Виктор Аркадьевич немедленно воспользовался ситуацией, чтобы выйти из ловушки, в которую себя загнал, и одновременно выплеснуть накопившийся гнев. Он отпрыгнул от нее с перекошенным лицом, отбросив в сторону ножницы, которые с громким звоном упал на пол. Потом подскочил и сильно толкнул. От неожиданности она не успела сгруппироваться, чтобы смягчить удар, и крепко приложилась задом, почувствовав, как у нее внутри все всколыхнулось. И еще отбила ладони, которые успела выставить в последний момент. Виктор Аркадьевич выскочил из ее комнаты, уже привычно хлопнув дверью. Сидя на полу рядом с заблеванными тапками, девушка слышала, как он торопливо собирается в коридоре, роняет вещи и ругает ее: «Стерва! Вот стерва!» Потом его сапоги прогрохотали к комнате Полины, и она услышала его яростный голос:
– Посидишь взаперти, отучишься от самовольных путешествий!
Грохот сапог, хлопок двери, и через некоторое время – шум отъезжающего лифта.
Братья сидели у Игоря на даче и обсуждали барабанную установку, которую заказала Вера.
– Она сначала хотела подержанную брать, но я уговорил на новую. Сказал, что это типа подарок на помолвку.
– А почему именно это, а не фортепьяно хорошее, например?
– Так она же на установке играла в группе. И скучает по ритму. А синтезатор у нее есть, отличный. Тут загвоздка была место выделить для этой одороблины, как мама наша выражается.
– Да, брат, что-то тебя все больше и больше окружают эти, арты, вот. Может, ты сам из таких?
Михаил засмеялся:
– Звучит двусмысленно, как и задумано, да? А вообще ты прав. Я тоже заметил. Нас окружают добрые, талантливые арты, медленно сужая кольцо.
– Нас? Хотя, ну да… Настя же.
– Ха! Настя, Антошка, Тата…
– А младенца-то за что сюда приплел?
– Ну, так певица ж будет, вот попомни мои слова! Баба Лена в генах хорошо отметилась, по-моему.
– Главное, чтобы не актриса…
– Слушай, кто будет – все равно наша, правда? И вообще, обратно не засунешь, чтобы получить Марию Кюри, например. Или там какого-нибудь Вассермана!
– Вы чего такими словами ругаетесь? – заглянула в кухню Настя, которая только что уложила дочку и жаждала чаю. И чтобы не трогали.
– Тебе кухню освободить, солнышко? Мы уже уходим, – отозвался Игорь.
– Да сидите, ладно! Хотя… Вот излишняя эмпатия до добра не доводит, это точно. Сама бы я вас не шуганула, но раз ты предлагаешь… Люблю тебя, короче, вот.
Они вышли на воздух.
– А если серьезно, то мы всю жизнь ищем своих. Ну, как пазлы, что ли… – сказал Игорь, но договорить не успел: к нему сразу же подбежал Рекс, предвкушая незапланированную прогулку.
– Проводим тебя до конца линии, вон, леса уже все понял.
– Слушай, как ты и правда выживаешь с такой эмпатией? Это же невыносимо!
– Привык, – пожал плечами Игорь.
Полина сидела на полу тихо, как мышка, прислушиваясь: не вернется ли профессор? Но нет, не вернулся. Она обвела глазами комнату. «Сбежал, теряя тапки», – вдруг подумала она и рассмеялась. Она хохотала громко, звонко, временами запрокидывая голову. Где-то внутри ее смех отдавался несильной болью, но она не обращала на это внимания. Чуть успокоившись, Полина осторожно встала. «Синяк будет, блин. Ну да ладно, вроде все целое». Первым делом она подхватила двумя пальцами злополучные тапки, пошла в ванную и замочила их в тазике. Набрала воды в ведро, прибрала. Вылила из ведра и тазика в унитаз, вновь замочила тапки, добавив шампунь «Крапивный» – единственный, который признавал Виктор Аркадьевич. «Интересно, что значит взаперти?» Девушка крутанула щеколду замка, нажала на ручку. Дверь не поддалась. И она вспомнила, что снаружи был еще один замок выше этого, о котором ей сказали, что это запасной, на всякий случай. Так вот он для чего!
Следуя какому-то инстинкту запертого человека, Полина открыла окно. Перегнувшись, взглянула вниз. Как же высоко! Она никогда не жила выше четвертого этажа. Ну что ж, сначала нужно перекусить и подумать. Хорошо подумать, что делать дальше.
Она достала из морозилки две сосиски, заки-пятила чайник, кинула их в кипяток и поставила варить. Как же хочется шоколадку, хоть кусочек! Она прошла в комнату профессора. Тот выскочил так быстро, что даже, кажется, не заходил к себе. Ну да, вот его солидный портфель из темно-коричневой кожи, которым он так гордится. Полина начала торопливо шарить внутри и вскоре обнаружила карман, а в нем – свой родной телефон! С колотящимся сердцем она поставила портфель на место и, прижимая находку к груди, помчалась на кухню спасать сосиски.
То ли любимая еда, то ли вернувшийся телефон придали Полине энергии. «Пора валить», – впервые она облекла в слова то, что в виде смутного ощущения вертелось в ее сознании с момента запрета сдавать сессию. Да, пора. Вот только как? Позвонить кому-нибудь? А вдруг ее телефон как-то синхронизирован с телефоном профессора? «Похоже, опять у меня приступ паранойи. Хотя в прошлый раз это была не паранойя, кстати». Она все-таки не рискнула включать свой телефон. И другой свой телефон, на котором был только номер профессора, тоже не рискнула. Задумчиво глядя на стильный, под старину, домашний аппарат, Полина вдруг вспомнила какой-то сериал, где вызывали 112. Глупо, конечно, но можно попробовать. Глубоко вздохнув, она набрала номер. К ее удивлению, на звонок ответили.
– Алло, здравствуйте! У меня дверь захлопнулась… Я внутри, а мне нужно на экзамен. Это очень важно.
Все оказалось так просто! Ей велели не волноваться и ждать в течение часа. Ну что, есть время собраться. Так, сначала взять две тысячи из оранжевых носков. Рисунки, альбом, краски. Переодеться в джинсы и свитер, как у Данилы из «Брата», – оказывается, она их не выкинула, а сунула пакет в диван. Что еще? Белье, елочка из разбитого шара… Платья она решила не брать. Ни одного.
Все получилось проще, чем она думала. Приехал крепкий дядька, за две минуты спилил замок, выписал квитанцию и пожелал хорошего дня. Она чуть на шею ему не бросилась на радостях! Оставив на всякий случай дверь открытой, Полина прошла в уже бывшую свою комнату. Раскрыла «Дневник самосовершенствования» и красиво вывела: «Я ухожу, прости». Положила рядом телефон с одним номером – профессора, немного подумала и на обороте альбома записала этот номер, чтобы потом занести его в черный список. Рядом положила ключи, сняла цепочку с крестиком. Глубоко вздохнула, набираясь решимости. Потом быстро оделась, притворила дверь и выскочила к лифту. Ее накрыла паника. А вдруг она сейчас внизу столкнется с Виктором Аркадьевичем? Но ей повезло. Без проблем добравшись до остановки, Полина села в желтую машину Яндекс-такси и назвала адрес дяди Миши. Как же хорошо, что у нее есть деньги! И вообще, все у нее теперь будет хорошо!
Художник чувствовал неясное беспокойство. Вспомнил Настю, которая была для него единственным реальным человеком, которому помогли психотехники, и еще как помогли! Он взял бумагу, сел за стол. Как бы она поступила в таком случае? Рука привычно начала рисовать какие-то елки, но он досадливо остановился: нет, не то. Нужен какой-то другой метод. Отличный от привычных почеркушек и набросков. Алексей Степанович задумался и аккуратно вывел: «Что меня беспокоит? Это связано с нашей перепиской. Что это?» Ответ не приходил. Он досадливо сжал губы. «Так, буду вспоминать подряд, письмо за письмом». Нет, не сработало. Внимание все время уплывало в какие-то боковые притоки, а то и прокладывало новое русло и уносило вообще в другую сторону. Глядя на лист бумаги, он сам не заметил, как снова что-то рисует на полях. Очнулся, понял, что уже совсем стемнело и бумага из белой стала серовато-голубоватой. Включил лампу, нетерпеливо подождал, пока глаза привыкнут к яркому свету. Что там? Свеча, две розы, как в старом школьном песеннике его ровесниц. Ну, конечно! Все понятно. Он ведь собирался сам пройти по той ссылке на Одноклассники, которую ему заботливо перекинула Настя, и все внимательно изучить. Но постарался забыть, чтобы не было снова больно. «Ну, это уже трусость называется вообще-то». – И художник, нахмурившись, взял планшет. Ну да, вот и свеча, и розы. «Покойся с миром». Но это не последняя активность, дальше есть еще. Совсем недавно, на годовщину. А Настя это скачивала, когда еще дочка не родилась, а дочке уже полгода. Он с интересом скользил взглядом дальше. Печальная Богородица, дурацкий ангелок с мерцающими блестками, еще один дурацкий ангелок, RIP… «Вот придурки…» Дальше сообщение от Наташи: «Я нашла Лену, пригласила к нам. Она ответила, что не хочет. Тогда я написала ей, что сейчас годовщина смерти Оли, может быть, зайдешь на страничку ее памяти, вы ведь долго дружили. И знаете, что она мне ответила? Что не верит в несчастный случай. Мол, это все было подстроено „тем типом, с которым она жила“. Представляете? Сразу говорю: мне эта версия кажется просто глупой. Я ведь знала Олю неплохо так. Правда, потом наши пути разошлись. И у меня в голове не помещается. Не стала бы она жить с человеком, который способен на такое. Все, народ, я не могу с этим быть одна. Так что вываливаю сюда. Пусть будет здесь, сама не знаю, зачем. Просто – пусть будет. А Оле – покоя».
Дальше шли возмущенные стикеры и восклицания: «Какой бред!», «И думать про это не хочу!», «То, что Лена – единственная, кто общался с ней до самого конца, не дает ей права обвинять невиновного человека», «Точно! И прекращаем это обсуждать! Трагические случайности иногда случаются!», «Покойся с миром, Оля!». И снова – свеча, блестящие розы. Художник выключил планшет. Он пока не знал, что будет делать дальше со всем этим.
Проводив бабу Машу, которую Михаил и Вера отвозили в санаторий, Никита закрыл калитку и, дождавшись Дымка, который бежал по снеговой дорожке к крыльцу, вошел с ним в дом. «Я один остался, как тогда, когда Тоха приехал», – почему-то с волнением подумал он. Прошелся по большому дому – такому теплому, надежному, как старинная крепость славян. Поднялся на второй этаж, заглянул в комнату Полины, откуда Антон все-таки забрал свои вещи, поставил окно на зимнее проветривание, взял брошенное на стул покрывало, аккуратно накрыл кровать. Кот ходил за ним следом, терся о ноги.