Она дожидается, пока Уайлдер полностью исчезнет из виду. Пихает ему в рюкзак кошелек и все его личные вещи. Достает папку с Афродитой, выходящей из волн. Скай чувствует, как внутри пульсируют слова. Ей ужасно хочется открыть и просмотреть ее, но она удерживается и аккуратно кладет папку на заднее сиденье за спиной. Она думала оставить папку ему – большую часть она все равно знает наизусть. Но решила этого не делать. Она принадлежит ей, а не Уайлдеру. Она ее заслужила.
Я напишу книгу так, как хочется мне. Она жестока и беспощадна, как кровавая рана в груди.
Затем Скай наклоняется и открывает пассажирскую дверь. Аккуратно выставляет рюкзак Уайлдера на тротуар. Скорее всего, с ним ничего не случится, пока он не придет ее искать. В конце концов, в колледже много богатых ребят, да и люди в основной своей массе честные.
[]
Нет
Не
Мох
Мор
Вор
Рев
Верь
Лей
Ей
Нем
Не
Дверь
Верфь
Верь
Миг
Им
Спали
Спаси
Спина
Спаси
Писал
Спаси
Уайлдер, дни с шестого по десятый
Нейт носил свои драные вещи с врожденным изяществом. Он будто бы создан из всего натурального – дерева и камней, до гладкости отполированных морем.
Я просыпаюсь, услышав дыхание. В этот раз ничьи руки меня не обнимают. Напротив, такое чувство, будто меня раскатали, расплющили и растянули в правильные геометрические фигуры. Я кричу, но из глотки не вырывается ни звука. Но зато я слышу жуткий скрежет – словно крысы скребутся о каменную стену, или ломаются кости, или сгибается и трещит толстая ветвь. Или как будто бумага скрипит под пером.
Я с грохотом падаю на пол.
Утром я вижу, что у меня весь бок покрылся синяками – яркими и бордовыми, как грозовые тучи. Некоторые из них уже пожелтели и позеленели, словно начали заживать. Это меня страшно пугает, и я резко опускаю футболку, морщась от боли.
У желтых и зеленых фрагментов четко различимые очертания – они похожи на кольца змеи.
Так что сегодня мне приходится печатать одной рукой, аккуратно придерживая больную. Я набираю по одной букве зараз и поглядываю на клавиатуру искоса, как будто боюсь смотреть на нее в упор. Мне кажется, я где-то видел такое выражение лица, и тут вспоминаю: я видел его у Ская. Именно так он выглядел, когда пытался сосредоточиться.
Я натягиваю его, как вторую кожу.
Я сходил на фильм по «Гавани и кинжалу», который сняли сильно позже. Разумеется, сходил – кто бы устоял? Они перемешали временные линии, и действие происходит в колледже. Фильму не хватило наивности юности, но создатели добавили в него глубины и сложности. Я наблюдал, как симпатичный Скандар заплывает в пещеру с Уайли, Хелен и Нейтом. Почему-то именно то, что в лодке было четверо ребят, а не трое, взбесило меня больше всего. Скаю удалось добавить в историю себя, и это прямо-таки вдалбливалось в сознание.
Актер, сыгравший Уайли, выглядел точь-в-точь как я в его возрасте. А актер, сыгравший Ская, выглядел в точности как Скай. С годами реальность и фильм перемешались. Разум – ненадежная штука. Так что теперь, вспоминая, я могу видеть только эту картинку – Хелен, Нейт, Скандар и Уайли в лодке посреди сверкающего моря. Он забрал даже мои воспоминания.
Как я мог забыть, что Скай показал мне свой рассказ? Наверное, хотел поскорее замять эту историю, потому что он обиделся. Я ненавидел, когда мы ссорились. Но, конечно, после этого события стали развиваться быстрее. Скай понял, что как писатель я лучше – и что ему нужно действовать быстрее.
Удивительно, насколько стремительно возвращается память. Я разблокировал прошлое. Все встает на свои места. Я как детектив, распутывающий загадку. Конечно, детектив нужен, только когда есть преступление. Убийство моей жизни, полагаю. Моей карьеры.
Когда я перелистываю написанное за сегодня, что-то еще цепляет мое внимание, но не могу понять, что именно. Что болиголов похож на морковку? По какой-то причине у меня из головы не выходит лицо Харпер. Но я пойму все позже.
Достаю свитер из шкафа и вижу его. Беленький уголок, торчащий из щели в досках. Я вижу половинку буквы, написанной ядовито-зеленым курсивом. Конечно, я знаю, что это. Во всяком случае, у меня появляется страшное чувство.
– Ну же, – бормочу я, пытаясь выковырять и зацепить бумажку кончиками пальцев. – Ну же.
Достаю ящик с инструментами и взламываю стенку шкафа ломом. Доска отстает, сгибается и ломается. Я вытираю пот с бровей.
В записке сказано: «Скучаю по тебе. Скучаю по т».
Сверху «т» заканчивается длинным хвостиком, словно автора отвлекли. Чернила – ярко-зеленые, как трава. Записка как будто влажная.
– Скай? – спрашиваю я, хотя знаю, что это не он. Не может быть.
– Хватит! – громко кричу я.
Я вижу что-то в темном углу. Белое, зеленые чернила. Я подбираю записку дрожащей рукой.
Очень сегодня скучал. С.
Кончик бумаги опален, как будто обгорел, и это необъяснимо пугает. Как будто сама записка говорит, что я должен с ней сделать.
Подношу к запискам спичку и наблюдаю, как буквы тают, утопая в пламени. Пепел поднимается в воздух, летит к морю и исчезает.
– Ты меня не достанешь, – шепчу я. – Тебя здесь нет, Скай. Ты мертв.
Я тут же жалею о сделанном, потому что теперь, когда записок нет, меня охватывает мучительное сомнение, что они вообще существовали. Я понимаю, что слишком приблизился к нему, почти проник внутрь. Может, я превращаюсь в него?
Я дрожу, подтягиваю одеяло к подбородку и жду прихода сна. За окном темно. Или мне так кажется. Зеленые хвосты комет мелькают на горизонте.
Сегодня светло и очень холодно, но я не хочу оставаться в коттедже. Надеваю шапку, шарф, две пары носков и ботинки, которые Эмили подарила мне для похода в Катскилл[21]. Я вытаскиваю наружу стол.
Утро проходит хорошо, и обедаю я тоже на улице: последней коробкой макарон с сыром. Может, это мои последние макароны? Я приберусь в коттедже, прежде чем сделаю это. Не хочу, чтобы люди подумали, что я начал сходить с ума. Нужно, чтобы они восприняли книгу серьезно.
Рабочую почту тоже нужно проверить – коллеги забеспокоятся, если я этого не сделаю. Они могут прислать ко мне офицера полиции для так называемой «социальной проверки». Я знаю, что это такое, потому что Эмили однажды так сделала, когда была в Кабо, а я не отвечал на телефон пару дней.
Мои размышления прерывает звук шагов. Вижу вдалеке Харпер, тяжело нагруженную ведрами, тряпками, щетками и моющими средствами.
Я улыбаюсь, машу ей рукой и пытаюсь взять часть ее ноши, дико краснея от смущения.
– В коттедже не нужно убираться.
Я не могу пустить ее туда.
– Уайлдер, я не собираюсь натирать твои чертовы полы, ясно?
– Тогда куда ты идешь? – я киваю на ее принадлежности.
– Общественные работы. Хочешь помочь?
Мне нужна компания, так что я киваю.
Пока мы вместе идем по тропинке вниз по склону, ветер ревет у нас в ушах, но стоит спуститься в бухту, он сразу стихает. Слава богу, камни сегодня не поют. Но над рябью волн как будто стоит какой-то странный тихий шум… Я закрываю глаза и дышу.
Мы шагаем по гладкой круглой гальке, разбросанной вдоль бухты.
– Здесь, – говорит Харпер.
Я ничего не вижу, пока не оборачиваюсь и не гляжу себе за спину. По скале стекает что-то зеленое. Неровными, корявыми буквами кто-то свежей краской на каменной стене написал единственное слово: «Убийца». На секунду у меня темнеет в глазах.
– Кто мог это сделать? – спрашиваю я Харпер. – Они пришли по тропинке?.. Нет, наверное, подплыли на лодке…
С берега сообщения не увидеть – оно скрыто за отвесной скалой, смотрящей в море. Но если плыть на лодке, то точно увидишь слово «Убийца», написанное на склоне зеленой кислотной краской. А прямо над ним – дерево клена и мой стол, куда я прихожу писать каждый день. Убийца. Предупреждение только для тех обитателей океана, которые знают, куда смотреть.
– Это шутка?
Харпер непонимающе смотрит на меня.
– А что тут смешного? Просто граффити какого-то местного пацана.
– Но почему он выбрал именно это?
– Потому что вроде как звучит мощно? Круто?
– Это для меня. Послание.
– Я так не думаю, Уайлдер.
– А для кого тогда? Для тебя?
Харпер рассеянно треплет мои волосы:
– Тебе бы не помешало расчесаться. А то лохматый, как морковка.
Внезапно мне становится холодно. Морковка. Одно и то же воспоминание одолевало меня с того момента, как я описал день, когда нашел болиголов на Сморщенном Холме… Я показал его Скаю. Но кто первым показал болиголов мне?
– Харпер, – обращаюсь к ней. – Ты не оставляла маленьких записочек у меня в доме? Маленькие записочки зелеными чернилами? Ты всегда любила игры.
– Понятия не имею, о чем ты, – напрягшись, отвечает она.
– Что на самом деле случилось с Натом, Харпер?
– Он мертв, Уайлдер, и ты прекрасно это знаешь.
– В тот день, когда мы встретились у больницы, у тебя с собой был бумажный пакет. И что-то завернутое в фольгу. Какая-то вещь для Ната. Что это было?
– Я не знаю, Уайлдер. Косяк? Сладость? Ничего важного. Почему ты вспоминаешь об этом сейчас? Это было сто лет назад.