Я наблюдаю за красной тканью в его пальцах. И думаю, чего еще могли касаться эти руки.
– Вы никогда не думали, что вас могут поймать?
– Мы можем поговорить обо всем этом позже, – мягко произносит он. Я краснею, как будто меня подловили. – Со жвачкой легче думается.
Я подскакиваю и вытаскиваю из кармана смятую пачку долларовых купюр. Они почему-то влажные. Сбоку на вендинговой машине вмятина – ее кто-то пинал. Она прикована цепью к стене. У меня так жутко трясутся руки, что я еле-еле впихиваю скомканные банкноты в щель. Они снова вылезают со злобным жужжанием. Но наконец снизу вываливается огромная пачка коричной жвачки.
– Полагаю, у тебя есть вопросы, – говорит мистер Пеллетье. Запах корицы наполняет всю комнату для свиданий, и я почему-то думаю о девчонках на школьных танцах. А потом о бочках из-под масла. Дыши, – сурово приказываю я себе. – Просто дыши. Дыми. Дым. Дом.
Элтон ждет, терпеливо наблюдая за мной, как будто понимает мои эмоции и сочувствует.
– Я хотел спросить, откуда он взялся. Нат. Кто он?
– Он мой сын, – тихо произносит Элтон.
– Его группа крови говорит об обратном.
– Просто его мать не могла позаботиться о нем. Наркотики, понимаешь? А я хотел ребенка.
– А сама… мать… Она просто отдала его вам?
– Что же ты хочешь этим сказать? – с улыбкой спрашивает Элтон. – У тебя много вопросов. И у меня много вопросов. – Его пальцы поглаживают войлок. Уже быстрее. – Спасибо, сынок. За то, что пришел меня повидать. Ты как будто вернул мне частичку его.
Я понимаю, что он имеет в виду, потому что чувствую то же самое. Он вернул мне Ната. Я знаю, что на самом деле между ними нет родства – хоть и по-прежнему вижу своего друга в седеющем золоте волос рыбака и голубизне ласковых глаз. В его смехе слышится тот же оттенок сомнения, как и у сына, – как будто он сделал что-то, а теперь стесняется. И то, как он произносит мое имя… Это так больно, но я хочу еще: столько, сколько возможно.
– Помнишь ту расщелину с пивом в скале? – спрашивает Элтон. – Нат так ею гордился, думал, это его секрет. Я опустошал ее время от времени, когда был на мели. Иногда я даже возвращал бутылки обратно – один или два раза. Так честнее. А он злился на тебя, что ты их брал?
– Да. Иногда. Это были вы?
– Ага, – говорит он, и у него такое лукавое и довольное лицо, что я прыскаю от смеха, прежде чем вспоминаю…
– Ладно. Я не хочу о нем больше говорить.
– Разумеется. Как ты держишься после всего?
– Нужно двигаться дальше. Так что я просто… это скушал.
– Скушал, – повторяет Элтон, улыбаясь. – Забавно. Именно так говорил Натаниэль.
– Думаю, он имел в виду «выкусил».
– Даже я знаю это выражение. Почему он все время говорил неправильно?
– Не знаю. – Я понимаю, что улыбаюсь. Не Элтону, а своим воспоминаниям, и все же – и это самое страшное – он тоже улыбается. Вспомни, кто это, – говорю себе. Но проблема в том, что слишком сложно связать этого стройного мужчину с добрыми глазами и то, что произошло с женщинами из бочек. Но потом я замечаю мельтешение его пальцев, беспрерывно теребящих ярко-красную ткань.
– Я только и хочу, что говорить о нем, – произносит Элтон. Его открытый магический взгляд устремляется на меня. – Это тяжело. Сидеть здесь, без моего мальчика.
– Я скучаю по нему, – говорю я, и у меня из глаз начинают бесконтрольно течь слезы. – Все так кошмарно.
– У него хорошо получалось выслушивать чужие проблемы. Вы с ним были друзьями.
– Просто… у меня столько всего творится в голове. Есть один человек… к которому я испытываю странные чувства, но не знаю, что с ними делать. И еще мне снятся сны…
– Можешь поговорить со мной. Что бы там ни было, я отец. Я могу подставить плечо.
Я чувствую его тепло, которое обволакивает меня. Я могу рассказать ему все. Все что угодно. И он поймет, потому что на самом деле он не человек, он объект. Тут тебе ничего не грозит, – говорят его глаза. Я впускаю в себя это желание раскрыться, и оно наполняет меня. Всего на секунду.
– Я никогда вам ничего не скажу, – очень тихо говорю я.
Элтон издает глубокий долгий вздох и подается вперед:
– Ну, очень жаль. Но вот я тебе кое-что скажу, Уайлдер. Я невиновен.
– Что вы…
– Это все он. Мой сын. Я пытался защитить его. Мне кажется, ты можешь это понять. Ты умный.
– Вы… Вы имеете в виду, что Нат фотографировал тех детей?
– А, да. Это тоже. Но и все ужасы с теми несчастными женщинами – тоже он.
– Это невозможно. Он был слишком мал, чтобы сделать подобное…
– Да, Нат был совсем мальчиком, всего пять лет, когда нашел ее в той пещере, – задумчиво произносит Элтон. – У него только начали выпадать молочные зубы. Первую саму туда прибило, но, думаю, именно в этот момент у него возникла идея. И Нат оставил ее на пару дней, чтобы попрактиковаться с ножом. Ты знаешь, я сделал ему тот нож. Он постоянно его умыкал. Но я разрешал. Натаниэль всегда держал багор на «Сирене». Оглушал им тюленей. Тоже практика. Он долго практиковался, прежде чем стал достаточно сильным и подготовился. Нат был терпеливым мальчиком. Первая у него была в двенадцать. Он их называл женщинами в воде. – Элтон сужает глаза, глядя на меня. Я понимаю, что это просто близорукость, но он как будто щурится на солнце. Словно солнце Мэна следует за ним повсюду, даже здесь. Я слышу слабый стук. Он по очереди стучит ногтями среднего и указательного пальцев по большому, как когда-то Нат.
– Вы лжете.
– Ты знаешь, что нет. Ты сам об этом думал. – Рыбак по-прежнему потирает пальцами кусок войлока. Ткань как будто скрипит под ними.
Я понимаю, что он сейчас делает. Он накапливает воспоминания, чтобы они поддержали его среди бетона. Я – текстура, как песок или вода. Я глубоко дышу. Вдох, выдох. Я не позволю ему овладеть мной, как он овладел Натом. Вместо этого я сам овладею Элтоном, использую его в своих мемуарах. В своей книге.
– У тебя есть особые желания, – мягко говорит он. – Особые потребности.
– Что вы имеете в виду, какие потребности? – Откуда он знает мой секрет? Меня охватывает паника. Ближе всего к признанию я был в тот день в пещере с Харпер и Натом, но даже тогда я не проронил ни слова.
– Те, о которых ты рассказал в своем письме.
Теперь я действительно не понимаю, о чем он.
Над нашими головами звучит громкий сигнал. Посетители вокруг встают со своих стульев. У нас обоих не двигается ни один мускул.
– Я напишу тебе, – говорит Элтон. – Ты расскажешь мне о своих потребностях, а я тебе о Натаниэле. Ты можешь занять его место, стать мне сыном.
– Нет, – говорю я.
– Я расскажу тебе, кем он был. Откуда он взялся.
Я понимаю, что мной манипулируют. Что это уловка. Но мысль о том, чтобы получить все ответы, непреодолимо притягивает меня.
– Нам можно обняться перед твоим уходом, – говорит Элтон. Глаза у него спокойные, но между нами повисает решающий вопрос.
Я глубоко вдыхаю и делаю шаг вперед. Его руки крепко сжимают меня.
– Приятно было увидеться, сынок, – шепчет он в ухо, и слова окутывают меня мощным густым облаком корицы. Но, кроме ароматной жвачки, Элтон не пахнет ничем – как будто у него вообще нет тела.
Из тюрьмы я выбираюсь довольно долго – приходится пройти все те же этапы, что и по пути внутрь. Охранники, которые забрали мой бежевый свитер, ничего об этом не помнят и нигде не могут его найти. В итоге я наконец-то оказываюсь на стоянке. Скай выходит из машины и идет в мою сторону, но я жестами показываю, чтобы он оставался на месте. У меня кружится голова, и я не могу сфокусироваться на движущейся цели.
Я без приключений добираюсь до машины, но потом упираюсь в нее лбом, и теплый капюшон наполняется паром от прерывистого дыхания. Скай подходит ко мне и кладет руку на спину.
– Все прошло плохо, да?
– А? Все нормально. – Тут я понимаю, что меня сейчас стошнит, и меня рвет тут же, у машины. Скай все еще стоит рядом.
– Все в порядке, – успокаивает он. – Все в порядке, Уайлдер. – Когда я наконец заканчиваю, он тихо спрашивает: – Как насчет залезть в машину, пока мы оба тут не умерли от переохлаждения?
Внутри ревет обогреватель, от кожаных сидений восхитительно пахнет, и это так прекрасно – не быть в тюрьме, – что я начинаю плакать. Скай дает мне таблетку, влажные салфетки для рта и платочки, чтобы вытереть слезы. Он серьезно подготовился.
– Он не совершал убийств, – всхлипываю я. – Нат. Наконец-то я это знаю. Может, они не отец и сын, но похожи как две капли воды!
– Не понимаю, Уайлдер, ты о чем?
– Только что Элтон сказал мне, что убийца Нат. Но он врал.
– Откуда ты знаешь?
– У Ната был один жест, когда он врал. Он постукивал ногтями большого и указательного пальцев. Элтон сейчас сделал точно так же. – Машина начинает дрожать, но потом понимаю, что это я. – Он этого не делал, Скай. Нат не убивал всех этих женщин.
Скай пораженно вздыхает.
– Это прекрасно. А фотографии детей?
– Элтон сказал, что их делал Нат, как все и думали.
– Он врал?
Повисает пауза.
– Я не знаю, – наконец отвечаю я. – Нет. Мне кажется, это действительно делал Нат. – В голове поднимается какой-то странный гул. – Спасибо, что заставил меня приехать, Скай. – Это такое облегчение. Годы сомнений падают с моих плеч, потому что я понимаю, что прав. Хотя это немного сомнительное, частичное удовлетворение: а, мой друг всего лишь фотографировал спящих детей. Всего-навсего. Ничего такого.
Скай протягивает мне свою зеленую перьевую ручку и блокнот.
– Записывай! Все. Что он говорил, как выглядел, чем там пахло. Все! Быстро, пока не забыл.
Я беру ручку, мы сидим посреди голой пустыни тюремной автостоянки под падающим снегом, и я пишу. В какой-то момент я замедляюсь и останавливаюсь посреди предложения. Ручка дрожит над бумагой, на нее падает капля чернил и оставляет идеальный изумрудный круг.
Скай смотрит на меня: