олютно не пропускающая свет. Добавки из красящих веществ могут сделать эту смолу похожей на янтарь, перламутр, слоновую кость.
Алешина поднесла к губам пустую чашку, попыталась сделать глоток, с недоумением в нее заглянула и поставила на место. Подняла руку, подзывая официантку.
— Галалит был снят с промышленного производства еще в семидесятых годах, в СССР. Не знаю, с какой целью экспериментировал с ним Исхаков, но Адвокат проводил в лаборатории целые ночи. Я тоже решила брать ночную смену, она оплачивалась дороже. Мы с Адвокатом стали оставаться в лаборатории по ночам, одни. Иногда приходил Исхаков. Мне он давал обычные поручения, хотя я и была уже студенткой пятого курса и шла на красный диплом. А этот Адвокат был просто послушным ремесленником, не владеющим простой терминологией. Но схватывал он все на лету, это правда. Я наблюдала за ним… Не потому, что он мне нравился, просто он представлял для меня загадку. У него была какая-то цель, и он ее преследовал.
Постепенно лаборантка стала замечать, что официальные опыты с галалитом занимают у Адвоката не так уж много времени. Параллельно, под руководством Исхакова, он ставил и другие опыты, результаты которых фиксировались не в общем журнале, а в отдельной тетради.
— Такая синяя толстая тетрадь, Адвокат всегда носил ее с собой, вечером приносил на работу, утром забирал, а ведь это запрещено. Они работали с фенолом, формальдегидом, с различными присадками, которые доставал Исхаков. Это была мелкая желтоватая пыль, коричневые крошки, натуральные смолы, смолы из полиэфира… Иногда мне казалось, что они с ума сошли, как средневековые алхимики, которые валили в одну реторту все, что им нравилось. И вместе с тем была некая система в их действиях, они явно работали на какой-то результат. Я много раз пыталась узнать, чем они занимаются, но безуспешно. Единственное, что я понимала, — получившиеся в результате нагрева и прессования материалы они пытаются формовать и подвергают дальнейшей обработке. Этим занимался исключительно Адвокат. Образования ему не хватало, но пальцы у него были ловкие. Он всегда носил с собой набор для резьбы по твердым материалам — по кости, по камню, по перламутру. И пальцы у него были вечно изрезаны, как у всех резчиков по органике. Эти ножи оставляют микротрещины на всю жизнь, после я много раз пожимала такие руки, как у него… Ладонь — словно в мелких колючках.
К ним подошла официантка, Алешина заказала еще чашку кофе, вопросительно взглянула на Александру.
— Ты что-нибудь еще будешь?
Художница неподвижно смотрела в пространство, в пустой угол между головой Марины Алешиной и вешалкой. Алешина даже обернулась проверить, нет ли там чего, и перегнулась через стол:
— У тебя такой вид, будто ты спишь. Выпей еще кофе. Два капучино, пожалуйста!
Когда они вновь остались одни, Александра перевела взгляд на лицо собеседницы. Та смотрела на нее с тревожным ожиданием.
— Ты вот только что сейчас сказала, — художница не заметила, как тоже соскользнула на «ты», — что у профессиональных резчиков бывают шершавые руки, в микротрещинах…
— Это всем известно, что из того? — удивленно спросила Алешина.
— Мне не было известно. Я-то никогда не занималась этой темой, обработка органики и прочего… Так что там вышло с этим парнем? С Адвокатом?
— Он пропал, — Алешина покачала головой. — Все случилось в один день. Адвокат не вышел в ночную смену. А Исхаков не приехал в институт. Утром стало известно, что Исхакова убил сосед. Адвокат больше не появлялся. Я даже в отделе кадров спрашивала, не приходил ли он за расчетом и как его зовут. Выяснилось, что через отдел кадров его не проводили. Исхаков выписал ему пропуск как своему аспиранту. Но никаким аспирантом Адвокат не был. И деньги он получал не из кассы института, а из кармана Исхакова.
— Послушай… — Александра с трудом проглотила комок, застывший в горле. — Ты знала Федотова. Он мог зарезать друга и коллегу из-за…
— Не мог! — Алешина не дала ей договорить. — Мы все были в шоке, когда на него повесили это обвинение.
— Но это значит, что в ту ночь в доме был кто-то еще… Эта рука, эти шрамы… Попугай…
Алешина сощурилась:
— Объясни.
— Той ночью на дочь Исхакова тоже напали, ты знаешь об этом, наверное. Ее ударили ножом. Кто это был, она не видела, но перед этим получила толчок по лицу и запомнила, что ладонь у нападавшего была словно колючей, шершавой.
Алешина судорожно закашлялась, удерживая ладонью запрыгавшие на груди бусы.
— У Федотова жил попугай, который постоянно кусался, и все пальцы у него были в шрамах.
Алешина выставила вперед ладонь, словно защищаясь:
— Я поняла, поняла… Ты считаешь, что в ту ночь в доме был Адвокат?! И он убил Федотова и Исхакова?
— Он же был близок к покойному профессору… И они пропали в одну ночь. Разве это не подозрительно?
— Я не могу представить его в роли убийцы, — пробормотала Алешина. — Хотя… В состоянии аффекта люди делают немыслимые вещи.
— Хорошо, пусть это был не он, пусть он просто перестал приходить в институт после смерти своего покровителя. Но ты навела меня на мысль — нападавший точно был из этого клана, резчиков по органике! Я не верю в поножовщину между старыми друзьями-профессорами!
— Да никто и не верил, — мрачно заметила Алешина. — Следствие слишком быстро свернули. Я даже не знала, что девочка давала какие-то показания, которые обернулись против Федотова… Понятно, если она запомнила такую характерную руку, следователю не надо было далеко ходить в поисках подозреваемого. Я до сих пор не могу вспоминать тот день, когда мы все узнали. Для меня это был двойной шок. Я уважала обоих, как людей и как ученых, считала их образцами человеческой порядочности… И тут такой ужас. Знаешь, про Адвоката даже никто и не вспоминал… Тогда в лаборатории творился такой хаос, потом ее переформировали. Все проекты Исхакова закрыли. Я ушла на другую подработку, тоже на органику, потом защитила диплом, поступила в аспирантуру. И так получилось, что постепенно я сделалась первым экспертом в Москве по редким пластикам и материалам, снятым с производства. На эту тему у меня и кандидатская диссертация была. «Еще к вопросу о термической обработке полиэфира в азотной среде». Как-то так это называлось…
Алешина махнула рукой:
— И все это теперь очень далеко. Я давно ушла из науки, но она дала мне базу, основу для всего, что я сейчас делаю. Точность моей экспертизы всегда приближается к ста процентам. А экспертов по старым пластикам очень мало. Я прилично зарабатываю, кое-что покупаю, продаю. Конечно, когда я услышала, что будет распродаваться коллекция Исхакова, меня это потрясло. Прошлое вдруг воскресло. Я вспомнила свои ночные смены, Адвоката, его опыты с пластиками. Один из последних процессов меня особенно интриговал. Я уже кое в чем разбиралась, и у меня возникла мысль, что Адвокат пытается воссоздать фатуран. Могу только сказать, что в процессе запекания участвовал мелко истолченный янтарь цвета черри. Это, знаешь, самый низкопробный сорт янтаря, его можно просто раздавить пальцами, столько в нем мусора, песка, мха, прочих вкраплений. Но покупателям нравится красноватый цвет, поэтому черри часто подделывают с помощью красителей. Спасибо, и рассчитайте нас, пожалуйста!
Последние слова относились к официантке, вернувшейся с подносом. Девушка отправилась к кассе. Алешина перегнулась через стол:
— Он все-таки сварил его, этот фатуран, изумительного вишневого цвета. Настоящий, тяжелый, будто маслянистый на ощупь. Он дал мне подержать несколько бусин. Во всяком случае, это было что-то очень похожее на фатуран. Адвокат от радости даже разговорился и преподал мне урок, в полевых условиях, так сказать. Научил отличать подлинный бакелит от фейкелита. Критериев подлинности фатурана, как известно, нет. Есть один критерий — время создания изделия, оно не может быть позже сороковых годов прошлого века. Именно тогда на Ближний Восток перестал поступать европейский бакелит, служивший основой для создания фатурана. Адвокат был так опьянен своим успехом, что посвящал меня во все стадии производства. При мне нагревал и прессовал под давлением смолу, формовал бусины, полировал и сверлил, при мне попробовал нанести узор резцом. Узор очень простой.
Алешина открыла сумку, достала блокнот и ручкой начертила большой овал, рассеченный тремя линиями.
— Похоже на латинскую литеру «Y».
— Спинка сверчка, — Александра чуть шевельнула внезапно пересохшими губами.
— А неделю спустя Исхаков пригласил меня к себе в кабинет, надо было отнести в лабораторию какие-то бумаги. И у него на столе лежали четки из фатурана темно-вишневого цвета. Изумительной красоты четки. Я обратила внимание, что они выглядят совсем как настоящие. Бусины были нанизаны на шелковый шнур, который заканчивался кистью. Кисть была далеко не новая. Это придавало всему изделию старинный вид. Исхаков заметил мой взгляд и предложил взять четки в руки, оценить их красоту. Он говорил об оттоманском фатуране, как влюбленный жених о своей невесте. Наверное, я тогда впервые начала понимать, что такое настоящий коллекционер. Со всеми отклонениями от нормы. Вопросов я не задавала, хотя знала, что четки поддельные.
— Но Исхаков купил четки в Стамбуле! — воскликнула Александра. — Не знаю, чем он занимался в лаборатории, но настоящие четки, безусловно, существовали, и он заплатил за них большую сумму!
— Стамбул… — Алешина вздохнула. — Впервые слышу. Да, он часто ездил в командировки, теоретически мог побывать и в Стамбуле. Но я видела процесс изготовления фальшивых четок. А после видела эти самые четки на столе у Исхакова. Они ничем не отличались друг от друга. Это и были те самые четки, из-за которых убили профессора. Он задался целью создать точную копию оттоманского фатурана. Что ж, цели своей он достиг. Подделка была великолепна. У меня есть основание думать, что в его знаменитой коллекции было еще немало подделок работы Адвоката. Даже на аукционе, не подержав предмета в руках, я видела, что предлагаются фейки. У меня слишком большой опыт, глаз не ошибается.