Но ее, конечно, узнали. За спиной простучали каблуки Алешиной — она шла в глубь магазина, а ей навстречу устремился взволнованный хозяин.
— Мариночка Дмитриевна, прекрасны и свежи, как роза, как всегда! Счастлив видеть! Что же вы не позвонили, я мог уехать!
— А я к вам ненароком, проезжала мимо… — густой сливочный голос, тянущий слова с ленцой, сразу воссоздал перед внутренним зрением Александры весь царственный облик неприятельницы. — Думаю, надо заглянуть. Вы ведь не были на вчерашнем аукционе, продавалась коллекция Игоря Владимировича Исхакова?
— Не был, Мариночка Дмитриевна, работа, все работа, — ласково, с подхалимскими нотками отвечал Юрий. — У меня ведь семья, гнездо большое, я туда корм таскаю…
Алешина мелодично, коротко рассмеялась — словно невзначай коснулись друг друга хрустальные бокалы. «Она, должно быть, поет хорошо», — невольно подумала Александра, еще ниже склоняясь над коробкой с красками. Тем временем Алешину пригласили в служебное помещение. Она говорила и держалась как свой человек, а Юрий явно перед ней раболепствовал. «Как и все на аукционе», — думала Александра, закрывая коробку и глядя на часы. Она решила уйти не прощаясь, тем более что никаких выплат за картины не предвиделось. Очередное расстройство — хозяйка заурядных марин, одинокая пожилая женщина, живущая только тем, что удавалось продать из коллекции покойного мужа, была симпатична Александре. Ей нравились люди, которые ни на что не жалуются и молча переживают свои поражения. «Может быть, сменить магазин? Здесь эти картины примелькались». С этой мыслью художница застегнула сумку, повернулась и оказалась лицом к лицу с Эльвирой Кононовой. Оказалось, что все это время та стояла прямо у нее за спиной, чуть не дыша в затылок.
— Добрый день! — ласково произнесла Кононова. — Я так рада вас видеть!
— Здравствуйте, — недоуменно ответила Александра. Добавить было нечего, она совсем не понимала, по какой причине перекупщица бижутерии так радуется этой встрече, второй в их жизни.
— Правду говорят, Москва — город маленький, вот я вас снова встретила! — слащаво улыбаясь, продолжала Кононова, слегка подступив к Александре, так что та была вынуждена тоже податься назад, почти прижавшись к прилавку. Художницу обволокло сладкое облако — Кононова чрезмерно надушилась. Духи у нее были такие же, как улыбка, взгляд и голос, — приторные, навязчивые.
— Вы вчера так внезапно исчезли, я не успела к вам подойти, а мне так нужно было с вами поговорить! — продолжала Кононова, даря художнице простодушную детскую улыбку, очень не идущую к ее одутловатому бесцветному лицу. Бледность перекупщицы была нездорового характера, с зеленцой. — Я понимаю, конечно, у вас дела, неприятности с аукционом, мы не знакомы… Но мне хотелось вам кое-что предложить…
— Я слушаю вас, — ответила Александра, стараясь дышать пореже.
Кононова пришла в восторг от этой простой фразы. Она схватила Александру за обе руки и сжала ее пальцы в своих ладонях, прохладных, рыхлых и влажноватых. У Александры было такое ощущение, что она погрузила руки в остывшее картофельное пюре. Она высвободила пальцы, пожалуй, слишком резко и поспешно, но перекупщица словно не заметила этого. Она говорила, тягуче и слащаво, причмокивая в конце фраз, словно захлебывалась сахарным сиропом:
— Вчера был просто неудачный день! Бывают такие дни, когда ничего не следует предпринимать. Вы можете смеяться и не верить мне, дорогая, но я всегда сверяюсь с лунным календарем и ничего не планирую при убывающей луне. Особенно это касается нас, женщин… Да, вот о чем я хотела вам сказать, но вы так быстро уехали вчера… Я могу у вас купить кое-что.
— А я ничего не продаю! — Александра с трудом выбрала момент, чтобы вставить ответ.
Кононова не смутилась и продолжала тем же тоном:
— Там были очаровательные вещички, просто совершенно очаровательные! У меня много знакомых звезд, актрисы, певицы… Танцовщицы бурлеска. Вы понимаете, это совершенно особенная клиентура, им трудно угодить. У них оригинальные вкусы, высокие требования… И они не всегда знают, чего хотят. Зато я знаю!
Кононова лукаво улыбнулась, словно приглашая собеседницу разделить свою тайну.
— Вчера я видела только часть коллекции, но и она произвела на меня огромное впечатление. Каталог я просмотрела, но правду вам скажу, дорогая, он ужасный, просто ужасный.
— Я ничего не продаю, и у меня нет полномочий выступать посредником между хозяйкой коллекции и вами, — не выдержала Александра. Она отошла от прилавка, для чего Кононовой пришлось посторониться. — Извините, у меня назначена встреча. И я уже опаздываю.
— А я могу вас подвезти! — перекупщица устремилась по пятам за ней. — Куда вам будет угодно!
Александра остановилась посреди магазина, нахмурившись. Обернулась.
— А откуда вы знаете, что у меня нет машины? — спросила она, уже не скрывая неприязни.
— Ну, вы ведь наша московская легенда, — ничуть не смутилась Кононова. — Все знают, где вы живете, какие у вас принципы… И какие проблемы.
— Что вы имеете в виду? — опешила Александра.
— Да вы не скрывайте от меня ничего, дорогая, я вам желаю только добра! — Кононова с жаром прижала пухлую пятерню к пышной груди, обтянутой бордовым ангорским свитером. — А знаю только то, что знают все, ничего сверх этого! И давно хочу сказать, как я вами восхищаюсь! Такое самоотречение… Порядочность, осведомленность… Безукоризненная честность… Мне есть с кем сравнивать, поверьте! Вы — одна такая!
Лесть, даже самая грубая, преподнесенная в открытой форме самому искушенному и равнодушному к похвалам человеку, все же не теряет всех своих ядовитых свойств. Даже та похвала, которой не веришь, невольно задевает самолюбие. Александра не выдержала и улыбнулась, хотя тут же выругала себя за слабость.
— Мне очень жаль, но я в самом деле больше не имею отношения к этой коллекции. — Художница повернула голову, прислушиваясь к голосам в служебном помещении. Дверь была плотно закрыта, слов разобрать не удавалось, она лишь различала красивое контральто Алешиной. Говорила по преимуществу гостья.
— Я дам хорошую цену! — сахар в голосе Эльвиры Кононовой загустевал. — Такой цены никто не даст! Вам наобещают с три короба, а денег вы так и не увидите! Вы никого не слушайте, обо мне говорят разное, люди просто завидуют, не могут пережить, что я хорошо зарабатываю в кризис, когда никто торговать не может. Вам Лиза Бойко про меня наверняка наговорила вчера, да? Она все время вокруг вас терлась, я видела. Вы мне поверьте, это самая настоящая змея! Набила амбар барахлом и сидит на нем, как Плюшкин! Сама торговать не умеет и другим мешает! Я вам могла бы кое-что рассказать, но я не сплетница, как она!
— Послушайте… — Александра даже подняла руку, защищаясь от этого словесного потока. — Я никак не могу донести до вас информацию, что ничего не продаю и посредником не выступаю. У меня была совсем другая функция на аукционе.
Она тут же осеклась, сообразив, что переступила ту черту, где начинаются частные интересы заказчика. Кому-кому, а такой особе, как Эльвира Кононова, вовсе ни к чему было знать подробности их договора. Но та и глазом не моргнула, продолжая с еще большим напором:
— У меня нет своего магазина, да по нынешним временам это и не нужно. Знаете, конечно, сколько народу разорилось в прошлом году? А в этом? Я торгую на сетевых площадках. И поэтому некоторые замшелые личности, у которых ни одного аккаунта в Сети нет, относятся ко мне с подозрением. А между тем у меня обороты куда выше, чем у них, и я могу продать практически все что угодно. И это не обязательно дешевка, нет-нет. Кроме того…
Кононова вдруг осеклась, взглянув на дверь в служебное помещение. Александра автоматически сделала то же самое. Теперь был слышен мужской голос.
— Скажите вашей клиентке, что она получит у меня лучшие цены в Москве, — громким шепотом произнесла Кононова, заговорщицки распахивая глаза, круглые, как у совы, с короткими белесыми ресницами, изжелта-зеленоватые. — Я не плачу вперед, я беру вещи на реализацию, да мне, собственно, достаточно будет фотографий. Я сама сфотографирую и выложу в Сети. Я уж знаю, где их показать. Процент у меня совсем небольшой, я беру оборотом, а не наценкой. Мне важно продать побольше и расширить клиентскую базу. Да! Если я буду работать с постоянными клиентами, мне все-таки понадобится показывать вещь. Но я всегда даю расписку.
— Вы меня совсем не понимаете… — Александра сама не знала, отчего до сих пор слушает эту оголтелую саморекламу, но просто уйти не решалась. Что-то удерживало ее в этом магазине, до потолка набитом картинами и безделушками более чем среднего уровня. Болтовня Кононовой, ее сладкий голос и крепкий запах духов — все это странным образом ослабляло волю. «Возможно, — мелькнуло у Александры в голове, — она владеет какими-то методиками убеждения, как цыганки на вокзале, например!»
— А знаете что? — с трудом стряхнув с себя сонную одурь, воскликнула Александра. — Поговорите на эту тему с Эдгаром Штроммом!
— С кем? — внезапно изменившимся тоном спросила Кононова. Сладости в ее голосе не осталось, вопрос прозвучал отрывисто и жестко: — Это кто?
— Ну как же, вы знаете его, должно быть. Это друг покойного Исхакова и друг его дочери, которая вчера устраивала аукцион. Раньше он жил в Москве, сейчас в Германии, кажется. Тоже крупный коллекционер — янтарь, органика, старые пластики.
— Впервые слышу! — с неудовольствием отрезала Кононова. — И где мне его искать?
— Сейчас он в отъезде, но, должно быть, скоро вернется в Москву.
— Послушайте! — перекупщица вновь бросила настороженный взгляд на дверь в служебное помещение. Теперь там было тихо, и Александра также насторожилась. «Мы пытаемся услышать, что говорят они, а они, кажется, подслушивают нас!»
— Послушайте, не нужен нам никакой Штромм, или как его там. — Кононова вновь округлила глаза и зашептала еще тише: — Это все пиявки, они только присасываются к делу и задирают цены. Мне интересно договориться напрямую с хозяйкой, через вас! Там была одна штучка… Четки из оттоманского фатурана.