– Но ведь я собиралась стать художницей!
– Полина. Таких художников, как ты, – пяток за пятачок в базарный день, и тех девать некуда. Уж извини за прямоту, – довольно закончил Виктор Аркадьевич.
– Но вы говорили, что я… талантливая!
– Вот и будешь талантливо рисовать моему ребенку всяких там зверюшек и рассказывать про них истории. Все, Полина. Я не считаю разумным продолжать этот непонятный спор. Просто доверься мне, Полина. Все, что необходимо, у тебя и наших детей будет. Я смогу это обеспечить. Без шика, да он и не нужен. Еда простая, но сбалансированная и полезная. Скромная, но достойная одежда. Книжки. Так что настраивайся на путь матери и жены. Это хороший, твердый путь. Не всегда легкий, но достойный. Полина, выходи за меня замуж. Виктория Аркадьевна тебя осмотрит, даст справку, и нас распишут до твоего восемнадцатилетия. Видишь, это судьба, Полина.
Она молчала. От мысли, что Виктория Аркадьевна будет ее осматривать, ей стало так плохо, что даже поблескивающая оправа очков виднелась как сквозь туман. Схватившись за спинку кресла, чтобы не упасть, она прошептала, уже чувствуя, что этого ей не простят:
– Дайте мне подумать… – и села на пол, чтобы не упасть.
Профессор, спохватившись, стал обмахивать ее зеленой пластиковой папкой, потом открыл окно.
– Посиди, я пойду чайник поставлю.
– Я выйду за вас замуж. Но попозже, ладно? Весной, когда будет красиво…
– Ну да, понятно: белое платье, цветы… Эх, какая же ты еще маленькая!
Полина обрадовалась этим словам: значит, он не будет таить обиду за отсрочку. «Сколько всего, и как-то все сразу… Как же хочется сладкого чая, пусть даже теперь и не крепкого…»
Старый Новый год был в пятницу, и все решили встретиться в субботу. Бабу Машу наконец выписали, и Михаил ее привез накануне, взяв обещание пока не взваливать на себя никакой работы. Она сразу пошла в козлятник и осталась довольна порядком. Никита произвел на нее хорошее впечатление, несмотря на его неумение доить. «Это просто тебя научить некому было», – возразила она на его уверения, что он боится повредить козам вымя. Потом баба Маша произвела целую атаку на Михаила, чтобы не ехать в санаторий: одной из коз в конце месяца котиться, а никто, кроме нее, не умеет принимать роды. Но тот был непреклонен: «Научимся. Ну, или сама справится». Сошлись на том, что она до отъезда с помощью Веры забьет морозильник выпечкой, научит Никиту доить, а Веру – делать плавленый сыр из творога. И поговорит с козой, чтобы надеялась только на себя.
Суббота прошла насыщенно. Собрались все бабушки и семья Игоря. Бабу Машу посадили на кресло, привезенное из кабинета Михаила. Дымок сразу же полез к ней на колени: вспомнил слабое звено.
– Смотрите, помнит! Держи вот, курочку тебе! Как тут тебя, не обижали? Где-то твоя хозяйка…
– Да я ему всегда лакомые кусочки совала, – со смехом откликнулась баба Лена.
Кот спрыгнул на пол, быстро съел угощение и запрыгнул к бабе Лене.
– Правильно, кошак, так и надо! – засмеялся Михаил, потом спросил: – У всех есть напитки? Как там говорили в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя»: «Я хочу сделать объявление!» – Затем встал, подошел с фужером к Вере и сказал: – Вера согласилась стать моей женой!
Они чокнулись под поздравительный гул голосов. «Хотя бы никто „Горько!“ не закричал», – подумала Вера, и так смущенная общим вниманием.
После еды Антон заловил было бабу Лену, но той хотелось поболтать с подругой, обсудить новости. Баба Маша, обняв Антона, начала причитать, как он за это время вырос, да ведь уже пушок на щеках чувствуется… С трудом удрав от ее активного внимания, он поднялся наверх, решив поболтать с Никитой, и замер в коридоре: из его комнаты доносилась музыка. Она была одновременно ритмичной и мелодичной, электронной и старинной, не похожей ни на что, слышанное им ранее… Он вошел, жестами прося его продолжать. Густо покрасневший Никита доиграл до конца и отвернулся к окну.
– Это ты сам, да? Слушай, чувак, это будет прорыв! Нас будут узнавать по твоим мелодиям! Только слова придется самим писать… И даже не представляю как. Это не для песни мелодия, она сама по себе, вот.
– Тебе понравилось? – наконец спросил Никита.
– Конечно, еще как! Ты показывал Вере?
– Пока нет.
– Ну, ты даешь! А давай ее позовем! – предложил Антон.
– Может, и правда? А то ее там совсем замучают расспросами и пожеланиями!
– Я быстро!
Через пару минут он вернулся с Верой, уставшей, но с радостными глазами.
– Все так рады за нас, даже неловко! Но ты молодец, что меня вытащил! Что за помощь нужна?
– Нужно послушать музыку, которую сочинил этот молодой человек, и сказать, что он чертов гений, – улыбнулся Антон.
– Да я сразу это говорила. Сыграй, Никит! Я сейчас в таком настроении… В общем, поехали!
Уже после нескольких тактов ее глаза удивленно раскрылись. Она внимательно прослушала всю мелодию, потом подошла и крепко обняла Никиту за плечи.
– Ну, я сразу сказала про руки гениального музыканта. Оказалось, что не только музыканта, а еще и композитора. У тебя большое будущее, Никит, правда. Главное – слушай свое сердце и оттачивай мастерство. Остальное само придет, вот увидишь. Не сразу, но придет. Это я тебе гарантирую.
– Спасибо, – тихо ответил парень. – А я боялся тебе показывать.
– Давай договоримся: всегда начинай с меня, ладно? Буду твоим бета-тестером. Ребят, а у меня же для вас новость. В моем доме первый этаж пойдет под репетиции. Я ведь перееду сюда.
– Здорово! Спасибо! А ты будешь нам помогать?
– Да куда я от вас денусь? – засмеялась Вера.
Полина решила пока не продолжать разговор об учебе, но при первом же удобном случае, поймав хорошее настроение Виктора Аркадьевича, упросить разрешить ей сдать первую сессию. Но разговора не получилось. Профессор сразу же строго оборвал ее просьбу решительным и жестким «Нет!».
– Я даже не буду опять это аргументировать, Полина. Я думал, что ты разумнее. Жаль, что я ошибался. Вот смотри: ты мне сама посылаешь сигнал: «Я, Полина, – неразумное существо, на которое не действуют разумные аргументы. Со мной можно обращаться только как с тупым, неразумным животным». Так, Полина? – Профессор говорил медленно, четко, внушительно.
Она помотала головой. Все расплывалось от слез, уже готовых прорваться наружу: она опять сама все испортила! И правда, как она могла подумать, что разговор не окончен?
– В общем, так, Полина. Помнишь, я говорил тебе про интенсив? Ты не забыла? Так вот. Я думал, что у меня есть время. Твоя беременность ускорила события. Времени почти нет. Ты не обижайся, Полина, но ты сама мне подсказала своим поведением. Вводится жесткий интенсив. Мне нужна правильная жена, правильная мать моего ребенка. Поскольку теперь я не могу тебя просто выгнать в случае чего – значит, буду воспитывать ускоренными методами.
– Что это значит? – тихо спросила Полина.
– Хороший вопрос. Вот смотри, Полина. От тебя требуется только одно: полное послушание и полное доверие. Остальное я беру на себя, Полина.
– Вы будете меня наказывать?
– Конечно. Тебя интересует как? – Он выжидающе посмотрел на девушку. Ей показалось, что этот разговор его забавляет. Она кивнула. – Ну, как детей наказывают? Оставляют без ужина. Это даже полезно беременным – иногда пропустить прием пищи. Плод начинает сам добывать себе кислород и питательные вещества: активно двигается, пинается, чтобы усилить приток крови, и, как следствие, лучше развивается. А маме, если ее питание сбалансировано, это не приносит вреда. Во-вторых. Детей дерут за ухо. Не очень сильно, но чувствительно, да. Ну и в-третьих. Пощечина. Это если случай совсем серьезный.
– Что значит – серьезный?
– Для тебя это значит вопиющее непослушание и ложь, Полина. Последнее весьма прискорбно. Но есть еще и четвертое. Ребенка в наказание лишают чего-нибудь, что ему дорого или на что он надеялся: любимой игрушки, какого-то мероприятия. Так я планирую наказывать и своих детей, Полина. Считаю такой подход разумным. Сначала нотация, а если не понял – то со второго раза следует наказание. Неотвратимое наказание, – с удовлетворением подчеркнул он.
Полина на секунду увидела картинку: посреди комнаты стоит малыш лет двух с красным ушком и в зассатых колготках. Он уже не плачет, а только судорожно всхлипывает, как будто ему не хватает дыхания на вдохе. Она смотрит на своего сына и не может подойти его утешить, умыть, сменить колготки: ей это строжайше запрещено. Она сама судорожно вздохнула.
– Что, Полина? Все в порядке? Открыть окно? – сразу почему-то всполошился профессор.
– Нет, все в порядке, спасибо. Я постараюсь, правда. Но я так хочу сдать эту сессию! Вы ведь можете ездить со мной, чтобы меня не обижали в дороге. И маску…
– Все. Это не обсуждается. – Он вскочил и начал ходить из стороны в сторону. – Будь же разумной, Полина. Забудь про учебу. У тебя другой путь в жизни. Пойми – это судьба. – Он подошел к девушке, усадил ее на свою кровать, обнял и повторил: – Это судьба, Полина. Это судьба.
На следующий день после этого разговора произошло два события. Профессор принес несколько книг про осознанное материнство, беременность и развитие детей до года и попросил – да, именно попросил, как отметила девушка, – их хорошенько изучить. Также у нее на двери появились распорядок дня и распечатанная гимнастика в картинках для первого триместра беременности. И еще – список запретов с обведенным красным маркером словом «УЧЕБА».
– Не знаю, как быть с прогулками. Я не смогу с тобой гулять по два часа ежедневно. Но обещаю, что полчаса как минимум я всегда на это выделю. И очень постараюсь выделять час. Проветривайся почаще, только одевайся, ладно? Можно гимнастику делать с раскрытым окном.
Полина только кивала, удивляясь его просительному тону, совершенно новому для нее. Она инстинктивно поняла, что теперь имеет над ним определенную власть. Ведь она носит его ребенка! Но еще она почувствовала, что ей этого не простят и что ошибок лучше не делать. Как профессор сказал: «У тебя нет права на ошибку». Вот теперь она поняла: и правда нет. Все по-серьезному.