я так. Теперь все в порядке, правда.
– Солнц, еще долго не будет все в порядке. Такие отходняки будут накрывать! Знаешь, связь со взрослым мужиком вообще как-то выматывает, соки тянет. Уж на что у меня был реально хороший вариант, не то что твой профессор! Добрый, внимательный… Сразу же снял мне уютную студию, старался меня радовать. Наш первый раз был растянут во времени чуть ли не на месяц: он отлично себя контролировал и все понимал. Ну, что нельзя вот так сразу, надо сначала приучить к себе. А сколько романтики в процессе было, ты не представляешь! Он вообще был очень тактичный и заботливый, я потом и не встречала таких, пока с Мишей не познакомилась. А все равно я в нашей связи чувствовала что-то противоестественное, что ли. Как человек из другого мира. И это я уже совершеннолетняя была хотя бы. И меня Бог уберег от беременности.
– Да-да, точно! Именно что другой он. И дело даже не только в возрасте. Я всегда была бы недостаточно правильной для него. Я внутри, про себя, как будто все время оправдывалась, реально вела такие оправдательные монологи! И диалоги тоже, ну, вроде как с ним. Вот что выматывало только так! И при этом я его никогда не боялась. А сейчас думаю: это пока не боялась, по молодости. И он осторожничал, чтобы меня не спугнуть.
Вера кивнула. Она не понимала, как могла не заметить перемену в девушке перед ее отъездом на учебу. И ведь не заметила. Вот что значит быть зацикленной на себе и своих переживаниях. Если бы она была более внимательной тогда, еще с того поспешного крещения… А она совсем не придала этому значения, хотя Миша и пытался с ней это обсудить, спрашивал, не видит ли она изменений в Полине. Она его тогда успокоила: взросление, поиск себя и все такое – это нормально, к тому же крестик будет как оберег от бед. И ведь не кольнуло нигде никакое предчувствие. А Полина продолжала:
– Там у него еще сестра была, ужас! Они бы меня сломали. Слушай, я только сейчас начинаю понимать, как вовремя я свалила! И что меня бы ждало дальше… А может, ко мне какую психотехнику применяли? Они оба через слово: «Полина, Полина». Может, НЛП какое? Ну, все время мое имя называли. Представляешь, я уже стала напрягаться от него. Не могу его слышать!
– Да подожди немного, со временем отпустит. Вообще, поживи спокойно, без лишних телодвижений. Все само образуется, я уверена. Сейчас главное – за здоровьем следи. Если что – сразу мне говори, хорошо? И витамины пропей обязательно, завтра глянем, что лучше. А вообще – ты молодец. Как там было на стене лагеря для военнопленных написано: «Не дай ублюдкам себя сломать».
– Ой, сейчас вспомнила! Там была книжка, «История живописи». И я ее листала, уже после Нового года. А на одной странице сверху надпись: «Скоро все закончится». Не его почерком, представляешь?.. Вдруг это его жена первая? – встрепенулась Полина.
– Вот же гад! Любители ведических жен… Чтоб вам всем полено в задницу!
«Алеша, привет! Все, Полина дома!!! 17-го числа вернулась. Сама разрулила ситуацию! А ситуация была не только стремная, но даже крайне опасная. Миша винит себя, что не уследил и не прислушался к своей интуиции. Наверняка ты уже в курсе, Полина собиралась тебе звонить. В общем, она большая молодец!»
Полина позвонила на следующий день, и они проговорили больше часа. Художник обещал выяснить, появляется ли профессор в академии: она боялась на него нарваться через несколько дней, когда поедет сдавать экзамен. Еще она завалила его своими рисунками и попросила дать им объективную оценку. «А то меня мотает от „супер“ до „отстой“. Еще и профессор подгрыз самооценку конкретно. Нет, я понимаю, что у него свои цели были и все такое. Только не надо со мной обращаться как с „жертвой арбузера“, пожалуйста. Немного такое проскакивало, когда мы по телефону разговаривали. Я не сказать, чтобы в порядке, но не жертва. Просто немного, как бы это сформулировать-то, вошла не в ту дверь, вот. Кстати, представляете, я теперь не закрываюсь на ночь. Это потому, что меня запирали. Дядя Миша говорит, что еще долго будут последствия, но постепенно все пройдет. Когда я Никите его слова передала, он рассмеялся так невесело, а потом сказал: „Еще совсем чуть-чуть, немного поболит, и скоро все само пройдет“. Это из „Агаты Кристи“, я не знала эту песню. Теперь ее все время слушаю и клип смотрю офигенский. И легче становится. Рекомендую, ну прям очень красиво. Вам понравится, гарантирую. Ой, как же мне не хватало общения с Вами и со всеми нашими – нормального, обычного человеческого общения, когда не надо все время бояться ляпнуть глупость или что тебя не так поймут! И оправдываться-оправдываться-оправдываться. Фу. Я сама от себя уставала. Прямо реально силы уходили. И знаете, что помогало? Рисовать. Так что даже если таких, как я, „пяток за пятачок“ (цитата, между прочим, этого самого „арбузера“), то все равно меня это не остановит, вот. Хотя бы как хобби или небольшую подработку, и то хорошо. А может, и найду свою нишу. В общем, жду объективного разбора. И повторяю, что я не жертва, и не надо меня слишком жалеть и беречь. А Вы когда приедете? Я так соскучилась!!! Ваша Полина».
Алексей Степанович тогда ответил большим доброжелательным разбором рисунков, похвалил за то, что она делает успехи в композиции и «почти научилась рисовать воздух», посоветовал и дальше каждый день упражняться в графике, чтобы рука приобрела уверенность и еще лучше «держала линию». В свою очередь, художник спросил совета Полины по паре тревожащих его моментов в своем проекте – ей приятно, а ему полезно – свежий взгляд совсем юного поколения. Они стали переписываться почти ежедневно. А еще он нашел и послушал ту песню. Ну, конечно, это оказалась та самая, ссылку на которую ему когда-то кидала сестра как на одну из любимых, а он так и не удосужился ее послушать, лаконично ответив «спасибо». Нейтральный, ни к чему не обязывающий ответ. А ведь от него ждали совсем другого. Оля, Оля, вот и привет от тебя пришел! Как же так? Почему все так сложилось? Ведь не должно было такого произойти. А еще покоя не дает версия этой Лены… Он вспомнил ее – худенькая темноглазая девушка с острыми, как у галчонка, чертами лица и звонким голосом оставила впечатление вполне здравомыслящего, не склонного к фантазиям человека. Художник потер свитер на груди, осторожно вдохнул, стараясь не задеть то, что кололо там, под свитером, под кожей, внутри сердца, потом медленно выдохнул. Не зная зачем, поставил клип еще раз, но теперь постарался сосредоточиться на его визуальном ряде. Через два прослушивания он почти перестал чувствовать это острое.
Художник пытался узнать насчет профессора, но ему лишь удалось выяснить, что в академии тот не появляется. «Не представляю, как они дальше будут общаться. А общаться-то придется», – нахмурился он.
Через несколько дней Михаил решил позвонить по номеру с альбомной обложки. Абонент был отключен. Тогда он набрал учебную часть и попросил уточнить телефон Виктора Аркадьевича, продиктовав номер. Да, все верно, но профессор очень болен и находится в больнице. Подключив маму, Михаил быстро узнал, что он устроил попытку самоубийства, вернее, его имитацию: позвонил сестре и наглотался таблеток. Его откачали, но, как положено по закону, поместили в психиатрическое отделение. Мобильники там запрещены. Полина спокойно выслушала эту новость и обрадованно сказала, что теперь может без страха ездить сдавать сессию.
Вообще, она держалась хорошо. Очень помогал дом. Полина вновь ощутила то чувство, которое ее поддерживало тогда, когда она еще совсем подростком стала в нем жить. Огромное, надежное, безопасное пространство, дающее ненавязчивую, но стабильную поддержку. Единственное – ее не покидало ощущение, что она никак не может совпасть с той собой, какой была до разговора с отцом Иоанном. «Я стала другая. А может, меня и правда сломали?» Полина инстинктивно искала занятия и ситуации, где она чувствовала себя прежней. Прежде всего, прежняя Полина всегда отыскивалась в козлятнике, откуда всегда выходила с улыбкой. Ее любимица вспомнила хозяйку! Еще ее спасало рисование. Хотелось рисовать людей. Она начала новый альбом и за неделю почти закончила его. Антон, который на полу возится с котятами, Игорь с Рексом на прогулке, Вера, впервые пробующая новую ударную установку, Настя, которая осторожно кладет спящую дочку в кроватку, Никита, втолковывающий Антону решение задачи по физике, – на всех ее карандашных рисунках были эмоции, живые эмоции близких людей. Но больше всего там было Никиты. Она приходила в его комнату, садилась на постеленную посреди комнаты тканевую дорожку из «Леруа Мерлен», которую купила Вера, рисовала его за синтезатором и слушала музыку. Вскоре это вошло в привычку, и Полина по нескольку раз на день заходила к своему соседу и просила немножко поиграть.
– Интересно, – сказал как-то Михаил Никите, – твоя музыка не похожа на антистресс, а Полинке помогает. Смотри не влюби ее пока в себя. Пусть отдохнет хотя бы до лета. Она не готова пока, понимаешь?
– А самому влюбиться можно?
– Мне кажется, что этот вопрос немного запоздал, – улыбнулся Михаил.
Он был прав. Никита, не отдавая себя отчета, все больше увлекался девушкой. Сначала это была забота на уровне какого-то инстинкта – утешить, отвлечь, развеселить, защитить, угостить вкусным. Ни разу до этого он не испытывал подобных эмоций ни к кому. Потом он понял, что опять начал слышать обрывки мелодий, какие-то музыкальные темы, вариации, и сразу примерял, понравятся ли они Полине. Ей нравилось все, и он старался не упускать находки. Дошло до того, что Никита начал носить в кармане листок нотной бумаги и карандаш. Чем больше он успевал поймать, тем больше и чаще приходили новые музыкальные образы.
– Ты моя муза, прикинь? – однажды не удержался он. – Не уезжай пока в общагу, ладно? Ну и вообще…
– Пока не буду. Меня на экзамены возят, потом каникулы. А вот дальше не знаю, как быть. Посоветуюсь с куратором, может, только практические занятия разрешат посещать, а остальное дистантом? Ведь первый курс еще только. Не готова я пока никуда уезжать. Да и козы скоро начнут котиться одна за другой, козлята, дойки, переработка молока. Бабе Маше еще надо беречься. Не нужно вообще было уезжать. Теперь отходняки ловлю. Так что я согласна быть музой, ты только не бросай это дело. Я когда тебя слушаю – как будто и не было всего этого, понимаешь?