– Нет, нет… – бормотал тем временем Калинин, низко склонившись над столом. – Да вы что, издеваетесь все, вашу мать, сам туда же клал…
– Опять мимо?
– Опять, – с досадой выдохнул врач. – Ладно, забирай обратно, разделите там как-нибудь между собой.
– Ты бы хоть сказал, что искать. Авось легче было бы. Туда ползать, знаешь, тоже не цацу танцевать, – сгребая хлам в короб, Болт еще раз мимоходом глянул на картину.
– Все-таки странный, да? – меняя тему и перехватив его взгляд, сказал Калинин. – Обычно ведь колонии в зданиях монастырей располагали, поэтому как почти крепость. Ее нарисовать-то и хотел, а получился наш «Лебедь». Его изначально как тюрьму возводили.
Когда Болт закрывал за собой дверь, то вдруг почувствовал, как холодеет от очевидной, все время бывшей у всех на виду догадки.
Глава 4. По делам его
3 июля 2035
Как и предполагал Болт, Мичурин принял «особые меры предосторожности», просто навалив на мешки с семенами большие, вставленные друг в друга и перевернутые тяжелые горшки. Возиться с ними времени не было. Бегло осмотрев мешки и ящики, он нашел знакомый рисунок, но, поскольку напрямую забрать черенки было нельзя, стал осматривать землю, мало ли выпало что. Вспарывать же мешки – только себя с потрохами сдавать. Немного пошарив вокруг, он наконец наткнулся на небольшую луковку и сжал ее в кулаке. Ладно. Что вырастет, то вырастет. В конце концов от души, да и времени у него уже совсем не было. Раз лежала рядом с «цветочными» ящиками, так может, орхидея какая.
Выйдя из теплицы и притворив дверь, он с большой осторожностью направился к баракам.
Оказавшись в камере, Болотов упрямо забил ботинок как можно глубже за толкан и, едва коснувшись подушки, моментально провалился в сон.
Хоронить Герцога собирались вечером. Ася, повязав поверх джинсов простынку – пара юбок у нее была, но выше колен, собрала косу, накинула на голову платок, взяла Библию и пошла к отцу Иннокентию, настоятелю храма Святой великомученицы Анастасии Узорешительницы и святителя Николая, архиепископа Мирликийского.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь. – Постучав, она открыла тяжелую дверь и вошла внутрь полутемного помещения церквушки.
Гроб с бугром был уже поставлен посредине, и над ним, что-то едва слышно бормоча, склонился дьякон Егор, позвякивая какими-то инструментами.
– Здравствуйте, – произнесла девушка.
– А, Ася, – поднял голову Егор. – Он у себя, проходи.
Ася пошла к знакомой дверце, прижимая к груди книгу и вновь ощущая странное чувство, будто иконы, во множестве развешанные по стенам, двигаются. Проходя мимо гроба, в котором лежал Герцог со скрещенными на груди руками, она обратила внимание на блюдце, стоявшее рядом на стуле, в котором посверкивало что-то золотое.
Поймав ее взгляд, Егор с какой-то плохо скрываемой неловкостью пробормотал:
– Иди-иди, мне работать надо.
У отца Иннокентия, как всегда, было натоплено. Вкусно пахло ладаном и чем-то еще. На старенькой печи посвистывал чайник.
– А, пришла, – поднялся навстречу Асе старенький отец Иннокентий.
– Благословите, батюшка.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Господи Иисусе Христе Боже наш. Помилуй нас, аминь.
Отец Иннокентий прочел над склонившей голову девушкой короткую молитву и указал на стул.
– Дочитала поди?
– Да. – Ася послушно опустилась на указанный стул, пока батюшка закрывал дверцу, за которой возился с гробом Егор.
– И?
– Мне кое-что непонятно, – ответила Ася, вслушиваясь в странные звуки, доносившиеся оттуда, где был установлен гроб. Что-то похоже на «клац-клац».
– Чай? – предложил священник, снимая с прокопченного чугуна чайник.
– Да, пожалуйста.
– Так и что же тебе непонятно?
– Апокалипсис. Война. – Ася поправила косынку и положила книгу на столик.
– Так.
– Здесь написано, что Апокалипсис случился не сразу. Но ведь войны-то и не было как таковой. Все погибли разом.
– Да, – кивнул отец Иннокентий. – Сначала отключился свет. Упали самолеты, и вся техника, созданная человеком, вмиг умерла.
– Наш Апокалипсис не похож на тот, что в книге. И вообще, почему мы остались здесь, а не попали в Рай или в Ад?
Клак-клац-клац – звонко по блюдцу. После пары секунд тишины в дверь постучали, и в комнатку заглянул Егор.
– Батюшка, белыми шьем?
– Да белыми, белыми. Ступай. – Священник вздохнул и, разливая ароматный напиток по кружкам, неспешно проговорил: – У католиков, Ася, было еще понятие Чистилища, помнишь, я рассказывал? Так вот, человечество наказало само себя…
– Войной? – не поняла девушка.
– Жадностью. Алчностью. Трусостью, – ответил отец Иннокентий, присаживаясь напротив Аси. – В последнее время я думаю, что это самое Чистилище стараниями людей все-таки появилось. Эдакое нечто вроде тамбура между Раем и Адом… Наша Земля.
В дверь снова постучали.
– Простите, батюшка… – Егор замялся и показал садовые ножницы. – С лицом я закончил.
– Под корень делай.
– Ясно. – Егор исчез.
– Но ведь здесь написано, что Бог любит всех и каждого, почему он это допустил?
– Потому же, почему Он создал Землю, – мягко улыбнулся священник. – Это не ведомо никому.
– А зачем Он допустил Войну? И почему погиб Герцог?
– Ты веришь в Бога?
– Я Его не видела, – задумчиво нахмурила брови Ася. – Но получается, что Он – самый крутой решала?
Отец Иннокентий растерянно моргнул, подавил смешок и степенно кивнул:
– Он создал Землю и всех нас. Выходит, так. Но мы же договорились: никаких блатных слов.
– Извините.
– Знаешь, был такой раньше светлый христианский праздник Пасха, в котором на землю сходил Благодатный Огонь.
– Огонь?
– Да. Крестный тебе не рассказывал?
– Нет. Но как? – недоверчиво спросила Ася. – Прямо так и сходил? Откуда?
– То таинство было Великое. Господь как бы посылал нам весточку. И было предание, что в тот час и день, когда не сойдет Огонь на входящего в специальную келью священника, дни мира сочтены.
– А если у него зажигалка была?
– Нет. Служителя обыскивали. Это настоящее чудо, дочка.
– И в тринадцатом он не сошел, да? – со скепсисом догадалась Ася.
– Да нет, – вздохнул батюшка. – Сошел. Только мы замест Бога все для себя сами решили. Грешные дураки. Следом сошел и другой огонь…
– Простите, – смутилась Ася. – Я не понимаю… Поэтому у нас на часах нет стрелок?
– О чем ты? – не понял батюшка.
– Ну, чтобы дни не считать.
– Да… – помолчав, ответил отец Иннокентий. – Может быть. Наверное. Не знаю, дочка. Разве это важно сейчас.
– А где он сейчас?
– Бог? Везде.
– А почему Он не помогает нам?
– Испытывает. Видит, что натворили. Надеется, что одумаемся. Только вряд ли, поздно уже…
– И кому теперь верить… А Герцог? – Ася бросила взгляд на гроб. – Что он сейчас?
– То нам неведомо, – вздохнул священник и покачал головой. – В любом случае у вас сейчас дела поважнее. Нового бугра выбирать придется. Им придется.
– Вы же сказали, без блата.
– Прости, дочка. Забылся. Но времена нынче такие. Сам ведь не без греха.
– Зачем?
– Чтобы порядок был… Но тебе не стоит. Не надо.
В каморку зашел Егор, поставил перед отцом Иннокентием прикрытое салфеткой блюдце.
– Готово.
– Молодец. Ступай с Богом.
Егор ушел, а отец Иннокентий, помедлив, снял салфетку. На блюдце лежали золотые зубы и яркие кровавые перстни Герцога. Асю передернуло.
– У нас теперь нет времени, дочка… После похорон стая будет голосовать за нового бугра.
– И что будет? – сглотнув вязкую слюну, тихо спросила Ася.
– Война будет, – ответил священник, набросил салфетку обратно и отпил глоток чаю. – Грызня за трон. Нужна система, порядок. Его нельзя нарушать.
– А зачем вам… это?
– Хабар, – внезапно цинично ответил отец Иннокентий. – И память.
Почувствовав подкатывающую к горлу тошноту, Ася встала.
– Я, пожалуй, пойду.
– Тебе бы исповедаться да причаститься.
– Поняла.
Идя к выходу, девушка мельком взглянула на гроб, в котором лежал Герцог. Лицо его казалось каким-то серым, губы были зашиты белыми нитками, словно зачириканы маркером, а скрещенные на груди кисти под кровавыми тряпками стали короткими, как у ребенка.
Вернувшись к себе, Ася сорвала с головы платок, посмотрела на себя в осколок зеркала. А потом упала на кровать и зарыдала, уткнувшись в подушку.
Герцога кремировали по всем обычаям как церковным, так и нововведенным тюремным, положив голое тело на решетку – драгоценные шмотки и парусину уже давно тратить перестали, а цацки и пробрякухи с золотыми зубами будут потом специально разыграны на аукционе – в большой чугунный бак. Раскрывался он наподобие барбекюшницы – хоть сравнение было точным, но и довольно зловещим. Когда отец Иннокентий заканчивал отпевание, прокопченная конструкция с ржавым стоном закрывалась, и в ее бока ввинчивались несколько трубок, подсоединенных к метановым огнеметам. Ну а дальше привычное дело техники: прибавить-убавить, подождать, пока остынет, отсыпать щепотку того, что когда-то было криминальным авторитетом, в пустую гильзу и заткнуть бумажкой с криво выведенной погремухой. Остальное поместить в коробочку и положить в крохотную могилу – словно для кошки какой – на территории церкви.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь, – в который раз перекрестился отец Иннокентий, большим пальцем вдавливая гильзу с остатками Герцога рядом с остальными «гробиками».
Так попрощались с последним криминальным авторитетом колонии.
Солнце опускалось за линию горизонта, по небу ползли тяжелые грозовые тучи. Последние лучи скользили по бескрайней степи, когда меж камнями ползком пробирался разведчик Железных. Впереди виднелась его цель – огромный склад боеприпасов.