Следующие несколько дней прошли для Никиты в делах и разговорах. Он много общался с Антоном, занимался с ним физикой. Настя проконсультировала его по литературе. Жизнь постепенно входила в размеренную колею. Гости разъехались. Иногда к ребятам присоединялся Миша, задавая обоим вопросы из разных областей знаний. Им было интересно наперегонки отвечать. Пару раз они вместе гуляли вдоль поля к лесу, где упала сосна, и резали секатором ветки для коз. Михаил затеял игру: говорил одну-две строчки стихотворения, и они угадывали автора. Никита был удивлен широте знаний Антона в разных областях. «А ведь он знает больше меня. Ну, кроме физики, а вообще», – отметил он. Михаил это тоже заметил, в очередной раз восхитившись Настей, которая дала сыну такую хорошую базу.
– Блин, ты больше меня знаешь, хоть я в одиннадцатом классе. Чё за фигня? – возмутился Никита, когда они в козлятнике раздавали ветки козам, которые с деловым видом хватали хвою и обдирали кору. Из-за запаха хвои атмосфера в козлятнике получилась новогодняя. «И как им не колко», – не понимал он.
– Зато ты музыкалку окончил сразу и по фортепьяно, и по ударным, – вздохнул Антон. – Еще и с отличием.
– Так мне это легко давалось, поэтому. Я еще и на гитару заходил, мне разрешали. Но общий уровень у тебя выше. Слушай, а давай и дальше будем друг друга держаться?
– Да куда я денусь? – рассмеялся Антон.
– Знаешь, я тут подумал… Конечно, Матвея я заменить не смогу, я это понимаю. Но может, у нас получится что-то свое замутить?
– Я тоже это в голове верчу, – признался Антон. – И даже есть одна идея.
– Какая? Только давай хоть из козлятника выйдем.
– Боишься, что козы нас засмеют? – улыбнулся Антон.
Они прошли к беседке.
– Весной надо ею заняться, а то ободранная уже вся, – расчищая ногой снег на входе под шестиугольный купол, заметил Никита. – Рассказывай, что за идея.
– Мы можем попробовать что-нибудь сделать вместе. Например, песню на слова какого-нибудь русского поэта. Своих-то текстов нет. А ты ведь пишешь музыку. И есть что-то готовое наверняка.
Никита кивнул.
– Ну и вот. То есть просто попробовать, без всяких сверхожиданий. Как тренажер, вот. Не получится ничего – будет опыт.
– Вот ты говоришь – песню. А петь-то кто будет? – спросил Никита.
– В «Подорожнике» Матвей был бы солистом. У него такой голос – прям гипнотизировал. Его преподаватель говорила, что надо пару лет поберечься из-за ломки, не напрягать связки особо. – Антон вздохнул, в очередной раз осознав, что для Матвея это все уже не имеет значения.
– А если Елену Владимировну попросить? Она мне говорила, что поет в церкви.
– И что это будет? «Бурановские бабушки»? – фыркнул Антон, но задумался.
– Выбора у нас все равно нет. А она не откажет внуку, вот посмотришь. Только текст нужно подобрать правильный, чтобы ее зацепило. И вообще, не все ли равно? Это же тренажер, сам сказал. Просто чтобы сыграться.
Антон помолчал, что-то прикидывая, потом кивнул:
– Да. Надо попробовать. И придется просить Веру о помощи. Мы сами не справимся.
– Конечно, сами не справимся. Но главное – начать, – с заблестевшими глазами решил Никита.
Весь следующий день Полина опять вела себя образцово: сварила борщ, как ее учила Виктория Аркадьевна, заполнила «Дневник самосовершенствования», в котором написала о своем непослушании и о его причинах. Сделала каллиграфию. Усердно читала православные книжки, пока не почувствовала смутное раздражение от налета какого-то обесценивания роли женщины в жизни мужчины и восхваления мужчины как инструмента спасения души женщины. Идея о том, что женщина – слабое звено, неразумное существо, почти ребенок, не вызывала в ее душе согласного отклика. «А без этого ничего не получится», – пришла она к выводу, закрывая книгу и отправляясь готовить ужин.
Полина поставила тушить рыбу с луком, тертой морковкой и немудреными специями, отварила картошку, кастрюлю с которой заботливо укутала двумя полотенцами в ожидании профессора. Уже хотелось есть, но она решила без него не ужинать. Поворот ключа в замке отозвался в ней волной беспокойства: Полина не знала, насколько близко к сердцу он примет ее самовольную отлучку, хоть и кратковременную. «Наверное, не будет сильно ругаться, Новый год все-таки. И он сам меня оставил тут одну». Но ее ожидания благополучного исхода не оправдались.
– Полина. Ты выходила. Не смей отпираться, – прошипел он, едва войдя в коридор.
– Я и не собиралась отпираться, – обиженно ответила девушка.
– Ах вот как ты заговорила? Не кажется ли тебе, что не в твоем положении разговаривать со мной в таком тоне. Этим ты усугубляешь свой проступок и последующее наказание.
– Да я только на пять минут выскочила! Сорвала пару веточек, там на снегу лежали, и бегом обратно!
– Полина. Важен сам факт твоего непослушания. И что за ослиное упрямство с этой темой? Ты ведь не ребенок. Елочку ей! Не заслужила ты праздника, Полина.
– А у меня его и не было! – неожиданно для себя выпалила она.
Профессор больно схватил ее за ухо и потащил в комнату. Увидел с такой любовью составленную новогоднюю композицию, яростным движением смахнул все на пол. Вода залила несчастного белого кота. Полина кинулась было инстинктивно на помощь, но ее крепко рванули за ухо. Она не удержалась и вскрикнула. Этот крик подействовал на профессора. Он схватил волшебный шар и изо всех сил швырнул его о батарею. Шар разбился с жалобным звуком, из него полилась жидкость. Девушка инстинктивно прикрыла голову руками от нависающего над ней мужчины. Он яростно взглянул на нее и выскочил из комнаты, хлопнув дверью.
– Ужина сегодня не получишь! – крикнул он.
И опять Полина, рыдая, сидела на полу, пока не почувствовала, что начинает задыхаться на всхлипах. Тогда она встала, открыла окно, чуть продышалась. Потом подошла к тому, что осталось от шара, вытащила из осколков оленя. У него отломилась голова. Елочка закатилась под батарею, но была цела. Она прижала ее к груди и стояла, повторяя: «И что я сделала? Я не понимаю». Потом легла на диван под плед, подтянув ноги к голове. Ее знобило, и еще несильно, но противно ныл живот – то ли от голода, то ли от обиды. Еще ни разу Полина не видела профессора в такой ярости. Даже та пощечина не шла ни в какое сравнение с этой внезапной вспышкой. Тогда она объяснила поступок профессора реакцией на свой обман: неожиданной, чрезмерной, но хоть как-то объяснимой. Все сильнее начала болеть голова. Она прошла в ванную, умылась, вымыла стаканчик для зубных щеток, набрала воды и жадно выпила. Со стаканом теплой воды вышла в коридор. Судя по звукам, Виктор Аркадьевич ужинал в кухне. Она вернулась в свою комнату, уже привычно закрыв за собой дверь. Достала из заначки сахар и два сухаря и поужинала. Потом долго лежала без сна, прислушиваясь к шагам профессора. «Неужели придет ко мне?»
И он пришел. Полина притворилась спящей. Ее опять ласкали как ни в чем не бывало, говорили о судьбе, предначертанности и предопределенности. «Потерпи, моя девочка, скоро станет легче. Это неизбежная фаза развития наших отношений. Ты недостаточно мне доверяешь, отсюда все твои проблемы. Полина, ты моя судьба. Ты должна доверять мне безоглядно и слушаться меня беспрекословно. Тогда все у тебя будет хорошо. Ты меня поняла, Полина?» Она молчала. Потом, не выдержав повисшей паузы, кивнула в темноте, за что сразу же получила дружеское пожатие. «Жизнь моя!» – страстно зашептал профессор, приступая к уже привычному ей комплексу мероприятий.
Так получилось, что котенка Антону завели только после Рождества, зато сразу двух братьев. Это баба Маша активно пристраивала котят от больничной кошки, в шутку уверяя всех в их особом лечебном воздействии. Белых и пушистых разобрали, и оставались два брата: рыжий и рыжий с белым. Их решили не разлучать, чтобы последнему не было скучно. К тому же Антон сослался на книжку о кошках, где было сказано, что два котенка лучше адаптируются. Так он стал котовладельцем, приобретя двойную ответственность и двойную радость. Котята развлекали всех, даже дочка Насти заливисто хохотала, глядя на их игры и прыжки. Настя боялась, что Тату поцарапают, и все время внушала ей не хватать котят. Зато малышка научилась быстробыстро ползать, но все равно не могла их догнать. Рекс, под морду которому сунули котят, вежливо их обнюхал и отвернулся. Антон приносил их и к дяде Мише. Дымок отнесся к его приобретению благосклонно и даже вылизывал котят, которые на его фоне казались совсем маленькими, осторожно придерживая их лапой. Они даже принимали его за маму, усердно тычась мордочками в густую шерсть на его животе, и Дымок спасался бегством на подоконник. Антон был так увлечен своим подарком, что смерть Матвея как-то отодвинулась в его сознании, казалась делом уже давним. Девять дней прошли незамеченными: он был неопытен в таких делах, а родственники благоразумно промолчали. А потом появились котята, началась учеба в новом, незнакомом формате. «Внешний локус контроля сменяется внутренним», – с улыбкой изрекла Вера, глядя, как Антон делит число страниц в учебнике на число оставшихся до апреля месяцев, сам составляет учебный план и усердно, с фанатизмом неофита, его придерживается.
Сама она эти дни была сосредоточенной, будто все время что-то напряженно обдумывала. Михаил заметил это и исподволь наблюдал за ней. Он не знал, что и думать. «Буду надеяться, что это не начало болезни, а просто она не может решиться на какой-то шаг. А вдруг она хочет от меня уйти?» И он с опаской ловил ее взгляд, стараясь угадать мысли любимой женщины. «Эх, не умею я в эмпатию, как Игорь», – досадливо думал он.
В тот вечер они сидели в библиотеке на кожаном диване. Антон оставил под их присмотр котят, а сам болтал с Никитой в его комнате. Вера смотрела, как Михаил затирает влажными салфетками лужицу, промокает котенку хвостик, и вдруг сказала:
– Я хочу от тебя ребенка.
Это прозвучало так внезапно и в то же время так естественно, что он сразу же, отпустив котенка бегать и протерев руки, крепко обнял ее.