– Полина, – медленно начал он. – Полина, ответь мне: ты выходила сегодня?
– Да. – У нее не было желания отпираться. Она устала. В глазах профессора промелькнуло разочарование. «Не соблюдаю правила игры. Нужно было сначала поотпираться, наверное. Он уж, небось, кучу доказательств подготовил, улики собрал, а тут облом… Да пошло оно все!» – и девушка посмотрела ему в лицо.
– Бунтуем, значит? Или по глупости? – ухмыльнулся Виктор Аркадьевич. – А я уж было собирался предоставлять неоспоримые доказательства. Глупышка, я когда-нибудь бросал компьютер незапароленным? И я всегда знаю, когда ты выходишь без спроса.
– Жидкий чип? – устало спросила она, вспомнив свою прошлую доверчивость. – Или камера над дверью?
– Ты издеваешься надо мной? – отбросив спокойный тон, заорал ей в лицо профессор. – Или надеешься, что я тебя выгоню? Ну так не надейся! Ты носишь моего ребенка, не забыла? Хотела узнать, что бывает за серьезные провинности, – узнаешь. Сегодня без ужина, а завтра утром узнаешь. Я подумаю, чего ты будешь лишена.
Полина молча кивнула. Он взглянул на ее спокойное, какое-то посветлевшее лицо и выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Она слышала, как прогрохотали по коридору его ботинки. «Да что с меня можно взять, зачетку? Шар-то разбил уже. Украшений у меня нет, а крестик тронуть не посмеет». Полина неторопливо поужинала своей заначкой – у нее даже была пара кусков сахару, легла спать пораньше и опять спокойно заснула. Она чувствовала, что правда на ее стороне. Да и сил волноваться уже не осталось. «Наверное, я тупею из-за беременности. И поэтому чувствую себя такой неуязвимой».
Проводив ребят, Михаил с Верой уселись составлять предварительную смету ремонта комнаты. Уютно устроившись на кожаном диванчике в библиотеке, они вспоминали, как Михаил вот так же пришел летом к ней в дом обсуждать ремонт и только разложил бумаги, как началась гроза. «Неужели сейчас нам тоже помешают?» – тихо рассмеялась Вера. Она в последнее время вся светилась внутренней улыбкой. Волнения, беспокойства, сомнения отошли на второй план. «Мы должны попробовать», – решила она и больше по этому поводу не сомневалась.
К ним заглянула баба Рая:
– Я уже собираюсь потихоньку. Сейчас пойду с Машей попрощаюсь. Вот только информацию скажу, только что передали. Я просила коллегу найти дело о самоубийстве жены этого преподавателя, у которого сейчас Полина.
– Да? И что там? – живо спросил Михаил.
– Следствие было возбуждено по заявлению брата потерпевшей, который выдвинул обвинение в доведении до самоубийства. Бывшая студентка, очень талантливая, ушла с последнего курса. Прожили год. Она поддерживала отношения с братом, рассказывала ему о своей новой жизни и о муже: сначала восторженно, потом все более противоречиво и нервно. Говорила, что он против ее социальных связей вне роли жены, что очень ревнив и ей все время приходится оправдываться. Ее запирают. Советовалась, нормально ли это и как убедить мужа меньше ревновать и вообще доверять ей. Признавалась, что устала и что иногда жалеет о своем решении из-за завышенных ожиданий, которым она не может соответствовать. Плакала, что муж ждет наследника, а у нее уже два выкидыша на ранних сроках. Потом резко оборвала все контакты с семьей и окружением. Писала изредка, но регулярно, что у нее все в порядке, но ее телефон был всегда отключен. Вот. Знакомо, да? А потом ее нашли под окнами их квартиры на шестнадцатом этаже. Судмедэкспертиза заметила два старых синяка на бедре и на затылке и предположила, что потерпевшую незадолго до случившегося с силой толкнули, возможно, о батарею.
– А почему дело замяли?
– За недостаточностью улик. И супруг предоставил заключение, что жена состояла на учете у психиатра. Для семьи это было шоком. У него сестра заслуженный врач, и, возможно, историю болезни уже потом нарисовали, по знакомству, кто знает. Депрессия, суицидальные мысли, приступы агрессии.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Думаю, что, если художник ваш не ушел бы из очного преподавания, с этим типом не стали бы связываться. Его нельзя допускать до студентов. Вот, сразу же присмотрел себе новую жертву. Да что ж Полинке так не везет-то?
– А он что, этот ее преподаватель, настолько неотразим? – удивился Михаил.
– Есть такой тип мужчин. Раздутое самомнение, искренняя уверенность в собственной непогрешимости, обаяние, внешний лоск, умение манипулировать людьми, возможно, владение какими-то навыками из психотехник. В любом случае хороший психолог: видит, где у людей слабые места и уязвимости, и умеет с этим работать.
Вера кивнула:
– Да, я знаю такой тип. Страшные люди вообще-то.
– Мам, вот ты даешь! Все это можно к куче народа применить. Ко мне, например!
– Ну, ты сравнил жопу с пальцем! – возмутилась баба Рая.
Вера восторженно хрюкнула.
– Вера еще не привыкла к твоей образной речи. Ну что, мам, ты теперь поменяла свое мнение о вмешательстве в жизнь Полинки?
– Да, поменяла. Как говорит Настя – «дело пахнет керосином».
Утром Полина проснулась раньше будильника, чувствуя себя хорошо отдохнувшей. Она некоторое время лежала и смотрела, как занавеска начинает наполняться сероватым светом зимнего утра. Потом вспомнила. Беспокойно повернувшись на бок, подумала, что надо бы как-то собрать мысли в кучку. Но мыслей не было. «Вот и хорошо», – решила девушка и пошла в душ.
Когда Полина вернулась в комнату, то увидела профессора, который ждал ее, почему-то выдвинув стул на середину комнаты. Она молча прошла к дивану, положила ночнушку, которую держала в руках, потом повернулась и сказала:
– Доброе утро, Виктор Аркадьевич. Вы придумали, чего меня будете лишать?
– Полина. Дорогая моя. Я очень не хочу тебя наказывать, правда. Но я вынужден. Пойми меня правильно. – Она почувствовала, что профессор немного сбит с толку ее спокойствием.
– Да, конечно, я все понимаю.
Они молча смотрели друг на друга. Наконец он с усмешкой спросил:
– А ты почему такая спокойная, а, Полина? Думаешь, что тебя нечего лишить, да?
Она кивнула. «Пытается втянуть меня в спор, чтобы как следует разозлиться. Да, точно. Похоже, придумал что-то такое, на что сам не хочет пойти».
– Да, ты мне вчера задала задачку, Полина. Я даже пожалел, что шар уже разбил.
Она опять кивнула, чуть улыбаясь – тепло и сочувственно, как будто это не тот Виктор Аркадьевич, который последние несколько месяцев вызывал в ее душе столько чувств и эмоций, а просто – ну, зашел в гости дальний родственник. Сидит и делится своими проблемами, и нужно его поддержать.
Профессор внимательно посмотрел на Полину, по его лицу прошло сомнение. Вновь повисло молчание. Он явно колебался. Но то ли у него не хватило душевной восприимчивости понять, что в девушке что-то изменилось, то ли домашняя заготовка была слишком хороша – не пропадать же добру, то ли он уже настроился на ее страх, слезы и на восхитительный букет других настоящих эмоций. Он резко встал и сделал шаг вперед.
– Так, Полина. Все, хватит играть в гляделки. Ты меня вчера очень обидела и расстроила, Полина. Ты это понимаешь?
– Мне пришлось так поступить.
– Но почему? Это же глупо! Ты вроде бы не глупа, Полина. Неужели ты еще не поняла, что все будет так, как я решу? Тем более что мои решения взвешенны и разумны, Полина, в отличие от твоих. Ну что, что тебе дал бы этот несчастный экзамен? Ты можешь объяснить? Ну, не узнал бы я сразу, так потом бы все равно узнал и положил бы конец этой вакханалии. Беременной шляться по транспортам, хватать вирусы!
– Я еще надеялась вас уговорить разрешить закрыть первую сессию. Тогда я могла бы потом восстановиться…
– Потом? А ребенка куда?! Скинула бы в садик, как кукушка? Все, Полина. С тобой бесполезно разговоры разговаривать. Ты не понимаешь, что этот ребенок – самое ценное, что у меня есть. Будем говорить с тобой по-другому. Так быстрее дойдет! После пощечины-то сразу поумнела!
Полина стояла и слушала, как его голос становится все громче, выше и раздраженнее. «Как будто специально себя распаляет», – поняла она, глядя на его покрасневшее лицо, на жестикулирующие руки. «Сейчас по комнате забегает», – подумала она. Но профессор не забегал по комнате. Он подошел к девушке почти вплотную и сказал – тихо, внушительно и явно смакуя ситуацию:
– А теперь посмотри-ка, голубушка, на свой стол.
Полина посмотрела и увидела альбом про Дымка, раскрытый на странице с бабой Машей, а сверху – ножницы. Большие, острые, устрашающие. У нее закружилась голова. А за ее спиной продолжал говорить профессор:
– Я долго думал, чего тебя можно лишить. И решил предоставить тебе право выбора. Это ведь твоя бабушка? Нарисовано с любовью и теплотой, конечно, бабушка! Так вот. Или я уничтожаю твои рисунки и выкидываю все краски и всю бумагу, или я ничего не трогаю, но отстригаю тебе волосы.
Полина в первую секунду даже не поверила своим ушам. А может, это сон и сейчас прозвенит будильник? А голос за ее спиной продолжал:
– У тебя очень красивые волосы, Полина. Они росли вместе с тобой. Впитывали все влияния, и хорошие и плохие. А потом в твоей жизни появился я. И новая жизнь внутри тебя. Это как пострижение в монахини, как обряд. Перевернуть страницу, и с чистого листа. Ну что, Полина? Что же ты выберешь?
Она глубоко вздохнула, как перед прыжком в ледяную воду. У нее шумело в ушах, кружилась голова. «Как похоже на сон, когда заболеваешь и видится всякая тяжкая муть».
– Волосы.
От неожиданности профессор растерялся. Он явно был уверен, что Полина ни за что не даст отрезать себе волосы.
– Ты уверена?
– Уверена. Отрезайте.
Профессор подошел к столу, взял ножницы и поднес их к лицу девушки – длинные, блестящие, с острыми концами. Сам он тоже придвинулся к ней почти вплотную, нависнув над ней большим вопросительным знаком.
– Подумай еще, Полина. Я очень не хочу лишать тебя таких красивых волос.
Вот тут ее и вывернуло, прямо на серые тапки профессора. Она ощутила его запах, и неожиданно ее организм выдал такую реакцию. И еще она почувствовала металлический запах от ножниц, хотя умом понимала, что этого не может быть. Ножницы не могут пахнуть.