И самым страшным моментом в жизни становится то, что однажды прекрасным утром ты осознаешь, что ты ко всему привык.
Что теперь это твой дом.
Ну а коль ты пожизненный, то и говорить-то не о чем. Тем более сейчас, после войны, перевернувшей все с ног на голову. Когда все письма дружно поют о переменах «там за туманами», лучшей жизни, чистом воздухе. Ждущей тебя семье…
Перемены. Вот теперь ты их боишься. Тебя сломали. Ты больше никто. Опущенный, с вырезанной и выпотрошенной душой. Просто винтик непонятно какого и кому нужного механизма, который тихонько работает где-то в темном углу под кроватью.
«Ты просто Болт. И думай только о своей заднице».
Он считал себя не таким уж плохим человеком, хоть призраки прошлого не хотели его отпускать и не отпустят никогда. Он не извинял себя. Было ли это проявлением эгоизма? Но должен был отомстить за семью… которая на самом деле оказалась… жива. Голова шла кругом. Да и Калинин с Асей тоже нормальные люди. Они-то уж… Вторая семья, что ни говори. И дети, которые здесь родились, ни в чем не виноваты… Их-то выпустить можно, правда ведь?
– Мож-жет.
«Кто-то сдал, сука, – думал Болт, съежившись в темноте на холодном бетонном полу. – Падла. Ничего. Я во всем разберусь».
– Вз-взрез-зай! Подер-рнем! Повж-ж-жухнем! – дышит в затылок азартным, жарким выхлопом бензопила.
Кандидатур подходящих хоть завались. Тот же мудацкий Зюзя… Жаль вот только, время потерял. Другой ботинок или еще какую подходящую емкость теперь будет труднее найти, стукач наверняка и Мичурина предупредил, хотя тому что три черенка, что килограмм – цветы все равно только животина хавала.
«Думай, думай», – стискивая зубы, заставлял себя Болт.
И внезапно вспыхнула новая идея.
Ну конечно! Придется, правда, попотеть в прямом смысле.
Но Болотов не желал сдаваться.
Скорей бы уже выйти из одиночки.
Глава 2. Билет в ад
1 июля 2035
Дежурный, дождавшись кивка начальника колонии, молча вывалил на стол груду свежих писем. Вокруг, словно на киношной бирже, наперебой загомонили волнующиеся мужики.
На этот раз мешок просто оказался у ворот тюрьмы. Кто принес – непонятно, дежурные никого не видели, даже мужика в красном со своим чудо-посохом.
Помня о прошлой удаче, все торопливо вскрывали свои письма, и то и дело слышались облегченные выдохи или похлопывания по плечу.
– Та-а-ак…
Все обернулись на голос Герцога. Бугор, отошедший в сторону, смотрел на свою морщинистую ладонь, наполненную пеплом. Стиснув зубы, Чулков подал условный сигнал, и охранники быстро придвинулись к нему поближе.
– Вы что же, ссученыши, – ровно проговорил Герцог. – В ляльки со мной играть? У нас что сегодня, первое апреля, и все охренели?! Да вас, падлы, на четыре точки всех давно поставить надо! А пятую законопатить! Думали, на чернуху куплюсь?! Я ваши душонки насквозь вижу, падлы! Зюзенька, али ты, радость ты моя, кинжал кинул, сявонька ненаглядная. Иди сюда, на перышке посиди…
Но стукача как ветром сдуло.
– Так открывали же при всех, как обычно, – откуда-то из дальнего угла тихонько пискнул Барби.
– Не понял?! – набычившийся Герцог засверлил глазами вмиг замолчавшую толпу.
В столовой воцарилась мертвая тишина. Никто не хотел по шее или того хуже. А прятавшийся за спинами толстяк так и вовсе мечтал провалиться сквозь землю, но спасительные двери из помещения как раз закрывал собой разъяренный Герцог, который все-таки узнал голос.
– С мешка ведь глаз не спускали, – тихо сказал Шпунт. – Все это время.
Герцог, который был ниже сантиметров на двадцать, неспешно подошел к нему и запрокинул голову.
– Скажите «а-а-а». Ща в доктора поиграем, знаешь развлекуху такую? – И, вытянув руку, он с яростью затолкал пепел в рот Шпунта, размазывая черноту коротенькими пальцами по небритым щекам зэка. – Вкусно тебе, с-сука, а? Жуй-жуй… Ум-м. Н-на добавки? Хрумкай. Нравится, что? Небо в клеточку – друзья в полосочку. Скажи?! Не слышу.
– Угум, – промычал Шпунт.
– Только мне вякни еще, кирпич. На здоровье…
Затем Герцог отошел в сторону и оглядел контингент, молча следивший за сценой.
– Чего зенки растопырили, гниды черножопые?! А?! Вы чего, Герцога свалить захотели, что ли? Выродки ссаные.
И в этот момент Барби, не выдержав напряжения, от страха громко пернул. Кто-то не выдержал и тихонько прыснул.
– Ладно. Сегодня за шутку зачту, – потихоньку выпустив пар, выцепив среди стоявших Болта, Герцог страшно на него посмотрел и вышел из столовой.
– Тьфу, сука, – сплюнул на пол Шпунт и вытер испачканные губы тыльной стороной ладони. – Говно собачье.
– А это считается? – пискнул Барби.
– Лучше заткнись, – посоветовал Шпунт. – Пердун херов.
– Спокойно, братуха, – сказал Болт, вслушиваясь в гвалт за стеной. – Я пойду.
Босые, в одних штанах, они со Шпунтом сидели на скамейке в каморке, отведенной под раздевалку, обматывая кулаки обрывками ткани. Дрались жестко и жестоко, с минимумом правил, до полного изнеможения противника. Однако убийства категорически запрещались, иначе в колонии никого, кроме охранников, давно уже не осталось бы. Впрочем, те в отборе тоже иногда участвовали. Подручные предметы, проходившие досмотр, не возбранялись.
Публика могла отвлекать дерущихся, но входить в круг было нельзя. Как для бойцов, так и для зрителей под абсолютным запретом находились любые вспомогательные материалы: ножи, заточки, гвозди, обрывки колючей проволоки… Это грозило карцером на месяц, то есть – проще сразу сдохнуть. Так что в поединщиков летели оскорбления, комки глины, тухлые яйца и прочий не опасный мелкий мусор.
Ставки принимались «джорджиками» и талонами на прогулку, продукты и сигареты. Отказа от похода в Хмарь не существовало, а вот «приз» был намного страшнее.
Рейд в административный корпус за таинственным содержимым сейфа.
Туда. Наверх.
– Что, опять? – удивился Шпунт. – И чего ты так туда рвешься?
– Не знаю. – Болт аккуратно снял очки и положил их рядом на скамью. Он не боялся, что кто-нибудь на них позарится: один раз они уже пропадали, однако подозрительно быстро нашлись. Наверное, Калинин повлиял. Хорошо еще не разломали или не сел никто. Новые линзы в нынешние времена сделать было невозможно, а другие подходящие добыть – это до Соликамска и обратно, да еще поди их там найди.
Болт и правда не знал, что каждый раз гнало его в лабиринт. Достаточно тяжелый, несмотря на нынешнее пищевое положение – сто двадцать килограммов мышц, он, скорее, таким образом хотел выместить накопившуюся боль по утраченной семье. Ударяя. Получая в ответ. Падая и вновь вставая. Раньше проще было: тянули куски проволоки, у кого короче, тот и шел. Но со временем наскучило, тогда и совместили «полезное с приятным». И главное, теперь он знал, ЧТО ему нужно.
Главной же изюминкой тотализатора было ставить друг против друга корешей или спевшихся.
– Готовы, красавицы? – просунув голову в дверь, пробасил рефери, который потом, невидимым из так называемой VIP-ложи, будет комментировать матч. – Айда на подиум, плясать пора!
Шпунт встал, поиграл упругими мускулами.
– Главное, не бзди, – дружески подмигнул он.
Все-таки вместе тогда на «грядку» сели.
– Я дырку заткнул, – усмехнулся в ответ Болт. – Только сковородки вот нет.
– Тогда нормалек, – согласился Шпунт. – Идем.
За дверцей находилось довольно просторное помещение. Небольшое круглое пространство, обнесенное ограждением из сетки по пояс, в центре освещали мигающие галогеновые лампочки, которые свешивались на цепях, а дальше, в полутьме, бесились и орали благодарные зрители. Истошно, до рвоты заходились цепные собаки, вооруженная охрана караулила ярусом выше. Напротив выхода красовалась надпись: «В Господа Бога уверовал в МЛС. До этого был грешен и мертв».
В этот раз ставки были пятьдесят на пятьдесят. Рослые мужики друг друга стоили. На представления и титулы никто не разменивался, поэтому, выйдя в освещенный центр, Шпунт с ходу заехал Болту в челюсть, чуть не выбив зуб. Публика взревела, заулюлюкала. Представление началось.
Тряхнув головой и прогнав яркие искры, Болотов ответил серией ударов в пресс. Отсутствие очков ничуть не мешало: где именно находится противник, он знал, а детали не имели никакого значения. Со всех сторон в дерущихся полетела всякая дрянь.
– Жрите! – задыхаясь от смеха, проорал толстый повар, и двое его помощников выплеснули на арену внушительный чан с какой-то вонючей, давно перестоявшейся гадостью, разящей плесенью так, что у всех находившихся рядом защипало глаза. Жижа быстро растеклась по полу, противники заскользили и рухнули наземь.
Толпа яростно заревела. Но тут выяснилось, что своими действиями повар немного подпортил игру. Босые бойцы, пытаясь встать, каждый раз снова валились на пол, в липкую бурду, а сблизившись, смогли только обхватить друг друга жирными руками, скользившими по телу.
– Эй, петушки, чо стесняетесь?! – подзадорил кто-то. – Мыльца подбросить?
Наконец Шпунт изловчился и, перевернувшись, ударил Болта обеими ногами в грудь. Тот задохнулся, отлетел, врезался в спружинившее ограждение. Но вместо того, чтобы вытолкнуть бойца обратно на ринг, как обычно бывало, кто-то накинул ему на шею цепочку и начал душить. Правилами это не запрещалось.
– Попался, с-с-ука, – незнакомо и вонюче дыхнуло в шею.
На арену тут же выбежал огромный доберман с чудовищно отросшими когтями. Этих собак, специально приберегаемых для боев, несколько дней морили голодом, чтобы выходило зрелищнее. Пес жадно вцепился в бок Шпунта, хлынула кровь. Толпа ревела от восторга.
Собрав последние силы, Болт со всей дури хватанул затылком назад. Хрустнуло, завыло, удавка ослабла, и Болотов рванулся на помощь другу, тут же упав в поварской жиже.
– Лови!
Откуда-то из толпы вылетела пара резиновых шлепанцев с кнопочными набойками для устойчивости – в таких обычно драили полы – и с коротким хлюпом упала у самых ног бойца. Судорожно напялив обувь,