Девушка шмыгнула носом, поморгала и неуверенно кивнула.
– А ты свое письмо уже вскрыл?
– Нет еще. – Болт аккуратно потеснил топтавшегося на конверте сычика, задумчиво взял послание в руки.
«От Болотовых».
Наконец с хрустом оторвал клейкий край.
Помедлил, сунул пальцы внутрь и… вытащил сложенный листок бумаги.
Ася судорожно выдохнула. Осторожно присела рядом, но в письмо не заглядывала, просто ждала.
«Привет, пап! Как ты? Хоть бы фото прислал. Мы с мамой очень скучаем! Она плачет, часто. Знаю, радостного у вас там мало, поэтому вот тебе три новости, и все суперские!
Во-первых, у меня, похоже, будет красный диплом! Ура! Можешь гордиться умницей-дочкой! Только ты никому не говори, вот совсем-совсем никому, хорошо? Очень боюсь сглазить, еще экзамены же. Ну разве что дяде Юре и Асе, они мне родные. Да, Ася тоже, пусть и знаю ее только по твоим письмам. Она будет мне как младшая сестренка, когда вас наконец вызволят из этого дурацкого тумана. Уверена, мы обязательно подружимся!
А во‑вторых, Егор сделал мне предложение! С кольцом, все как положено. Оно такое классное, просто о-бал-ден-но-е-е! Егор тоже передает тебе привет. Я не знала, когда дойдет письмо, потому согласилась, не спросив тебя, ничего? Маме он очень нравится, говорит, мне ужасно повезло с женихом. Совсем как ей с тобой когда-то повезло! Это она сама так говорит, представляешь?»
Болт прервал чтение и стиснул зубы от накатившей боли.
– Что? – выдохнула Ася. – Что-то плохое?
– Нет-нет, все в порядке… Вспомнил кое-что просто.
Болт улыбнулся девушке, погладил сычика по голове. Трясущимися пальцами достал из нагрудного кармана фотографию, присланную в прошлом письме. Посмотрел. Продолжил читать.
«Мы уже назначали дату – восьмое июля, прямо в День любви, семьи и верности, помнишь? Немного банально, конечно, ну хоть не четырнадцатое февраля, это вообще бр-р. С платьем еще не заморачивалась. Та еще головная боль предстоит, но мы особо шиковать не хотим. Мама обещала помочь, она всегда хорошо шила. Жаль только очень, что тебя не будет на свадьбе… Однако…
А теперь в‑третьих! В новостях только и говорят, будто ученые вот-вот откроют проход в вашей Хмари! Шведы совместно с нашими что-то там придумали. Больше про это ничего не знаю, все же такое суперсекретное.
Ну, вот и все из последнего вроде рассказала. Держись. Если не успеют вас выручить, фотки со свадьбы мы обязательно тебе пришлем, не переживай!
Мы тебя все целуем, обнимаем, скучаем и конечно же очень любим!
Крепко-крепко целуем! Твоя Семья!
P.S.: Джуна двух щенков родила: мальчика и девочку. Еще не назвали, мальчишка пятнистый, а девочка рыжая-рыжая, только правая лапка белая. Думаем, кому пристраивать будем, хотя они маленькие еще совсем».
– Как там? – робко поинтересовалась Ася, когда Болт закончил чтение и сложил исписанный аккуратным почерком дочери листок. – Что происходит?
– Жизнь, – едва слышно ответил Болт.
Часть II. Страна теней
«И взял Иосифа господин его, и отдал его в темницу, где заключены узники царя. И был он там в темнице. И Господь был с Иосифом, и простер к нему милость, и даровал ему благоволение в очах начальника темницы. И отдал начальник темницы в руки Иосифу всех узников, находившихся в темнице, и во всем, что они там ни делали, он был распорядителем. Начальник темницы и не смотрел ни за чем, что было у него в руках: потому что Господь был с Иосифом, и во всем, что он делал, Господь давал успех».
Глава 1. Поле
Июнь 2035
Труха, один из трех мужиков, получивших «черную метку» в белоснежном конверте, «отъехал» в ночь с тридцатого мая на первое июня. Забившись в свою камеру, он, по словам дежурных, долго трясся как осиновый лист, а потом внезапно подорвался со шконки, и его вывернуло. В буквальном смысле слова – наизнанку. Убирать останки Трухи пришлось в респираторах со специальным противорвотным настоем Мичурина: мало кто мог дышать без спазмов рядом с исходящим паром и запахом испражнений кровавым остовом.
Сразу же после побудки, горланя про ежика с дырочкой в правом боку, Карбид выколол себе глаза концом зубной щетки, а потом бился теменем о стену, оставляя пятна, словно краской брызгал, до тех пор, пока не упал. Даже несколько мужиков не смогли его остановить. Словно осатанел.
В полдень Войлок в отчаянии попытался дать винта[3] и угнать БТР. Но был расстрелян с трех постов сразу, осев на землю уже кровавой бесформенной кучей, жадно, судорожными спазмами хватавшей воздух и брызжущий фонтанчиками крови, словно простреленная бочка вина. Что тут скажешь. Повезло…
А в три часа дня дозорные заметили у столба Деда Мороза, который в очередной раз, не сказав ни слова, оставил на привычном месте мешок и растворился в Хмари. На вышке даже не пошевелились. Просто свистнули дневального, который и заволок «почту» на территорию.
Сдвинув пару столов, привычно высыпали на них шуршащую груду новеньких конвертов.
– Киздец, – скрестив на груди руки и наблюдая за раздачей, хмыкнул Физик, мусоля в уголке рта палочку.
– Чего? – не понял Буряк, сидевший верхом на стуле, облокотившись на его спинку.
– В кой-то веки почта исправно работает. Раньше благим матом на нее орали. В очередях толклись, с бабками горлопаня. Шутки шутили. А тут на тебе.
– И то верно, – ухмыльнулся сосед, но тут же подскис. – Если бы не метки эти дурацкие еще.
– Это да, – согласился Физик, языком перемещая палочку из одного уголка рта в другой и наблюдая, как, тряся мослами, неуклюже выплясывает Барби, держа над головой письмо и радостно приговаривая нараспев: «А у меня нету! А у меня нету! Лай-ла! Ла-ла-ла-лай-ла-ла-ла-ла-а…» – Лещенко хренов. Нашел что петь.
Но в этот раз – о чудо! – проклятой метки не оказалось ни у кого!
Распечатывавшие конверты люди не верили своим глазам.
– Живем! – заорал обычно сдержанный Физик. – Гуляй, Рассия-я!
– АУЕ! – откликнулся дружный хор. – Вентилятор!
Мужики заволновались, обрадовались, зашевелились.
– Все, ауешники, по рабочим местам, – скомандовал повеселевший Чулков в окружении таких же жизнерадостных коллег. – Хорош отплясывать. Вечером всем дополнительная пайка! Я сегодня охренеть какой добрый. Давай-давай-давай, выметайтесь отсюда.
– А у меня нету! – победоносно пропел торопившийся мимо охранника Барби, показывая ему конверт.
– Поздравляю. – Тот выхватил конверт и с хрустом смял его в мозолистом кулаке. Потом им же ударил вскользь по челюсти толстяка, почти в нос. – Теперь точно нет.
Барби схватился за ушибленное место. Замер, понурился.
– Ясно?
Обиженно задрожали губы.
– Тебе особо объяснить, тушенка? Че стал? – Охранник сунул Барби его конверт обратно, замахнулся дубинкой, и толстяк поспешно скрылся за дверью.
И все равно вечер удался. Оживленно и наперебой, зачитывая и обсуждая полученные весточки, лебеди кто группками, кто парами заспешили в арестантский блок, словно ручей камень, привычно обтекая трудящегося над полом Богдана.
Блаженный с ведром и шваброй остался в коридоре один. Постояв немного в тишине, он вдруг растерянно закрутил головой и заморгал:
– Почему темно? Почему туман? Богдану надо свет. Богдану не видно, где мыть…
Рублевая монетка, которой в токарной придали особую форму, открывала смотровое оконце в женскую душевую. Еще подарочек сунешь дежурной – и милости просим. Расписание, естественно, имелось.
Эти моменты Зюзя любил больше всего. Когда девушки работали в прачечной, он любил подглядывать, фантазировать… И, конечно, особливо за лапочкой Асенькой. Золотце калининское. Холеное-береженое.
Он давно облюбовал себе отличное место за грохочущей сушилкой. Покрытая испариной, с выбивающимися из-под косынки локонами, в своем сетчатом боди, которое горошинами натягивали соски, да джинсовые шортики в обтяжку. М-м-м… Слюни утри.
Бабы и девки были разобраны у всех по часам. Существовал график, даже очередь. И Зюзя, естественно, не отставал. В СИЗО роль прачек-поваров-раздатчиков и уборщиков выполняла хозобслуга. Те же зэки, которые ради УДО соглашались на эту работу. «Посидельцы» их не любили, ибо это означало ссучиться – пойти на поводу у администрации. Но ввиду новой ситуации правила пришлось немного поменять.
Хлорка, порошки, пар, влага…
Натруженные, усталые тела.
Невинность.
Зюзя обожал Асю. Еще с малых лет. Как формироваться начала. И в назначенный час уже изнывал на посту, жадно предвкушая увиденное. Шелест воды, щебет баб, всяких – толстых, дистрофичных, с дешевыми синюшными болтами, которые с возрастом на сиськах или задницах вытягивались все больше и больше, превращаясь не в наколки, а в корявую мазню алкоголика. Кто без руки. Кто в синяках. Кто вообще с «мордой», как их называли на «деловых» местах – кухне или прачечной.
Но тут входила она, богиня с полотенцем на плече. Махала, что-то ответив кому-то из подруг. Бросала в корзину трусики и футболки.
Ася работала не покладая рук, замачивая белье, переключая систему отжима и перетаскивая корзинки с уже чистым. Отдыхала всегда у своей машинки, сев на мокрый пол, вытерев лоб и доставая кулон, видневшийся на сеточке между округлых грудей.
Она всегда рассматривала что-то внутри этой цацки, но Зюзю это не волновало. В такие моменты он всегда представлял, как, стиснув зубы, имеет ее. Как она просит пощады, надсадно крича под ним, требует еще, рвя на себе свою дурацкую сетку…
Девушка с грустью смотрела на раскрытый кулон, указательным пальцем ведя по его краю… Наблюдавшая гадина чуть не выскочила из своего укрытия, когда Ася вытащила из него странной формы картонку и, повертев ее в руках, прочитала что-то, едва перебирая губами. «Сука, не разобрать. Угол не тот. Но это