«успокойся успокойся успокойся».
Сейчас я просто хочу, чтобы меня обняла мама. И мне за это даже не стыдно. На сегодня с меня хватит взрослой фигни. И со взрослых, похоже, тоже.
На следующий день женщина-коп появляется на грязной дороге у дома. Она расставляет желтые отметки на какие-то строго определенные места. За ней приходит фотограф. А потом еще какие-то люди в белых синтетических костюмах. Но ничего полезного они явно не находят. Я понимаю это по их опущенным плечам. Мы с родителями наблюдаем за происходящим из окна. Это место теперь совсем не выглядит нашим.
Полицейская в перчатках подбирает какой-то предмет, достает пакет с застежкой и кидает его внутрь. Похоже на сигаретный бычок. Реальность и воображение начинают мешаться у меня в голове. Это он его бросил? Я чувствую себя совершенно дико, потому что очень отчетливо представляю, как Человек с кинжалом курил здесь, на этом самом месте, и это делает меня вроде как ответственным, как будто я создал его, или как-то контролирую, или что-то в этом духе.
– Я хочу спуститься туда, – заявляю я.
– Зачем? – спрашивает отец. Его борода сегодня особенно всклокочена, а это явно говорит о том, что он расстроен. – Пусть власти делают свое дело, Уайлдер. Не надо вмешиваться. Мы со своей стороны все сделали.
– Я просто… – быстро оглядываюсь в поисках вдохновения. – Может, ей не помешала бы чашка кофе.
Я осторожно несу чашку горячего кофе прямо туда, где она стоит, задумчиво поджав губы. У нее широкое лицо, и на нем широко расставлены глаза – черные, как бусинки. Она выглядит как старомодная вязаная кукла с косичками.
– М-м?.. – все так же задумчиво тянет женщина и берет у меня из рук кофе. И тут же вздрагивает. – О! Снова привет. Спасибо. Ты клал сахар?
– Нет.
– Хорошо.
Женщина-коп выпивает кофе двумя глотками. Он, наверное, очень горячий, но она не подает виду, просто вытирает рот тыльной стороной ладони и отдает чашку обратно.
– Как думаете, вы сможете его поймать?
– Откуда мы знаем, что это он?
Я пожимаю плечами.
– Мне кажется, что он.
– Мне тоже, – вздыхает женщина-коп.
Я так и не смог запомнить ее имя, так что опускаю глаза на бейджик. На нем написано «Офицер Харден[6]». Пытаюсь сделать это незаметно, но ее сверкающие глаза-бусинки внимательно следят за моим взглядом.
– Да, я слышала много шуток. Можешь звать меня просто Офицер.
– Эм, хорошо, – соглашаюсь, но у меня в голове роится тысяча вариантов шуток, и я чувствую, как краснею.
– Ты боишься, это понятно.
– Пожалуйста, можете просто сказать мне правду? – прошу я. – Если его поймают, надолго его посадят? Я боялся бы гораздо меньше, если б знал какие-то факты. Но никто мне ничего не говорит.
– Ты еще пацан. Не стоит волноваться о подобных вещах.
– Мне семнадцать, – глубоко вздохнув, замечаю я. – Меня могут судить как взрослого, например.
Офицер смотрит на меня своими круглыми черными глазами.
– Могут, значит. Ладно. Факты. Ну, сейчас их маловато, но ладно. Взлом с проникновением – это преступление класса Б. Если мы сможем его доказать. Еще мы можем взять его за то, что он фотографировал детей. Что это? Угроза здоровью и жизни ребенка, очевидно. Нарушение неприкосновенности частной жизни? Ну, скорее всего. И есть еще нож. Итого он может получить восемнадцать месяцев. Хотя, как по мне, его нужно запрятать навсегда. Так что даже если мы выясним, кто это, ничего особенного может и не случиться. Но все равно нужно попытаться. И мы пытаемся. Ждем не дождемся, когда он сделает что похуже. А он сделает. Рано или поздно. Достаточно фактологии? – она берет из кармана карточку и протягивает мне.
– Вы нам вчера уже давали. Карточку.
– Теперь я даю тебе еще одну. Положи одну рядом с телефоном, другую оставь у себя. Звони, если заметишь что-нибудь. И я серьезно – что угодно.
– Как вы думаете, он может сюда вернуться? Ну, попробовать пройтись по тому же маршруту, чтобы найти ее?
– Может быть. Но мы будем за вами присматривать. По вечерам будет дежурить патрульная машина. Но, слава богу, ты не его типаж. Хорошо, что у вас нет детей в доме. – Офицер стучит по груди сжатым кулаком. – Уф. Кажется, слишком быстро выпила кофе. Не смогла заснуть прошлой ночью, так что кофеин был нужен. Ну, хоть припарковалась не очень близко.
Провожаю ее глазами, почему-то ощущая себя брошенным.
Он должен был уронить полароид ночью или ранним утром, незадолго до того, как я его нашел. Вчера вечером этой фотографии на дороге не было.
Вернется ли он за ней?
Этой ночью я без сна лежу в кровати и слушаю шум моря, сверчков и кричащих в ночи птиц. И тут слышу далекий тихий шум машины, подъезжающей к дому по единственной дороге. Это необычно: движения тут почти нет. Это патрульная машина, – думаю я, – они охраняют нас. Представляю серьезное лицо офицера Харден, которая сканирует лес своими глазами-бусинками в поисках темных силуэтов, сидя за рулем полицейской машины. От одного воспоминания о ней мне становится спокойнее. Я уже думаю подняться и пойти на кухню, чтобы посмотреть на нее в окно, выходящее на дорогу. Но не делаю этого.
Вдруг это не офицер Харден? Вдруг это он?
– Гляди под ноги! – окрикивает меня кто-то, и я вздрагиваю, очнувшись от своих мыслей. Я иду по натянутому вдоль волнореза канату, который утопает в промасленной гальке пляжа Кастина, окаймляющего город, словно грязный ноготь.
Мама ушла по делам в город, так что я решил спуститься к прибрежной полосе. Здесь особенно нечем заняться. Люди тут работают. Проржавевшие посудины стоят на деревянных мостках, а понтоны украшают длинные гирлянды рыболовных сетей. Пахнет бензином и потрошеной рыбой. В отличие от Рехобота или Кони-Айленда, это место не создано для развлечений.
– Осторожнее! – уже более взволнованно кричит голос, но я успеваю потерять равновесие. Моя нога утопает в куче склизких водорослей. Земля вздувшаяся и пористая, как губка, так что меня засасывает. Я кричу. В голове возникают сцены из старых черно-белых фильмов, и бегущей строкой проносятся рассказы про Шерлока Холмса: я вспоминаю сразу все истории про зыбучие пески, которые читал и слышал. Пытаюсь выкарабкаться, но от этого погружаюсь еще глубже и падаю на руки. Они тоже начинают вязнуть в мягком вонючем месиве – похоже на какие-то гнилые фрукты. Я задыхаюсь и с каждым паническим вдохом утопаю все сильнее – меня тянет и засасывает в глубину.
Чья-то крепкая рука хватает меня за плечо и выдергивает.
– Ты в порядке? – спрашивает рыбак с голубыми глазами, который поднял платок. – Немного застрял, да?
Я смущенно улыбаюсь.
– Поднимайся на борт и выпей газировки.
Его лодка болтается у небольшого причала.
На лодке пахнет бензином, а еще карболовым мылом. Тут очень чисто. Мама бы одобрила.
– Почти как дом, – замечаю я. Лодка напоминает о нашем доме в Свистящей бухте: такой же порядок, все на своих местах. Я представляю, каково никогда больше не возвращаться на берег, а просто жить в окружении тихий синевы, без людей, без тревог. Без школы.
– Плавучий дом! – с явным удовольствием соглашается он.
На полке в крошечной бортовой кухне стоят две жестянки. На одной написано «чай», на другой – «кофе». Он достает из холодильника содовую. Бутылки запотели от холода. С тихим чпоканьем рыбак снимает с них крышки. Я с удивлением наблюдаю за изящными движениями его легких коричневых пальцев.
– Уайлдер, – говорю я. – Извините, надо было представиться раньше.
– А я мистер Пеллетье, ну, вроде как, хотя меня так называют только в банке. Для своих Элтон, или Эл. – Он всматривается в мое лицо. – Ты знаешь моего сына. Ты друг Натаниэля.
– Да, – подтверждаю я. – Извините, я не сразу понял.
– Он мной не особо гордится, – вздыхает мистер Пеллетье. – Ну, дети должны быть лучше родителей. Это правильно.
Мне нечего на это ответить. Чтобы сгладить повисшую тишину, делаю огромный глоток газировки, но тут же закашливаюсь, и она течет у меня из носа.
– Могу я взять себе крышки? – спрашиваю, отдышавшись. При взгляде на них я вспомнил отца и его дурацкие запонки. Может, я смогу сделать ему новую пару – старые куда-то потерялись.
– Конечно, а зачем?
– Это довольно сложно объяснить, но вообще это подарок отцу.
– Хорошо, – одобрительно говорит рыбак. – Любовь в семье – это хорошо.
Крышечки от бутылок у меня в ладони превратились в маленькие драгоценные самородки.
– Хочешь увидеть снасть на акул?
Я хочу.
Снасть представляет из себя катушку с гидравлической системой; на леске блестят несколько жутких острых крюков. При взгляде на них меня передергивает.
– Понимаю, – хмыкает рыбак. – Злые штуковины. Если честно, у меня в последнее время сердце кровью обливается, когда я охочусь на акул. У них такие умные глаза. У акул. Последний раз, когда поймал рифовую, отпустил. Увидел ее боль. Теперь – только синие. Это совсем другое дело. Те еще сволочи. Синюю я могу тянуть на леске вдоль берега сколько влезет. И без всяких сожалений.
Я смеюсь. Отец Ната показывает мне ловушку для лобстеров и зуб большой белой акулы, который висит у него на груди.
– Подарок Натаниэля, – объясняет он. – Натаниэль – хороший мальчик. Он ее не поймал, просто нашел на пляже. Только не говори ему, что я тебе это сказал. – Рыбак поглаживает зуб большим пальцем. – Он правда хороший мальчик. Но растет. Теперь нечасто бывает дома. – Тут его лицо проясняется. – У меня же есть печенье с раздавленными мухами[7]! И оно правда с мухами! Я тебя угощу. – Он шутит, но я вижу тень грусти на его лице. Есть такие эмоции, которые ты всегда безошибочно распознаешь, насколько бы мимолетными они ни были. Отцу Ната одиноко. Я думаю о своем отце, который совсем не горит желанием проводить с нами время, и насколько все это обидно.