первые. Они о чем-то разговаривали, тихо, мне не было слышно. Мне только показалось, что Федотов уговаривал, а Исхаков не соглашался. Потом приехал покупатель.
Произнеся эти слова, Адвокат содрогнулся.
— Кто он? Как его зовут? — жадно спросила Александра.
— Я не знаю, как его зовут. Я видел его впервые. Странный, очень странный, будто все время притворяется… Шутил все время. И голос такой противный…
— Маленький? — выкрикнула Александра. — Глаза разные? Один круглый, другой с отвисшим веком?
— Вы знаете его?! — Адвокат резко встал, толкнув стол так, что кофе выплеснулся на столешницу.
— К несчастью. Что было дальше?
— Дальше? — Адвокат закашлялся, схватился за горло. — Дальше начался кошмар.
…По признанию Адвоката, он хотел уйти с той минуты, как понял, что Исхаков продает фальшивые четки. Но уйти было некуда, он понятия не имел, где оказался. К тому же авторитет Исхакова все еще был для него непререкаем.
— Гость увидел четки и пришел в восторг. Профессор Федотов ничего не говорил, но я видел, что он очень расстроен. Он пытался что-то сказать Исхакову, но тот не слушал. Он рассказал историю приобретения четок в Стамбуле. Показал экспертное заключение, выданное его же собственным НИИ, что изделие произведено именно из того вида пластика, какой заявлен. Как вы понимаете, заключение было выдано на настоящие четки, и не Исхаковым, такой экспертизы никто бы не принял. Гость был очень доволен. Он собирался расплатиться наличными, сказал, что это его принцип. Федотов хотел уйти, но Исхаков просил его остаться. Я видел, что он чувствует себя очень неуверенно. Гость уже собирался отдать деньги, но вдруг попросил разрешение дополнительно осмотреть четки. Мне стало плохо. Просто перед глазами все поплыло. Откуда я знал, разбирается он в фатуране или нет. Он достал футляр, разложил на столе. Скальпель, зажигалка, растворитель, ватные палочки… Но для начала он включил маленький экран с сильной подсветкой, положил на него четки и взял лупу.
…Минуту стояла тишина. Гость осматривал одно звено за другим. Особенно он задержался на самой крупной бусине. Адвокат обливался ледяным потом. Он прекрасно помнил, что именно там были особенно заметны характерные для поддельного фатурана следы в местах резьбы.
— Очень крупный объект… Я переделывал эту бусину три раза, но если взят такой объем, пыль все равно будет. То есть это не пыль, конечно. Это внутренние микротрещины. Настоящий фатуран их не дает. Почему — неизвестно. Секрет утерян.
Осмотр с помощью лупы был окончен. Исхаков держался спокойно, терпеливо. Федотов явно чувствовал себя лишним. Адвокат обмирал от страха. Гость отложил лупу и взял нож из своего набора.
— Мы все подумали, что он собирается сделать соскоб с бусины и поджечь порошок. Исхаков запротестовал. Тот поднял глаза, и я увидел, что они совершенно безумные. Он все понял, он увидел пыль! Он бросился на профессора с ножом. Тот даже не вскрикнул. Федотов кинулся сперва к ним, потом к двери, задел шнур от настольной лампы, упал, свалил лампу, она разбилась. Мы остались в темноте, светился только экран, на котором лежали четки. Федотов поднялся, открыл дверь. Выбежал на площадку, гость погнался за ним. Я не мог двинуться с места. Мне казалось, я уже умер. За дверью послышался крик, что-то покатилось вниз по лестнице. Еще какой-то шум, хлопнула дверь. Я стоял в кабинете и ждал, когда он вернется за мной. Мне даже страшно уже не было. Но никто не возвращался. Я смотрел на эти четки. Мне пришла в голову мысль, что они как-то свидетельствуют против меня. На просвет они были совсем кровавого цвета. Цвет черри, знаете. Настоящий оттенок черри нелегко повторить. Я взял их и тут же уронил. Мне было противно, просто мерзко ощущать их тяжесть. Погасил экран. Стало совсем темно и в кабинете, и на лестнице. Я потихоньку вышел. Я не помнил, что в доме есть еще девочка, я совсем забыл об этом. И я не помню, чтобы брал скальпель из набора, но зачем-то взял его… Потом обнаружил у себя в руке. Я стал спускаться по лестнице и вдруг на кого-то наткнулся. Кто-то поднимался мне навстречу. Я подумал, что это он, он вернулся. Толкнул его и ударил наугад. И побежал…
…Очнулся Адвокат уже на лесной дороге, ведущей к поселку. Ни фонарей, ни машин там не было. В руке у него был скальпель, который он сжимал с такой силой, что затекли пальцы. Ладонь была покрыта какой-то темной засохшей коркой. Он выбросил скальпель, метя наугад, подальше в лес. Пошел по шоссе, содрогаясь от каждого звука в лесу, от каждого крика ночной птицы, хруста ветки.
— Часа в два ночи я зашел на какую-то заправку. Там был туалет сбоку, не в общем зале. К счастью. Там я увидел, что и рука, и рукав куртки у меня в крови. Я вымыл руки, постирал рукав. Оставаться там побоялся. Боялся, что будут расспрашивать, как я оказался на шоссе в такое время, без машины. Пошел дальше, голосовал. Один грузовик подбросил меня до ближайшего города. Оттуда я первой электричкой вернулся домой. Лег спать, как всегда, после ночного дежурства. И уснул, провалился. И во сне видел, что все это был сон, и очень радовался. А утром мне позвонила Елизавета. И с этих пор я на нее работал. Пятнадцать лет.
— Каким образом она на вас вышла?
— Она мне не говорила, но я понял, что это она привезла того типа… Только в дом не вошла, ждала где-то снаружи в машине. Меня она вычислила легко. Сказала, что меня посадят за двойное убийство, если я не закрою рот навсегда. Что там везде мои отпечатки пальцев. Что никто не поверит ни в какого клиента и никто за меня не заступится. И тут же пообещала работу, «на всю жизнь», как она сказала. Я переехал к ней. У нее здесь неподалеку, в области, большой склад. При нем есть помещение для сторожа. Там можно было жить. Я и жил… Она кормила меня, привозила лекарства, сигареты. Я делал для нее аналоги пластиков, иногда заказов было много, иногда не очень. Она не держала меня взаперти, совсем нет. Но куда мне было идти и зачем? Ни образования, ничего… Я делал то, что умел делать, и получал за это содержание и карманные деньги. Но в последнее время все изменилось. Она стала приезжать чаще и как-то странно со мной обращалась. Как с пустым местом. Стала прямо говорить, что я хуже работаю, что теряю навык. Что я действительно потерял с этими пластиками, так это здоровье. Там ведь даже вытяжки нет, в ее сарае. Я ночами не сплю, кашляю. А куда бы я пошел, если бы она меня выгнала?
— Вы сами себя убедили, что вам некуда идти, — оборвала его Александра. — Дело могли возобновить. Обвинили невинного человека, профессора Федотова. А убийца спокойно разъезжает по миру, живет в дорогих отелях, пьет шампанское.
— А мне все равно, что он пьет, — неожиданно резко ответил Адвокат. — Но я не хочу, чтобы вас убили. Я даже вас не знаю, но все равно…
— Почему вы считаете, что меня должны убить? Какой в этом смысл?
— Они с самого начала не собирались продавать на аукционе эти проклятые четки, которые я сделал! — Адвокат снова стиснул лицо в ладонях, а когда отнял их, на его бледных щеках выступили алые пятна. — Они выкачали из дочери Исхакова все, что могли, у нее больше нет дома, нет ничего, кроме этой коллекции, в которой полно моих работ! Они заменяли их, а оригиналы продавали на сторону, за границу. У них есть каналы. Вас наняли для того, чтобы вы остановили аукцион, потому что скандал был неизбежен. О коллекции Исхакова давно ходили нехорошие слухи. Потом вас подставили, чтобы обвинить в краже четок. А потом должны были убрать, чтобы снова обвинить во всем мертвеца. Как и в первый раз. В первый же раз у них получилось, дело закрыли. И сейчас его закрыли бы. А я…
Он покачал головой.
— Елизавета говорила по телефону практически при мне, в соседней комнате, не стесняясь. Я понял, что я уже труп. Что мне тоже не жить. Меня убрать намного проще, меня ведь и искать никто не будет. Родители умерли. Друзей у меня нет. Девушки нет. Ничего нет, да и меня самого тоже нет. Они хотят закрыть производство подделок. Их слишком много накопилось на рынке. Они сами потопили свой корабль. А кто там на нем утонет, их не волнует. Елизавета рассказывала по телефону кому-то, где вы живете. Назвала переулок, сказала, что ваша мастерская на последнем этаже заброшенного особняка, возле которого уже поставили леса и сетку натянули. Знаете… Я все эти годы думал, что мне некуда идти. А теперь вдруг будто услышал адрес. Хотя адреса-то и не было…
— А ведь мне ваша покровительница обещала жилье при своем складе, отличные условия, абсолютно отдельное, — сощурилась Александра. — Наверное, имелось в виду, что после вас…
— Вряд ли вы бы там долго прожили, — поежился Адвокат. — Там зимой очень холодно.
— Вы должны пойти в полицию, — Александра пересекла мансарду, остановилась у окна. — Если хотите, я пойду с вами.
— А что я скажу?
— Правду.
— Пятнадцать лет эта правда никому была не нужна… — вяло произнес Адвокат. — Вот если бы я вину на себя взял, другое дело. А так… Обвинять человека, которого даже не знаю.
— Зато я знаю его.
— А доказательства у вас есть? — спросил мужчина и сам себе ответил, с какой-то обреченной удовлетворенностью: — Доказательств нет.
Александра промолчала. Ее гость был прав — голословные обвинения против Леонида Полтавского в убийстве пятнадцатилетней давности, при отсутствии других свидетелей, стоили немного. «Да и кто он такой, этот Адвокат? Человек, пятнадцать лет штамповавший фальшивки. Удравший с места двойного убийства. Возникнет вопрос — почему убежал, почему не пошел в полицию, когда оправился от шока? Почему сотрудничал с преступниками? Он прав, на нем уже повисло слишком много, чтобы вот так просто, с чистой совестью, явиться с показаниями…»
— А когда они хотели меня убить? — спросила она, глядя в переулок. — И как, если не секрет?
— Елизавета говорила что-то про заявление в полицию… Кто-то должен был написать заявление в полицию.
— Я понимаю, кажется, — медленно проговорила Александра. — Но этот кто-то не написал заявления, меня не включили в число подозреваемых в краже, и я не покончила с собой. А должна была — от страха, видимо, или от мук нечистой совести, или просто от того, что жизнь не задалась… Уж какая-нибудь причина показалась бы правдоподобной.