Щелк, щелк, щелк – успокаивающе отзывалось мачете на бедре.
Здесь следы были уже практически не видны, и ориентирами служили только зеленый и желтый тросы, уходящие в темноту коридора – один налево, другой направо. Продышавшись и снова натянув намордник, Болт двинулся влево, по более различимым следам Сурьмы. Через метров двадцать в зеленом мареве ПНВ проступил скрюченный силуэт с повисшими плетьми руками, прислонившийся головой с рыжими жидкими волосами к запертой двери изолятора.
Как и предполагал Болт, Сурьму успел найти Красин: на трупе кроме разгрузки не было никакого инвентаря. Нагрудная сумка пустовала. Но если он тут побывал, где следы? И почему он не отцепил «линию», как полагалось? Разглядывая пол, Болотов различал только еле видную старую цепочку от подошв, и свежую, свою собственную рядом.
– Хрень какая-то.
А вот внешний вид Витьки заставил содрогнуться. Из проломленного лба Сурьмы, превращая лицо в зловещую маску и пачкая дверь, на пол натекла приличная лужа запекшейся крови, в окулярах ПНВ чернея расползшимся мазутным пятном. Скрюченные пальцы в изодранных перчатках, сточенные до мяса ногти, от которых по двери от смотрового окошка вниз тянулись десять неровных кровавых полос. В повернутой к Болту щеке зияла неровная дыра, в которой виднелись кривые зубы.
Заглянуть в окно не получилось, помешала намертво приржавевшая задвижка. Выходило, увидеть помещение Сурьма не мог, тогда что он… услышал такого, что бился и рвал пальцы в клочья, пока не отдал концы?
В тюрьме помнили историю с одним из первых ходоков, который еле приполз обратно. Захлебываясь кровавыми пузырями, трясущийся в горячке, он умолял помочь ему с дверью, так как в комнате для свиданий его жена с сыном ждет. Зовут они его, смеются. Времени-то на встречу мало… Так и не оправился, совсем чердак снесло. А через неделю вовсе отъехал, так и не покидая лазарета. После этого помеченное черепом и костями помещение на первом этаже обходили стороной, на всякий случай затыкая берушами уши.
Выходит, Болт натолкнулся на новую аномалию? Он приблизился к двери и прислушался. Ничего. Но место все равно нужно будет пометить и приписать к нему знак вопроса. Он оглядел труп и опустился на колени, расшнуровывая ботинок мертвого коллеги. «Тебе-то уж точно теперь не понадобится».
Затем, сняв с ремня катушку Сурьмы, Болт зашагал обратно, на ходу глянув на часы. Оказалось, он бродил уже добрый час, хотя ему думалось, что он отсутствовал минут пятнадцать-двадцать. И за все время, не считая того звука на третьем этаже, пока никаких происшествий. В первую же вылазку Болту чертовски, сказочно фартило.
Переплюнь, а то жопу сглазишь, одернул он сам себя.
Щелк, щелк, щелк, щелк…
Добравшись до площадки, Болт положил катушку Сурьмы рядом с катушкой Красина и, по обыкновению немного продышавшись, двинулся за последней, желтой «линией», для очистки совести решив проверить все наверняка.
Вот тут его ждал сюрприз. И весьма неприятный.
Накаркал.
Коридор заканчивался тупиком.
Конец троса Ваньки торчал из банки катушки, зажатой между стеной и приоткрытой дверью одного из кабинетов. Изнутри сочилась тьма.
Болт вздрогнул, чувствуя, как покрывается гусиной кожей.
На двери размашисто было намалевано «ТЫ». Чем-то бурым с потеками. Чем, гадать не хотелось.
Больше ничего. Ни признаков борьбы, ни тела, ни хабара – ничего. Пыль, гряз, спертый воздух давно покинутого помещения. Катакомбы.
Впрочем, так оно и было.
Попасть внутрь кабинета Болт не смог – покрытая ржой туша двери не давалась ни в какую. И если честно, Болотову хотелось убраться отсюда как можно скорее.
Но что же случилось с Ванькой?
Неужели кто-то побывал здесь и отнес останки ходока в склеп? Но он бы знал об этом. Да туалетом и не пользовались-то уже сколько лет ни по прямому назначению, ни с появлением крематория. И почему в таком случае не забрали остальных…
И эта надпись… Хрень.
Но по правилам он должен был проверить. Оставив катушку на месте, Болт пошел назад к лестнице, двигаясь к туалету. Он был в склепе лишь однажды, но даже сейчас, увидев череду черных, покрытых пылью мусорных мешков, содрогнулся.
В первые дни обитатели колонии еще не наладили систему кремации, а когда окончательно запечатались, на улицу казались только в масках – вонь от трупов не попавших в колонию несчастных стояла чудовищная. Голодные собаки, а потом уже и обезумевшие люди, борясь за остатки жизни, у стен пировали долго. Заткнув уши, дежурные на вышках старались смотреть куда угодно, только не вниз. Страшно кричали люди.
Кости убрали многим позже. Взрослые и, что страшнее, детские, поменьше, – если оставалось что-то, кроме кровавых лохмотьев, бывших когда-то одеждой.
В бывшем сортире лежали Первые. Ходоки, медики, милицейские и охранники, да просто обычные люди – те, кто выбирался за периметр в догорающий город. Герои. Пройдя вдоль них, он вернулся, чтобы убедиться наверняка – следов нет.
Да какого черта тут происходит?!
Болт оглядел темное помещение, поводя лучом фонаря. Побитый кафель остался, а вот все, что отвинчивалось или выдиралось – двери кабинок, унитазы, писсуары, умывальники, – унесли еще в первые дни после Катастрофы. И зеркала. Особенно зеркала.
Уже разворачиваясь к выходу, Болт краем глаза зацепил в дальнем углу какое-то движение. Или показалось?
Он сделал несколько шагов, присматриваясь.
Не может быть. Но как его могли здесь оставить? За столько лет?
Забыли в спешке? Вероятнее.
Болт остановился, смотря на размытое зеленое пятно в отражении единственного уцелевшего зеркала, в окулярах бывшего лишь черным провалом. Сколько лет назад он мог спокойно стоять перед зеркалом, собираясь на работу? Тысячу. Миллион.
В другой жизни и другой Вселенной.
Болту вдруг захотелось посмотреть на свое отражение собственными глазами. Задрав визор на лоб, он взглянул в глаза ссутулившегося человека напротив и вдруг понял, как он устал. За все это время после войны. Просто устал так жить. Устал от одинаковых рож, приевшейся жратвы, от сраных распорядков.
От всего. До омерзения и тошноты.
Но поделать ничего не мог. Грустные глаза, которым очки с каждым годом требовались все сильнее, белые нити в бороде…
Болт еще раз посмотрел и, стянув перчатку, дотронулся до мочки уха.
До ареста он носил в ухе серьгу, подарок жены, потом ее конфисковали, разумеется.
Только вот в отражении серьга была.
Глюк какой-то. Может, слишком долго смотрел в визор и глаза еще не привыкли… Болотов протянул руку, чтобы тронуть отражение, и с ужасом понял, что пальцы коснулись чьей-то липкой холодной кожи…
Зеркала не было.
По ушам хлестнула сирена, и только через мгновение отдернувший пальцы Болт понял, что это истошно орет он сам. Он шарахнулся к выходу прямо по хрустящим костям. Вывалившись из склепа, Болт, продолжая орать, не разбирая дороги понесся в сторону выхода. На лестнице он споткнулся об катушки и кубарем скатился по ступенькам вниз, крепко саданувшись лбом. Что-то жалобно хрустнуло.
Добежав до шлюза, Болт с такой силой замолотил в дверь, что перепуганный дежурный не сразу открыл.
– К-кто там?.. – хрипло ожил на стене динамик.
– Я!!!– сажая связки, ревел Болт. – Открывай, твою мать!
– Пароль?
– Ты охренел, сука?! Я один выходил!
– Пароль, – дрожащим голосом испуганно настаивал изнутри Данилов.
– Курган!!! КУРГАН! Открывай, говорю!
Но дежурный не торопился, и Болотов уже начал звереть от отчаяния, когда шлюз, наконец скрипнув, стал отодвигаться в сторону. Не став дожидаться, когда дверь откроется полностью, Болт, наплевав на свои габариты, втиснулся в проем, опрокинув на пол заоравшего от неожиданности охранника, из руки которого вылетел пистолет.
Развернувшись, Болт закрутил ручку вентиля, быстрее закрывая спасительную преграду. И только когда створа встала на место и задвижка была опущена, он привалился спиной к двери, тяжело дыша загнанным зверем.
– Т-ты, твою мать, что… – со смесью страха и обиды исподлобья зыркнул Данилов, нашаривая на полу пистолет. – Что… Ч-что там…
Начиная справляться с дыхалкой, Болт открыл было рот, как вдруг с той стороны о створу что-то сильно ударило.
– А-а-а!!! – завизжал боец, трясущимися руками наставляя пистолет на Болта.
– Опусти ствол, придурок! – в свою очередь закричал Болотов, как ошпаренный бросаясь от двери.
– ЭТО ЧТО?!
– А Я ЗНАЮ?!
– Чего орете, козлы?! – В комнатку влетел начальник смены Захаров. – Я только засыпать начал.
– Изыди… изыди, – не опуская руку, в которой дрожал пистолет, жалобно лепетал Данилов. – Ангела-Хранителя призываю…
– Че ты там бормочешь? – проворчал Захаров. – Мозги себе призови. Ствол убрал.
Он выдернул пистолет из рук дежурного.
– А ты, Болтяра, рано чего так? Набрал?
– Что-то есть, – бледными губами пробормотал Болотов.
– Глянем. – Начсмены шагнул ближе, открыл крышку висевшего на груди Болта мотоциклетного короба и заглянув туда, плюнул. – Говно, – заключил он, бросая крышку на место. – Еще неси. И этого пердуна с собой забери, авось вдвоем лучше управитесь.
– НЕ-ЕТ! – во всю глотку заголосил Данилов. – Я туда не пойду.
– А в изолятор пойдешь? Зассыха, – презрительно бросил Захаров. – На.
И, сунув дежурному его пистолет, ушел обратно.
– Идем, – немного успокоившись, сказал Болт. – Карту дополнять будешь…
Данилов что-то буркнул, руки у него еще тряслись.
Ну хоть вдвоем. Не так страшно.
– Ну и на хрена ты опять влез? – устало спросил Калинин, опершись на стол и исподлобья смотря на стоявшего перед ним Болотова, под правым глазом которого багровел здоровый фингал от падения.
– Так по чести же, – пожал печами тот.
– По чести… Аське я бы что сказал?
– Я вроде в женихи не записывался.
– Ладно. Показывай, что там у тебя.
Болт послушно поставил на столешницу мотоциклетный кофр и, подождав, пока Калинин расчистит место, вывалил содержимое. Пока главврач деловито копался в давно обесцененной дребедени, стоявший Болт смотрел поверх кресла Калинина на старую мозаику-пазл, изображавшую витрувианского человека. Когда-то давно на уроках рисования долго собиравший головоломку один из зэков, бывший архитектор, с какого-то перепугу, вернувшись из Хмари, нарисовал поверх «полураспятого» идеально пропорционального человека план-карту «Лебедя», помечая особенными знаками какие-то ему одному ведомые закоулки. Этот пазл видел не каждый. В нем не хватало одного-единственного фрагмента – в голове.