На следующий день неожиданно приехал Антон. Никите он очень понравился, и ему захотелось как-то отвлечь парня от горьких мыслей. Они пили горячий шоколад с привезенными сладостями, потом валялись на мешках в холле и смотрели всякие ролики по Ютьюбу. Когда пришла Вера, они как раз досматривали интервью с одним музыкантом.
После того как Вера разобралась с вечерним и утренним молоком, они решили пойти заняться диваном. В ее доме Никита сразу же прирос к шкафу с музыковедческой литературой. Антон сам быстро разобрал диван, стоящий в другой комнате, сложил мелкие детали в пакет, чтобы не потерять. Потом тихо подошел к Никите, который стоял, уткнувшись в книжку, и дотронулся до его плеча. Тот вздрогнул, улыбнулся:
– Иду!
– Да я уже раскрутил все. Слушай, а может, сами перетащим? На крышу дольше привязывать. Здесь идти-то на соседнюю линию, через переулок.
– А давай!
Как ни отговаривала их Вера, парни выволокли каркас и довольно бодро донесли его и подняли наверх. Даже лестницу почти не поцарапали. А вот сиденье оказалось неожиданно тяжелым и с каждым шагом становилось все тяжелее. Нести толстый скользящий пуфик было очень неудобно: сразу же устали руки, ноги не хотели попадать в такт, и диван иногда больно бил идущего впереди Никиту по заду. Вдобавок ему приходилось идти, чуть согнув ноги, потому что Антон был ниже ростом. Кое-как ребята дотащили свою ношу через сугроб, образовавшийся на перекрестке после работы грейдера, и, не сговариваясь, опустили ее на дорогу, а сами уселись сверху. У них дрожали ноги и руки, но это не помешало смеху. Сначала засмеялся Никита:
– Пуфик! Пуфик, блин!
– Мы слабаки, не можем пуфик донести! – как-то нервно присоединился к нему Антон. – Подумаешь, сугроб, перепрыгнул, да и всего делов!
Проезжающий мимо электрик не удержался при виде такого зрелища и остановил машину.
– Ребят, помощь нужна? А, Антош, привет! А вас как зовут, молодой человек? Я Валентин Андреевич, местный электрик.
– Очень приятно! Я Никита, помощник Михаила Владимировича.
– Новенький, значит? Ну да, трудновато ему без Полинки справляться-то. Как козы, не забодали? Слушаются?
– Пока в процессе. И говорите мне «ты», ладно?
– Понятно. Ну, ничего, привыкнут. Ба, знакомый диван! Это ж мы с его хозяином, помню, обмывали покупку знатно! Давненько это было! – заулыбался электрик. – А теперь он, значит, к председателю переезжает!
– Неохотно он переезжает, надо сказать! И тяжелый, зараза!
– Не ссорься с ним, тебе на нем спать! – предостерегающе заметил Антон. – А то сны будут плохие сниться. Или какой монстр заведется…
Никита ласково погладил золотисто-коричневые листья и темные завитушки на обивке.
– Хороший, хороший, идем в новый дом, а?
– Ребят, я помогу. Сейчас, только машину на обочину отгоню.
Дело пошло веселее. Электрик шел впереди, Никита сзади, Антон открывал калитку и двери. За спинкой решили сходить завтра. Каркас пока прислонили к стене.
– А что, спать уже можно, – радовался Никита. – А то на раскладушке к утру спина устает все-таки.
Вечером Антон зашел к Никите в соседнюю комнату и некоторое время молча топтался возле стеллажа.
– Слушай, а у тебя деньги есть? Одолжишь две тысячи? А то я не взял, – наконец неуверенно попросил он.
– Есть, мне папа дал. А зачем тебе?
– Да понимаешь… Ты думаешь, почему меня сюда эвакуировали? Чтобы я на похороны не поехал. Типа психологическая травма и все такое. А я хочу там быть, понимаешь?
– Понимаю. Хорошо. Только с одним условием, или никак. Я поеду с тобой. Во сколько похороны?
– В одиннадцать.
– Ну, как раз, Михаила Владимировича проводим, коз накормим, и вперед. Ты номер такси знаешь?
– Да, ездил.
– Договорились. Ложись пораньше только.
Антон благодарно кивнул. В половине двенадцатого он погасил свет, и в комнате стало непривычно темно. Спать особо не хотелось, и он потянулся к телефону, чтобы поболтать с Матвеем…
Через некоторое время он услышал легкий стук в дверь и тихое «Тоха…». Он затаился. Никита без разрешения зашел в его комнату, сел в ногах кровати.
– Будешь долго реветь – голова заболит. Слушай, у меня валерьянка есть, с собой привез для адекватности в случае чего. Выпей, а?
– Н-не…
– А так ты совсем расклеишься… Тебе нужно выспаться, правда. Выпей, а?
Антон не отвечал, только всхлипывал. Никита опять тихо заговорил:
– Знаешь, когда мне было восемь, то мама… вышла из окна. И мы остались вдвоем. А я хотел, чтобы было, как раньше. До ее болезни. Папа мне тогда сказал, что ей стало плохо, и ее на «скорой» увезли в больницу. А потом сказал, что ее больше нет.
– Т-ты п-поверил?
– Он меня отвел к соседке тогда… Ну, мы с ним сидели на кухне, клеили медведей из шишек. То есть еловую шишку переворачиваешь, голова – это сосновая шишка задом наперед, где кончик, там нос, лапы – тоже сосновые шишки, уши из кусочков желудей… Собирается на термопистолет. К школе надо было.
Его глуховатый голос, спокойный и размеренный, подействовал не хуже валерьянки. Антон ярко представил уютную кухню, шишки на зеленом подносе, маленького темноволосого мальчика, усердно примеряющегося, куда капнуть клей, чтобы лапы были симметричными, широкоплечего мужчину за его спиной, который чуть обнимает его и одновременно начеку, готов защитить, прийти на помощь.
– А тут сирена, ну, знаешь, на «скорой»? И потом к нам в дверь позвонили. Папа вышел, и они что-то там разговаривали. А я все с лапами возился, хотел, чтоб прям одинаковые были. Потом он вернулся, выключил пистолет, взял меня за руку и говорит, мол, сейчас посидишь у соседки, маме плохо. А голос такой ровный-ровный, прям бесцветный. В общем, отвел меня. А соседка мне мультики включила, «Маша и медведь», а сама на лестничную площадку вышла. Я незаметно за ней и вниз глянул. А там кровь на снегу, понимаешь? Как раз первый снег ночью выпал. И носилки в «скорую» грузят, все закрытые. Я в комнату прибежал, как будто меня там не было. И опять стал смотреть, там Маша чего-то бегает туда-сюда. Смотрю и ничего не понимаю. И музыка там в начале каждого мультика такая… ну, она мне прямо в мозг как завинчивалась. Мне соседка сока дала пакетик, мультифрут, я его выпил. Я как зомби был. Или как будто не я вовсе. Просто сидел и смотрел мультики, пока меня папа не забрал.
– А на похороны тебя не взяли?
– Конечно. Я у тети был. Мы потом и не ночевали в той квартире. Сразу же переехали к ней, потом на море меня папа отвез. Я радовался, смеялся, от волн убегал, помню. Мы с ним все время вместе были. А ночью я все лежал и думал про ту кровь на первом снегу и где сейчас мама. То есть я уже понимал, что она умерла, но все не мог понять. Мне казалось, что ее, ну, какое-то чудовище через окно утащило, а потом уронило случайно. И что оно может и папу тоже утащить, вот.
– Да, досталось тебе. Надо было правду рассказать, было бы лучше.
– Не знаю. Я про эту свою версию потом врачу рассказывал. Теперь понимаю, что это психолог была. Или психиатр. Я не мог спать, и папа боялся, что, ну, у меня такая же болезнь, как у мамы. Она мучилась от бессонницы и пила какие-то таблетки. Папа мне потом все рассказал. Это они так подействовали, что она в окно вышла.
– Жаль. Представляю, каково тебе было. А потом же ты понял, что с тобой все в порядке?
– Нет.
– То есть ты до сих пор не уверен? Но у тебя же нормально все, ну, с психикой.
– А вдруг от меня просто скрывают?
– Ты бы состоял на учете, вот. Ты же не состоишь?
– Нет вроде.
– Ну, и выкинь из головы эти мысли.
– Стараюсь. Правда, стараюсь. Но иногда… А знаешь, мне здесь легче как-то. То есть я и правда нужен, помогать с козами. И этим я папе помогаю выпутаться. А козы прикольные, какие-то… ну, не знаю. Ладно, спи давай. Просто закрывай глаза и спи, хорошо?
– Угу.
Художник провел пальцем по экрану, поднимая следующее письмо от Насти. «Ну что, принимаю поздравления с дочкой! Мы родились наконец-то! Как же хорошо, что меня на выходные не отпустили! И что в воскресенье как раз дежурила замечательная врач! Ну что моя тебе имеет сказать по этому поводу… Все надо вовремя делать. Тяжеловато было, да. Но оно того стоило! Такая ладная девчуля рядом со мной сопит. Татундер, как тетя Рая сказала. Вот Татундер и есть, вылитый. А уж звонкая! Но по пустякам не кричит, ждет до последнего, когда у матери совесть проснется, кряхтит только. А матери этой лишь бы спать! Да, знаешь, я сплю прям полдня здесь, срубает просто. И полночи. А остальные полдня и полночи мы не спим, сам понимаешь. Но все равно, часов десять – двенадцать сна получается. А все остальное словно отодвинулось куда-то: семья, рабочие проекты, квартира, дача, Рекс. Все это на другом берегу осталось, а мы вдвоем здесь, спим-кормимся, пеленки да памперсы пачкаем. Знаешь, что забавно? Она прям тяжелая. Родилась четыре сто, и ощутимо, когда одной рукой над раковиной держишь. Ладно, заканчиваю, а то я тут тебе расписала все подробности. Мозг-то у меня весь насквозь пропитан гормонами. Измененное состояние сознания ©. Выпишут – сразу на дачу!!! Очень хочется пирога с щавелем, прям очень. И холодным молоком запивать. Заказала бабе Маше. Приезжай! Оставлю кусочек».
Полина проснулась поздно, но совершенно выспавшейся. Отодвинув стального цвета занавеску с серыми полосками, она взглянула на снежно-белый мир. «Хорошо бы гирлянду повесить… А может, профессор разрешит елочку, хоть маленькую? Или ветки ведь продаются. Если нет игрушек, то можно мишуры в каком-нибудь сетевом магазине купить. И шарики всегда там продают, недорого ведь. Можно сделать в одной гамме…» Она замечталась, как красиво бы выглядело окно с небольшой гирляндой, как раз и розетка рядом есть. Или над кроватью? Можно утром просыпаться и сразу включать, для настроения.
К завтраку она вышла, что-то напевая под нос. Виктор Аркадьевич пил кофе с бутербродами. Она весело поздоровалась, он милостиво кивнул на банку.