– Кофе выпей. Голодная, наверное? – с каким-то удовлетворением, как показалось Полине, спросил он.
Девушка кивнула, сделала себе то же, что и у профессора. Он внимательно наблюдал за ее легкими, быстрыми движениями, неодобрительно поморщился, когда она начала что-то тихонько мурлыкать чуть ли не из военно-патриотического репертуара бабы Маши.
– Полина.
Она замолчала и подняла на него глаза.
– Когда люди едят, то они не поют. И почему ты так развеселилась?
Она не знала, что сказать на это, и просто молча кивнула.
– Я тебе задал вопрос, Полина.
– Ну, просто так. Новый год же скоро. Все в порядке. Я хорошо выспалась. Вот и развеселилась.
– Сколько же тебе еще над собой работать, Полина… Кстати, после завтрака покажешь мне свой «Дневник самосовершенствования». Надеюсь, ты внесла туда вчерашнюю провинность? Мне интересно прочитать твои выводы из созданной тобой ситуации. И не забудь записать, что проспала сегодня. Леность – мать всех пороков.
Полина молча жевала бутерброд. Даже редкий здесь кофе перестал ее радовать.
Вежливо поблагодарив и убрав на кухне, она вернулась в свою комнату. Ей дали десять минут на подготовку.
«27 декабря. Я после зачета не поехала сразу домой, а решила немного посидеть с подружкой в кафе. Мы давно не виделись, и ей очень хотелось меня угостить пирожным и поболтать. Она очень хорошая. Потом позвонил В.А., и я сразу поехала домой. Он рассердился и оставил меня без ужина. На следующее утро я проспала».
– Ты понимаешь, почему я рассердился и наказал тебя? И кстати, у тебя ужасный почерк. Для будущей художницы это неприемлемо. Будешь с сегодняшнего дня заниматься каллиграфией по одной странице, – прочитав дневник, сказал Виктор Аркадьевич.
– Ну да, понимаю, я же написала.
– А почему ты должна была сразу поехать домой?
– Ну, чтобы вы не волновались. Я просто не думала, что вы начнете волноваться: ведь я быстро сдала.
– Не только поэтому. Понимаешь, Полина, мы очень разные. Между нами возрастная пропасть, разница в ценностях, в убеждениях, представлении о должном и необходимом. Я из семьи московских интеллигентов в нескольких поколениях, ты… нет. Поэтому нам нужно проводить вместе как можно больше времени. И ничье другое влияние не должно мешать этому процессу.
Знаю я этих подружек-щебетушек! Такого тебе в уши напоют… Полина. Ты должна слушать меня, и только меня. И еще мою сестру, Викторию Аркадьевну, она желает тебе добра и может многому научить, что тебе необходимо знать, чтобы стать образцовой хозяйкой. Ты меня поняла?
Она кивнула.
– И я буду вынужден и дальше тебя наказывать, чтобы ты поняла. Человек – такое существо, что до него лучше доходят наказания, чем поощрения. Тем более если этот человек – юная девушка со вздором в голове. До меня ведь, я думаю, никто особо не занимался твоим нравственным воспитанием. Поэтому приходится вводить интенсив. Ты понимаешь, что такое интенсив?
Полина опять молча кивнула. Ей хотелось, чтобы он побыстрее отпустил ее в свою комнату. И как бы ввернуть про елочку?
– И еще, Полина. У тебя нет права на ошибки, поэтому постарайся их не совершать. Я уважаю тебя и поэтому отношусь к тебе без поблажек. Жизнь состоит из череды поступков. Каждый поступок – это выбор. Ты можешь сначала подумать, проанализировать свой выбор с точки зрения духовно-нравственной и не лгать себе. Был старый фильм, ты его, наверное, не видела. Там герой сказала великие слова: «Жить надо не для радости, а для совести». Если выбираешь то, что хочешь, а не то, что правильно, то будь готова к последствиям. Я слишком тобой дорожу, чтобы давать тебе поблажки. Поблажек не будет, Полина, так и знай.
– Я поняла. А елочка на Новый год будет? – брякнула она.
Профессор досадливо поморщился:
– Ты меня вообще слушаешь? Я тебе растолковываю важные вещи, а у тебя какие-то глупости в голове. И вот тебе задание. – Он достал из ящика стола тетрадь в линейку с видом туманного Санкт-Петербурга. – Я напишу образец, у меня почти каллиграфический почерк. А ты будешь его переписывать, пока не закончится страница.
Он не торопясь написал что-то в тетради и протянул ее девушке вместе с дневником.
– Иди в свою комнату, у меня дела.
«Жизнь человека состоит из череды выборов. Научиться делать правильный выбор – залог духовно-нравственного самосовершенствования. Жить надо не для радости, а для совести. Лень – мать всех пороков», – было написано на первой странице. «Ох», – подумала она, но возражать не стала. Ведь почерк у нее действительно стал просто ужасный! И слова правильные и полезные. «Он заботится обо мне. Может быть, и купит сам елочку, сюрпризом. Он же понял, что мне этого хочется. Не надо больше просить».
Она вежливо поблагодарила профессора и пошла в свою комнату. Но не стала сразу садиться за каллиграфию, а, поспешно убрав «Дневник самосовершенствования» с глаз долой, подошла к окну. Опершись локтями о холодный подоконник, она невольно начала вспоминать прошлый Новый год. Они с дядей Мишей составили план подготовки за месяц! Распределили по неделям уборку, чтобы было не утомительно. Приходили баба Маша, Вера, они включали погромче всякие песни, причем каждый по очереди выбирал по своему вкусу, и дом, комната за комнатой, становился чистым и украшенным к празднику. Мишура и снежинки на окнах, разные свечки и композиции, которые когда-то делала Стася… А сколько было всевозможных гирлянд внутри и снаружи! Час-полтора дружной работы, потом болтовня за чаем с чем-нибудь вкусным. Баба Маша приносила теплые ватрушки или пирожки с вишнями, такие пушистые, такие гладкие и румяные сверху! Еще были покупная пицца, торт «Сказка», маленькая коробочка вкуснейших трюфелей, рождественский штоллен, который привезла Оля… Полина шутила, что с такой уборкой она к Новому году станет самкой Колобка. «Ну, так надо же восполнять калории!» – уверял дядя Миша. «Он шел на поводу своего желания меня баловать», – подумала Полина и вздохнула.
– Слушай, а ты папе давно звонил? – спросил Никиту за завтраком Михаил.
– Вечером, как приехал, позвонил, чтобы он не волновался. Потом он один раз. Я позвоню сегодня.
Михаил кивнул.
– Я тридцатого могу тебя отвезти домой на несколько дней.
– Спасибо.
– Ну, все, я поехал. Вернусь поздно. Как Антон?
– Спит. Плакал ночью. Мы с ним разговаривали.
Михаил улыбнулся:
– А ты молодец.
Никита быстро напоил коз и разложил в кормушки сено. У него уже появились свои любимицы: необыкновенной красоты серебристо-серая коза и еще одна, большая, похожая на оленя с томными коровьими глазами. Никите казалось, что серая понимает его слова, хотя он осознавал глупость этого предположения. После душа он пошел будить Антона. Тот уже не спал, а что-то смотрел в телефоне.
– Ехать больше часа, надо пораньше выезжать. Я заказал такси через полчаса, с запасом.
– Иди позавтракай, там ватрушки, очень вкусные.
– А то я не знаю эти ватрушки! Баба Маша перед больницей напекла кучу выпечки, и в морозилку.
– Кучу – это хорошо, – мечтательно сказал Никита.
– Да, небось уже все подъели, когда толпой помогали дом генералить. Удивительно, что ватрушки остались.
– А вот это плохо.
– Ничего, Вера обещала луковый пирог.
– Разве это вкусно? – удивился Никита.
– Очень! Это самый вкусный пирог из несладких.
– Вставай давай, специалист!
Никита зашел к себе и положил в карман валерьянку – на всякий случай. Напускная бодрость Антона не могла ввести его в заблуждение: насмотрелся на веселого отца с серой тоской в глазах. «Сейчас бы заставить выпить, да ведь не пройдет номер».
Народу на кладбище было немного. Ни одного одноклассника Антон не увидел: ну да, в чате настоятельно рекомендовали не пускать детей и писали, что устроят сегодня классный час «Прощай, Матвей!». Антон поежился и мысленно поблагодарил родителей, что отпросили его из школы. Разрыдаться при всех – это было бы слишком. А здесь, на кладбище, можно спокойно попрощаться с другом. Они приехали как раз тогда, когда гроб уже вытащили из автобуса и поставили на две табуретки. Он знал, что церемонии прощания как таковой не будет – так решил Павел Иванович, отец мальчика, чтобы поберечь силы жены. Ирина Васильевна, высокая, худая женщина в сером пуховике и черном берете, стояла возле гроба и не отрываясь смотрела на лицо сына. Всего было человек десять. Ребята подошли поближе, и Антон увидел заплаканную Катю – соседку Матвея, с которой тот дружил с детства. И еще священника или дьячка, они не поняли. Все молча стояли, пока распорядитель не посмотрел на часы и не сказал: «Пора!» Рабочие подняли гроб, еще один закинул табуретки в автобус и вытащил оттуда несколько венков с красными и белыми искусственными розами. Все медленно пошли по дороге вглубь кладбища.
Никита еще ни разу не был на похоронах. Ему было не страшно, только как-то непонятно на душе. С удивлением он замечал мусорные контейнеры, доверху наполненные такими же венками и поблекшими искусственными цветами. «Зачем это все? Венки эти… Лучше бы гитару парню положили, он бы оценил». Засмотревшись, он задумался и вспомнил о своей задаче, только когда заметил, что Антон отстал. Никита быстро вернулся: тот был весь белый. «Так, приехали, – начиная паниковать, подумал он. – А я-то хорош…»
– Так. Пошли, в автобусе посидим. Когда все закончится, сами придем на могилу попрощаться.
Антон упрямо мотнул головой:
– Все в порядке. Сейчас…
– Выпей таблетку. – Никита почти насильно заставил его проглотить две валерьянки. «Глаз не спущу», – решил он.
Когда они подошли к месту, гроб уже был закрыт и опущен в могилу, каждый подходил и по традиции кидал горсть земли, прощаясь в последний раз. Никита не хотел, чтобы Антон это делал. Ему было беспокойно. Но тот, кажется, совладал с эмоциями, не торопясь подошел к могиле, кинул горсть земли и сказал:
– Прощай, Матвей! Я всегда буду тебя помнить, – потом отошел и встал рядом с Никитой.