни, и в Терра Нубладо, но ораторствовать пока не доводилось ни там, ни здесь. Скажу сразу: людям, что занимаются этим профессионально, надо всем до единого присваивать звание героя еще при жизни. За нечеловеческую самоотверженность в навязывании своего мнения другим, ибо сизифов труд, и тот в сравнении с ораторским делом выглядел куда как осмысленно. Именно такое мнение сложилось у меня, когда, взгромоздясь на невысокий булыжник, я, надрывая голос, сначала созвал к себе локос, а потом развернул перед ними речь. Чувствовал я себя при этом если не Цицероном, то по крайней мере уличным оратором лондонского Гайд-парка.
Надо признать, оседлые откликнулись на мой призыв довольно воодушевленно. Бойцы оцепления побросали позиции и сразу столпились возле моей трибуны, «лесные братья» подтянулись через несколько минут. Я воспрянул духом: локос собирались меня выслушать, а это напрямую указывало, что остатки разума в них все-таки теплились. Теперь оставалось только уверовать в могущество собственного слова. Мне предстояло убедить народные массы немедленно выступить в крестовый поход против скитальцев. Неважно куда, главное, массы должны были в полном составе рвануть с этой поляны как можно быстрее и подальше. Фуэртэ Кабеса — оплот «неверных» — вполне подходила для локос в качестве достойной цели.
Опыт Проповедника, изгнавшего при помощи слов Откровения одержимость из полутысячи строптивцев, оказался сегодня совершенно бесполезен. И не потому что без поддержки сил Баланса моя речь звучала блекло и неубедительно. Наоборот, я пребывал просто в ударе и наверняка не осрамился бы не только в Гайд-парке, но и на трибуне Генассамблеи ООН. Вся загвоздка была не в ораторе, а в публике. Созвать ее и заставить слушать не составило труда — я бы мог просто стоять и тупо орать, и локос также сбежались бы ко мне, как зеваки на пожар. А вот найти у слушателей отклик и разжечь в них побуждающий к действиям праведный гнев было невозможно, даже пообещай я каждому из бойцов выдать по винтовке и ящику патронов в придачу. Мои пламенные призывы влетали оседлым в уши и с такой же легкостью вылетали обратно, не вызывая в локос никаких чувств. Пятьдесят с лишним пар глаз уныло пялились на размахивающего руками Проповедника и продолжали бы пялиться с тем же равнодушием, даже начни я вытворять цирковые трюки. В своих тщетных потугах докричаться до публики я напоминал сумасшедшего коммивояжера, который решил поведать о преимуществах своего товара стаду коров. Коровы жевали жвачку, и им было абсолютно все равно, чем рекламируемый товар отличается от продукции конкурентов этого велеречивого идиота. Коровам было плевать не только на товар, но и на самого коммивояжера, однако стадо продолжало наблюдать за сумасшедшим человеком, нарушающим своими криками сонную коровью идиллию.
Охрипшее горло и ощущение полнейшей беспомощности — это все, чего я добился своей получасовой речью. Локос и не помышляли последовать моему совету и украсить свои вигвамы вражескими скальпами. Однако речь слушали, словно тем самым выказывали уважение и не желали оскорбить меня своим уходом. Спровадить локос от точки «Феникс» можно было только одним способом: поймать резвого скитальца, показать его издалека оседлым, а затем, пожелав герою попутного ветра, отпустить на все четыре стороны. Это сработало бы однозначно, только откуда здесь было взяться такому скороходу. Давно перестали дуть у храма Огненной Птицы те ветры, что изредка, да проносили по этой глуши случайных путников.
Закончив надрывать голос, я в отчаянии махнул рукой и спрыгнул с импровизированной трибуны. Оседлые простояли еще пару минут, и когда до них дошло, что возмутитель спокойствия угомонился, снова разошлись по позициям. Я же развернулся к неблагодарным слушателям спиной и, не желая смотреть на их постные лица, уселся лицом на восток. Мысли мои были тяжелы и мрачны, как глыбы храма Огненной Птицы. Долгожданная встреча с сестрой обещала продлиться ровно столько времени, сколько я сумею прикрывать ее дубль, пока она будет вводить алгоритм выхода из симулайфа. Нечего Полине делать в этом доживающем последние часы мире. Убежать с ней отсюда я не стану даже пытаться. Скорые на расправу локос не дадут ей сделать по Терра Нубладо и шагу. Я не допущу, чтобы дубль Полины растерзали прямо у меня на глазах — это будет для меня чересчур жестоким испытанием. А я так стремился увидеться с сестрой! И вот теперь приходилось молиться о том, чтобы наша встреча по какой-либо причине сорвалась. По-видимому, эту несправедливость стоило считать очередным кругом моего посмертного ада. Седьмым и самым тяжким кругом…
Последний рассвет над Терра Нубладо выглядел божественно красиво. Это был даже не рассвет, а настоящая Прощальная Феерия Восходящего Солнца. Облака, затянувшие было утренний небосклон, разбежались словно овечки, едва первый солнечный луч пастушьей плетью прошелся по их загривкам. Вскоре показался и сам лучезарный пастырь в сияющей багровой папахе. При созерцании такой красоты могли бы разрыдаться от переизбытка чувств самые черствые циники. Однако пролить скупую слезу у меня не получалось даже в день похорон туманного мира. Просто я основательно позабыл, как это делается. Многое бы отдал, чтобы вернуть себе эту простую человеческую слабость, только вылечить меня от черствости нельзя было уже никакими снадобьями. Бесполезно ставить в воду окончательно увядшие цветы — что мертво, то мертво… Умершие чувства — драконова плата за бессмертие души. Но задолженности по этому счету у меня никогда не было, поскольку полную выплату я произвел авансом, еще при жизни…
Восход солнца все же сумел на некоторое время отвлечь меня от неразговорчивых упрямых «сородичей», которым и раньше не было никакого дела до природных красот, а ныне и подавно.
— Угораздило же встречать последний рассвет в такой отвратительной компании! — пожаловался я сам себе. — Хоть бы кто вслух порадовался, что ли, а то тишина, как в могиле! Проклятое мертвое царство, проклятые мертвые ублюдки! Ну ладно, готовьтесь, скоро начнем очередное мероприятие. И на сей раз, клянусь, я сорву ваши овации!
Странная, однако, тишина творилась позади. Ни сопения, ни кряхтения, ни бряцания оружием — такое впечатление, что локос и впрямь все как один вместе со мной замерли в восхищении, любуясь рассветом. Неужто в день конца света в оседлых вдруг проснулось чувство прекрасного? Я обернулся, желая выяснить причину подозрительного молчания.
Локос на поляне не было.
Не веря своим глазам, я поднялся с земли и прошелся вокруг храма Огненной Птицы, где только что стояла линия вражеского оцепления. Ни души; лишь утоптанная трава да рассыпанные гильзы указывали на то, что все это время я не наблюдал здесь толпу призраков. Было непохоже, что оседлые с запозданием вняли моему призыву и отправились в столицу — уход такой крупной компании я бы однозначно не проворонил. Значит, все-таки призраки? Или очередная причуда вконец разбалансированного симулайфа?
Расхаживая по опушке и пристально всматриваясь в лесные дебри, я вдруг расслышал исходящий из храма легкий свист и заметил зеленое пульсирующее свечение. Мне уже было известно, что все это означает. Свист и свечение указывали на то, что на точке «Феникс» начался процесс воскрешения дубля. Забыв про все и кинувшись к каменному кольцу, я, однако, еще на бегу заметил, что дубль «новорожденного» был мне знаком, поскольку принадлежал Кассандре.
— Арсений! — закричала девушка, едва процесс материализации завершился. — Арсений, ты где?!
— На месте! — обрадованно откликнулся я и предупредил: — Погоди, здесь может быть опасно! Не выходи из храма — надо уточнить, куда пропали локос!
— Ушли в историю, — ответила Кассандра, не слушаясь моего совета и приближаясь ко мне. — Нет больше оседлых в Терра Нубладо — отец досрочно стер их из симулайфа. Он всю ночь после своего заседания только этим и занимался. Я так боялась, что он опоздает и ты пострадаешь. Так боялась…
Она обняла меня и поцеловала в губы. После чего призналась:
— Я специально пришла раньше Полины — хотела удостовериться, что все в порядке. Мы договорились, что если я не вернусь через пять минут, значит, она может спокойно подключаться. Ты правильно поступил, что не ввязался в драку… Или все-таки ввязался?