— Не надо так переживать, — дружески сказала художница, стараясь скрыть собственное волнение.
Здесь, в стороне от всех собравшихся на аукцион, она остро чувствовала, как одинока владелица огромной коллекции, как беззащитна Ольга против хищников, скрывавших акульи зубы за милыми улыбками.
— Ничего не могу с собой поделать, — ответила та почти виновато. — Ночь не спала. Я их всех боюсь почему-то. И дядя уехал…
— Бояться никого не надо, — Александра с тревогой смотрела на свою подопечную. Ее взвинченное состояние бросалось в глаза, она производила впечатление человека, который изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться. — Ваш дядя… Эдгар Штромм для того и нанял меня, чтобы я защищала ваши интересы. Вас ничто не касается, проблемы буду решать я.
— Знаю… — пробормотала та. — Знаю…
Она смотрела на публику, по-прежнему окружавшую царственную Марину Алешину. Казалось, Ольга выискивает взглядом знакомые лица.
— Вы с кем-то здесь знакомы? — осведомилась Александра.
— Не думаю… Нет… А с кем вы только что разговаривали? Она на мою учительницу музыки похожа.
— Это, к сожалению, не учительница музыки, — улыбнулась Александра, — это очень опытная торговка всяким старым барахлом. Торговка, посредница, универсальная фигура, словом. Ее зовут Елизавета Бойко. Не думаю, что она будет сегодня покупать.
— А это кто? — Ольга смотрела на Алешину, в ее глазах застыл вопрос. — Я как будто видела ее раньше.
— Это Марина Алешина. Мне сказали, она большой эксперт по старым пластикам. Вы ее встречали где-то? Или она бывала у вас дома?
— Не помню. Да ведь у меня никто не бывает, кроме дяди, когда он приезжает в Москву, — покачала головой Ольга. — И я почти никуда не выезжаю. Но это лицо мне знакомо.
Загадка осталась неразгаданной — объявили начало аукциона. Торги вел солидный аукционный дом, хорошо известный Александре. Аукциониста, который в этот миг появился в зале, она знала лично. Маленький вертлявый человечек, похожий одновременно на жокея и на крупье, наряженный в странный костюм с галунами, напоминавший ливрею, подошел к сцене, представлявшей небольшое, в одну ступеньку, возвышение, прыжком вскочил на нее, словно демонстрируя свое шутливое настроение, и обратился к публике:
— Приветствую почтенное собрание от лица аукционного дома… — Далее следовало пышное название. — Мы бесконечно рады всех вас видеть, драгоценные дамы и уважаемые господа! Нам предстоит прекрасный день! Итак, мы начинаем!
Участники рассаживались, сдвигая стулья, образовывая небольшие группы. Вокруг Марины Алешиной скопилось больше всего народу. К Александре снова подошла Елизавета Бойко и зашептала, таинственно щурясь:
— Что-то будет… Готовься.
— Ничего особенного не будет, — отрезала художница, не сводя глаз со сцены. На ней появилась девушка в деловом костюме. На бархатной подставке она держала первый лот — коралловое ожерелье в несколько рядов.
Аукцион начался.
Елизавета Бойко была права: с первых минут Александра ощутила мощное давление со стороны клана Алешиной. Объявленные цены или не повышались, или повышались еле-еле. Энтузиазма не было в помине. Казалось, вся публика собралась лишь затем, чтобы потренироваться в оскорбительном остроумии. До Александры долетали лишь отдельные высказывания, но их было вполне достаточно, чтобы внушить тревогу.
Марина Алешина держалась спокойно, она сидела с равнодушным снисходительным видом и только изредка произносила что-то уголком пунцового рта. Если она что-то и приобретала, то через своего представителя или даже нескольких представителей, как обычно действуют крупные покупатели.
Торги несколько оживились, когда на сцене появилась знаменитая коллекция резного люцита, приобретенного покойным Исхаковым в Париже у бывшей модели Коко Шанель. За яркие браслеты, броши и серьги завязалась борьба, они исчезли мгновенно, после тройного удара молотком и многократного повышения цены. Аукционист повеселел. Отойдя к конторке в углу сцены, он выпил стакан воды и обменялся несколькими репликами со служащим аукционного дома, который ему ассистировал. Александра догадалась, что он менял местами представляемые лоты, чтобы возбудить интерес публики. Успех аукциониста, как и актера, целиком зависит от настроения зала, от его умения почувствовать публику, управлять ею.
Теперь выставлялся янтарь. Здесь было мало непредсказуемого — Александра сразу заметила в зале группу китайцев с русским агентом. Китайцы скупали весь янтарь и за ценой не стояли. Бойко не вмешивалась. Она лишь заметила:
— Интересно, что будет, когда китайцы скупят весь янтарь на свете? Они могут.
— Наступит мировой коммунизм, — ответила Александра. — Это правда, что они перетирают янтарные изделия в порошок, добавляют в свои жареные пластики, чтобы они проходили тест на янтарь, и продают как натуральный янтарь?
— Ну да, — кивнула Бойко. — И оно того стоит, сама понимаешь.
Она стрельнула глазами по залу и вдруг тихо рассмеялась.
— Да уж, кого здесь только нет… Вон видишь рядом с Алешиной даму, приятную во всех отношениях? В синем платье?
Александра нашла взглядом женщину, о которой говорила Бойко. Действительно, лицо рыхлой дамы в синем костюме выражало неимоверную сладость и детский восторг. Ей было за пятьдесят, но улыбалась дама совершенно по-детски, наивно и даже глуповато. Бойко продолжала шептать:
— Эльвира Кононова. Торгует в сети, на всех площадках, какие только есть. Если нужно продать какую-то дрянь и фальшивку за приличные деньги, это к ней. Пишет статьи о декоративно-прикладном искусстве. Ну и, конечно, сочиняет пышные аннотации к своим лотам, с позволения сказать. Никому не говорит гадостей, всем только приятное. Тварь редкостная…
— Ты, похоже, близко с ней знакома? — Александра невольно улыбнулась.
— К сожалению… — протянула Бойко. — Сцепились как-то. Она выставила у себя на сайте браслетик. Статья прямо блистательная. «Теста на люцит и бакелит я не делала, но это явно люцит или бакелит. Тяжелый и вместе с тем изящный, благородный, редкий…» Цену поставила — пятнадцать тысяч рублей. А я как-то приобретала по французскому каталогу крем для лица, и в подарок прислали точно такой вот браслетик. В нагрузку, так сказать. Ему цена — сто рублей максимум. Ну, я не выдержала. Это же наглость, в конце концов, так атрибутировать на весь мир дешевку. Я прокомментировала лот, предложила свою помощь с атрибутикой. Она, конечно, отвечала очень мило и любезно — каждый, мол, может ошибиться, огромное спасибо за помощь, все люди братья и т. д. И тут же начала мне названивать с угрозами физической расправы. Знаешь, у торговцев такое же правило, как у карманных воров… Видишь, что человек работает, — не вмешивайся, делай вид, что ничего не замечаешь, или получишь перо в бок.
— А этой что здесь надо? — заметила Александра. — Неужели она рассчитывает получить что-то даром? Разве такая будет платить хотя бы начальную цену?
— Волка ноги кормят, — возразила Бойко. — Никогда не знаешь, где заработаешь. Мы с ней, в общем, из одной касты — мусорщицы. Но, согласись, я все-таки никогда не опускалась до таких махинаций.
Самокритика и самоирония были теми качествами Бойко, из-за которых Александра с ней и общалась. По опыту она знала — с наибольшей серьезностью относятся к себе полные бездарности. Бизнес Бойко был подозрителен, но она и не пыталась выдать его за служение высокому искусству.
— Гляди-ка, Алешина зашевелилась! — шепнула Бойко, не сводя взгляда с королевы аукциона, пока еще никак себя не проявившей.
На сцене появился первый бакелит — французские резные браслеты пятидесятых годов. Их желали приобрести сразу несколько агентов. Завязалась борьба, которая также закончилась в пользу Ольги — цена выросла многократно. Алешина несколько раз хмурила бархатные брови, чуть подергивала плечом, было видно, что энтузиазм вокруг лота ей неприятен. Когда торги закончились и браслеты унесли, она откинулась на спинку кресла с видом оскорбленного целомудрия. Бойко тихонько рассмеялась:
— Держу пари, это она купила. Она такое не упустит. Перепродаст втрое дороже, у нее есть постоянные клиентки среди продвинутых дам. Она умеет с ними обращаться… Да что говорить — современный браслет с пластиками в коллекции большого ювелирного дома стоит дороже золотого. Можно машину купить. Но там — марка, известный бренд, понты, как говорится, дороже денег. Люди сами придут и сами купят. А вот винтаж, пусть даже с клеймом, надо уметь грамотно впарить…
Александра слушала и не слушала. Она вновь потеряла из вида Ольгу. Внимательно осмотрев зал, художница убедилась — владелицы огромной коллекции среди публики не было.
— Извини, я отойду. — Александра направилась к выходу. Бойко негромко бросила ей вслед:
— Да не паси ты Исхакову, ничего с ней не случится. Она не такая овечка, как может показаться.
Александра резко остановилась, обернулась:
— О чем ты?
— Потом узнаешь, — довольно зловеще ответила Бойко. — Ее же, можно сказать, Эдгар воспитывал, ну и воспитал. Тот еще кадр…
— Ты и Штромма знаешь?
Бойко на миг спрятала лицо в ладонях, словно пытаясь раздавить рвущийся наружу смех, затем убрала руки. Она раскраснелась:
— Слушай, как ты вообще в это ввязалась?! Тебя не должно здесь быть! Ты вообще не из наших! Ты не знаешь никого!
— Меня наняли, и я делаю свою работу. — Александра старалась скрыть волнение и возмущение. — Все, удачи, увидимся.
Она быстро обошла весь зал, убедилась, что Ольга исчезла, бросила взгляд на сцену. Продавалась пара бакелитовых курительных трубок с бронзовыми накладками. Цена повышалась вяло. Происходило то, чего и опасалась художница, — изобилие редких и ценных вещей, представленных в одно время в одном месте, неизбежно снижало ценовой энтузиазм. «То ли дело эта вот Эльвира Кононова! — Александра взглянула на даму в синем, которая прямо-таки излучала благодушие и позитивный настрой. — Вот это действительно артистка — продавать дешевенький браслетик из каталога за пятнадцать тысяч рублей… А когда поймали за руку, принимать невинный вид и угрожать где-то за углом, без свидетелей… Вот ее бы нанять Штромму! Хотя… С такой помощницей по миру пойдешь!»