— Волк? — Ольга остановила на ней насмешливый взгляд. — Ну, это комплимент человеку. Волки далеко не самые жестокие животные. Самые жестокие знаете кто? Куры. Да, простые домашние куры. Если они заметят на ком-то из своих кровь, набросятся и заклюют до смерти. Я видела в деревне…
Она поморщилась и замотала головой, словно желая прогнать отвратительное воспоминание. Резко встала, так что Александра автоматически вскочила тоже.
— Давайте расплачиваться и уезжать, — решительно произнесла Ольга. — Нет, уберите кошелек, я угощаю. И знаете, мне сегодня тут не понравилось. Правду говорят — не возвращайся туда, где был счастлив.
И, подзывая жестом официантку, без перерыва добавила:
— Дядя говорил, у вас удивительная мастерская в центре. Я вас туда отвезу. Вы ведь меня пригласите к себе на минутку? Всегда хотела посмотреть, как живут свободные художники. Вы не представляете, какая я домоседка.
Александра вспомнила ужасающий беспорядок в своей мансарде и на миг заколебалась. Но Ольга просила искренне, выглядела воодушевленной и вряд ли отказалась бы от услуг агента, увидев, в каком хаосе тот живет. Художница уже поняла, что имеет дело с неординарной личностью.
— Конечно, я вас приглашаю, — сказала Александра. — Надеюсь, вы будете не слишком шокированы… Помещение почти непригодно для жизни, но я как раз на днях переезжаю.
…Ольга долго стояла у маленького мансардного окошка, глубоко утопленного в скошенную стену. Казалось, ее внимание привлекло нечто, происходящее на улице. Не отрывая взгляда от окна, молодая женщина произнесла:
— Значит, вы уезжаете отсюда… А я всегда мечтала так жить.
— Что? — удивленно подняла голову Александра. Она пыталась поладить со старой электроплиткой, чтобы сварить кофе. Плитка, словно предчувствуя, что ее бросят в мансарде после переезда, работать отказывалась. — Как жить?
— Ну, вот так, как вы, — Ольга обернулась. — Свободно, без всяких правил. Без условностей.
— Боюсь, правил и условностей в моей жизни немало, — улыбнулась художница. — Деньги, например, — та еще условность! А плата за съемное жилье — правило…
Ольга коротко рассмеялась и тут же запнулась:
— Ой, простите. Дядя всегда говорит, что я рассуждаю о деньгах как ребенок. Я ведь никогда не снимала жилье. Боюсь, теперь придется.
Плитка поддалась наконец, и крошечный оранжевый индикатор загорелся на ее засаленном боку. Александра налила воды в медную джезву, поставила ее на медленно накалявшуюся стальную спираль. Достала бумажный пакет с кофе, открыла его, вдохнула крепкий, чуть бензиновый аромат. Ее не покидало ощущение, что каждым движением она прощается с мастерской, где было столько прожито и пережито. Тревога и печаль, неизвестность впереди — все это мешало ей сопереживать Ольге в полной мере. А эта молодая женщина вызывала в ней сочувствие — несмотря на свое видимое благополучие, она была на удивление одинока.
— Я сейчас снова задам вопрос, который меня прямо не касается… — Александра медленно, ложка за ложкой, топила молотый кофе во вскипающей воде. Выключила плитку, оставив джезву доходить на остывающей спирали, повернулась к Ольге. — Вы можете не отвечать, конечно. Ваши родственники, как я поняла, понятие абстрактное. Но ваш дядя, Эдгар Штромм, — он может вмешаться в ситуацию? Сделать так, чтобы дом не продавали хотя бы до тех пор, пока вы не ликвидируете коллекцию?
— Нет, нет… — Ольга покачала головой. — Ему тут ничего не сделать, он сам сейчас переживает трудные времена. Он помогал, пока мог, много помогал. Надо совсем совести лишиться, чтобы опять его просить. А эти мои долги…
Ее лицо разом потемнело и словно съежилось.
— Они уже старые. На них наросли проценты. Есть люди, которым сразу надо рождаться нищими, чтобы им в долг никто не давал. Это я!
Она пыталась принять шутливый тон, но взгляд был серьезен, губы не улыбались. Александра склонила голову в ответ:
— Я такая же. Мне никто в долг и не дает.
— Это к лучшему, уж поверьте! — воскликнула Ольга и подошла к столу. — О чем я думала, когда брала эти кредиты… Только не о том, что придется их выплачивать, это точно. Я жила одним днем, а теперь… Кажется, наступает вечер.
Александра протянула ей дымящуюся кружку и сама присела к столу. Ольга подула на кофе:
— Сейчас я на самом краю. Думаете, я верила в успех аукциона? Вот нинасколько не верила! Но надо было попытаться…
Она сделала глоток, капризно оттопырила губы с видом обиженного ребенка:
— Горячо. Когда вы найдете покупателей?
— Я могу позвонить прямо сейчас.
— Да, лучше быстрее, — Ольга отодвинула кружку. — Так звоните! Или вы не хотите говорить при мне? Я могу на лестнице подождать или в машине.
— Вовсе нет, у меня нет от вас секретов! — Александра смутилась, сообразив, что ее подозревают в корыстных умыслах. — Мой процент от сделки обговорим заранее. Для меня даже лучше, чтобы вы были полностью в курсе происходящего. Я поставлю вызов на громкую связь.
— Да? — с сомнением проговорила Ольга. — Знаете, а дядя никогда не говорил при мне о делах.
— Коллекционеры не любят этого, а я ведь не коллекционер, — улыбнулась Александра.
Она едва успела достать из сумки телефон, как он ожил в ее ладони, словно ждал этого момента. На экране отобразилось имя Елизаветы Бойко. Та заговорила напористо, без приветствий, словно продолжая неоконченный разговор:
— Ну? Почему не звонишь? Какие у тебя планы? Я уже решила сама о себе напомнить.
— Очень кстати, Лиза, мы хотим увидеться с тобой. — Александра говорила спокойно, почти равнодушно, зная, что излишняя заинтересованность вредит прибыли. Впрочем, хитрить с Бойко смысла не имело. Перекупщица, живущая ежесекундной выгодой, видела людей насквозь.
— Я знала, что вы с Исхаковой без меня не обойдетесь, — тут же ответила Бойко. — Жаль только, что дошло до скандала. Алешина до сих пор не может успокоиться. Я тут неподалеку от нее… Угрожает страшными разоблачениями. Клянется, что четки — подделка.
Ольга, прекрасно слышавшая все по громкой связи, поморщилась и сделала пренебрежительный жест. Александра перебила собеседницу:
— Так когда мы увидимся? Ты обещала посодействовать, кого-то привести.
— Я сейчас же позвоню одному человеку, — моментально ответила та. — Мне надо кое-что уточнить. Четки со сверчками в продаже?
Ольга кивнула.
— В продаже, — озвучила Александра.
— У меня есть верный покупатель, — Бойко внезапно заговорила тише, словно ее кто-то слушал. — Шикарный вариант! Только давай условимся, больше никому не предлагай. Тогда я еще сегодня вечером привезу его, и он, скорее всего, заберет. Об остальном поговорим позже.
Александра взглянула на Ольгу. Та несколько раз энергично кивнула.
— Договорились, — ответила художница. — Вечером созвонимся, условимся точно. Вы сможете приехать за город?
— Да хоть в ад, — Бойко говорила уже еле слышно. — Клиент разогрет, главное, не дать остыть. Готовьте товар. Целую.
И дала отбой. Ольга беззвучно хлопнула в ладоши и воскликнула:
— Ведь это не меньше двух миллионов, да?!
— Я надеюсь, что так! — Александра говорила сдержанно. После случая на аукционе она была далека от радужных ожиданий. «Если клиент, которого приведет Лиза, будет осведомлен о скандале, они начнут сбивать цену…»
— Мне так нужны эти деньги! — Ольга говорила словно сама с собой. — Я почему-то так и знала, что именно эти четки продадутся…
— Будем верить в то, что продастся все! — Александра взглянула на часы. — Скажите, ведь коллекцию должны привезти обратно к вам в дом?
— Согласно условиям договора — должны привезти, откуда забрали, — Ольга взглянула на нее изумленно, словно вдруг проснувшись и обнаружив себя в незнакомом месте. — А мы-то с вами не торопимся… Вообще, мне должны заранее позвонить, наверное, они все еще упаковываются. Но давайте поедем. Вы ведь со мной?
Последние слова она произнесла почти умоляюще. Александра без колебаний ответила:
— Конечно, я еду с вами, помогу встретить коллекцию. Секундочку, только возьму кое-какие бумаги…
Она отошла к стеллажу, заваленному кипами старых журналов, альбомов, почти неразличимых под рыхлым слоем едкой пыли… Потянула на себя тяжелый фанерный чемодан с обитыми жестью углами, втиснутый между стеллажом и скошенной внешней стеной. Чемодан, который долго не двигали с места, словно прирос к полу.
— Я помогу! — раздался за спиной голос Ольги. Вместе, расшатывая и дергая неподъемный груз, они выволокли чемодан из угла и выпрямились, неизвестно отчего посмеиваясь. Ольга отряхивала испачканные руки:
— Ну и пыль у вас, уж извините!
— О да, этого добра у меня хватает! — в тон ей, не обижаясь, отвечала художница. Присев на корточки, она щелкнула латунными замками, откинула крышку. Ольга склонилась:
— Тетради, блокноты… Ух, сколько! Тоже коллекция?
— Ну, в некотором роде, — Александра быстро перебирала слежавшиеся тетради, открывая каждую и просматривая первые страницы. — Только тут предмет собирательства — сами коллекционеры. Это уникальный архив, мне его завещала лучшая подруга. Ее уже нет. Она много лет торговала антиквариатом в Москве, одно время у нее даже был свой магазин рядом со Старым Арбатом. Она знала всех! И вот у нее было правило — каждую покупку, каждую продажу она фиксировала в этих тетрадях, причем заносила сюда сведения также о том, кто купил. Вот тут — постоянные клиенты, крупные коллекционеры с именами. Тут — те, кто покупал пару раз. Случайные любители. Дилетанты. А вот тут — видите, как много, — вовсе неизвестные люди. И о каждом Альбина записывала все, что удавалось узнать.
— В самом деле уникальный архив… — Ольга, сделавшись вдруг очень серьезной, взяла один блокнот, осторожно открыла и заглянула. — Ведь тут сотни жизней?
— Тысячи, — Александра отобрала несколько блокнотов и стерла с них пыль концом шарфа. — Это огромный труд. Альбина — так звали мою подругу — рассказывала, что изначально эти тетради велись для того, чтобы помогать в торговле. Знать вкусы, привычки, адреса клиентов, следить за движением товара. Иногда одна вещь или картина проходила через несколько рук, непостижимым образом вдруг терялась, вновь появлялась в другой стране, с другой историей… Вести эти записи стало привычкой, Альбина фиксировала все сделки, и уже не только свои собственные. Она уверяла, что здесь, в этом чемодане, собраны все известные имена коллекционеров, которые были активны с конца семидесятых до конца девяностых годов.