На ней светло-розовый костюмчик и жемчуг. Иногда она надевает красивый брючный костюм. В такие дни у нее что-то появляется в глазах – вроде скрытой улыбки. Перл точно знает, что чувствует себя смелее в брючном костюме.
Раздается оглушительный звонок, и она подскакивает.
– Тебе лучше вернуться на урок, – произносит директор. – Занятия по труду отвлекают от посторонних мыслей.
Слова Перл различает нормально, но подводный эффект усиливается. Воздух в кабинете подрагивает и рябит. В голове Перл поднимается шум ветра. Или это волны бьются о стены пещеры?
Все это случилось в понедельник, как ей кажется, хотя могло и во вторник. Потом она будет сильно сожалеть, что не запомнила точно.
Девочки вокруг Перл шьют и вяжут. К моменту выпуска из школы они все должны стать образцовыми домохозяйками.
Мюриэль запускает руку за пояс юбки Перл. Из-под него торчит складочка жира. Мюриэль больно щипает ее сильными пальцами. Глаза Перл наполняются слезами.
– Не плачь, – тихо шикает она. – Будут проблемы. – Это искреннее предупреждение. На слезы смотрят как на выпендреж. Перл понимает, что в поведении Мюриэль по отношению к ней нет ничего личного. Она просто такая.
– Чего хотел директор?
– У меня умер дядя, – наобум отвечает Перл. Правда слишком бесценна, и не все ее заслуживают.
До конца урока Мюриэль оставляет ее в покое. Дядя – это что-то слишком далекое. У всех есть дядя. История про то, что мертвое тело мамы Перл нашли в канистре из-под масла, куда его положил серийный убийца, могла выбить Мюриэль из колеи. А выбитые из колеи люди непредсказуемы.
Этой ночью Перл изо всех сил пытается вспомнить горную вершину и свою мать, призвать ее голос, ощущения тепла ее рук на ушах. Сегодня она точно придет. Я пытаюсь быть крутой, мама, – думает она. – Крутой, как горная река.
Ее мать не приходит.
У Перл выпали целые куски воспоминаний о том времени. Похороны, несколько недель после них, возвращение в школу. Они не слабые или подавленные, или что-то в этом духе. Их просто нет.
На самом деле исчезло несколько долгих месяцев – ровно до того дня, как в Фэйрвью пришла новая девочка.
Когда Перл входит в класс истории, она отчетливо чувствует: что-то изменилось. Стало теплее. И светлее. И еще кто-то сидит на обычно пустующем месте рядом с Перл. У этой девушки круглое детское лицо, невинные глаза и рыжие кричащие волосы.
Перл знает ее имя. Ну разумеется, знает. Ее фотография была во всех газетах. Она чувствует, что все перестраивается – предметы в кабинете, ее органы, весь мир.
– Привет, – говорит Харпер. Разумеется, она Перл не знает. Ее фотографий в газетах не было.
Если проводить лето в одних и тех же местах и посылать детей в одни и те же школы, то рано или поздно они столкнутся – Перл и девочка, которая помогла найти тело ее матери.
Перл уже открывает рот, чтобы заговорить, хотя понятия не имеет, что сказать.
Харпер играет со своим значком Фэйрвью, нервно теребя его в руках.
Мюриэль сразу к ней цепляется.
– Не обращай внимания на Луни Буни, – говорит она новенькой. Луни Буни – прозвище, которое Мюриэль дала Перл из-за фамилии Бун. – У нее несколько месяцев назад умер дядя. С тех пор она какая-то странная. Я Мюриэль.
– Харпер, – отзывается новенькая.
Мюриэль протягивает руку.
– Дай помогу со значком.
Перл хочет ее предупредить, но уже слишком поздно. Иголка впивается в подушечку большого пальца Харпер. Губы девушки тихо размыкаются, но она не издает ни звука.
Мюриэль одобрительно кивает и отворачивается. Урок истории начинается.
Перл наблюдает, как новенькая вынимает булавку у себя из пальца. Серебряная игла сверкает алым. Она чувствует взгляд Перл и поднимает глаза. Глядя прямо на нее, Харпер отправляет острый окровавленный кончик прямо себе в рот и дочиста обсасывает блестящую серебряную иглу. А потом быстро прикалывает значок к отвороту блейзера.
– Фу, – пораженно шепчет Перл. – Ты выпила собственную кровь.
Харпер окидывает взглядом кабинет. Недовольный учитель хмурится у доски.
Она наклоняется ближе к Перл.
– Нельзя оставлять свою кровь где попало, – шепчет она ей на ухо. – С каждой каплей ты лишаешься частички себя. Кто эта жирафа?
– Мюриэль, – с восторгом шепчет Перл. Мюриэль сделала ей больно, но Харпер все равно. Она смогла сохранить контроль. Теперь, в присутствии этой новой девочки, Перл снова может дышать.
– Погуляем после уроков? – спрашивает она. Сердце Перл бешено колотится, пока новенькая не кивает.
Дождь серыми кулисами окружает трибуны и гремит по металлической крыше, словно аплодисменты. По легкой паутинке сползает паук. Здесь, внизу, его территория, эти места не предназначены для обычных девчонок – но это ничего, Перл уже давно не чувствует себя обычной девчонкой. Харпер подает ей бутылку из своей сумки.
Обжигающий глоток напоминает Перл, что она жива.
– Что такое? Грустишь по поводу дяди?
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – говорит Перл.
Глаза Харпер становятся больше и больше с каждым произнесенным словом, и она роняет голову в ладони, как будто история Перл обладает физическим весом и наполняет череп Харпер свинцовым грузом.
– Черт возьми, – Харпер лишь слегка касается плеча Перл, и та поражается, как Харпер угадала ее желание: именно сейчас ей страшно хотелось, чтобы до нее дотронулись. И все же эти объятия обжигают.
– На будущее, – добавляет Харпер. – Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое, говори, что у тебя умерла собака. На это людям реально не наплевать.
Харпер узнала про магию из книги. Ей подарили ее в детстве, так что это была детская книга. На обложке красовался плохо нарисованный котел и женщина с длинными развевающимися на ветру волосами и каким-то пучком трав в руках. Там было много всего про равновесие, силу земли и Гею[22]. Но Харпер это все не волновало. Ее волновали реальные вещи, которые заставляют человека в тебя влюбиться, или сгнить заживо, или, например, изменить цвет глаз.
В книге про это было совсем мало. Так что Харпер и Перл бросили ее.
Магию нужно изобретать в моменте – вот к какому выводу они приходят. Настоящих заклинаний не существует. Ничто не срабатывает дважды. Девочки понимают, что делают все правильно, когда мир вокруг подергивается синей дымкой, звуки затихают, и остаются только они и то, на чем они сосредоточены. Кровавая бумажная полоска и кусок коры, которой они нашептывают желания. Кровь, смешанная с землей из ботинка одной девчонки, чтобы у нее при всех начались месячные прямо на футбольном поле. Имена, написанные на обрывках бумаги вместе с датами. Что-то случится в этот день с этим человеком. Они никогда не уточняют что. Пусть решает вселенная.
Перл стискивает зубы и вытягивает тонкую прядь волос Мюриэль. Вокруг нее в темноте слышится девичье дыхание.
Ножницы тихо лязгают, приблизившись к голове Мюриэль. В тишине звук кажется громким, но та продолжает спать.
Харпер берет Перл за руку и тихо ее уводит. Они скользят между рядами кроватей, как призраки. Кто-то ворочается и стонет во сне, и девочки в ужасе останавливаются, застыв рука в руке, как статуи. Но никто не просыпается. Перл чувствует в этом силу. Они могут делать со спящими девчонками что угодно – с их шеями, ушами и уязвимыми глазами.
Они вылезают через расшатанное окно на первом этаже – петли неплотно прилегают к раме, Харпер заметила это в первый же день. Перл и в голову бы не пришло высматривать что-то подобное.
– Годы опыта, – весело объясняет Харпер. – В этом отчасти и заключается магия: знать, что искать.
Шелковистый вечерний воздух обволакивает их лица, и они бегут сквозь дождь под грохот собственных сердец в свое специальное место, под трибуны, которые, как они думают, скроют пламя от любого, кто решит вглядеться во тьму.
Девочки сжигают волосы в серебряной чаше (крышка от мусорного бака) под полной луной (вроде как, хотя ее не очень видно за пеленой дождя). Они просят, чтобы Мюриэль исключили.
С ней ничего не происходит, только на следующий день она находит у себя на голове обрезанный клок волос. Мюриэль постоянно с недоумением его щупает.
Харпер дружит с парнем, который работает на заправке примерно в миле от школы. Она ходит туда почти каждый день. Прогулки разрешены, они полезны для юных леди. Только потом Перл задастся вопросом, какого рода дружба может связывать семнадцатилетнюю девочку и мужчину средних лет. Харпер всегда возвращается с кисло-сладким запахом изо рта.
Иногда Перл наблюдает, как Харпер творит свою личную, персональную магию. Она шепчется с цветами, птицами и облаками. «Скажите ей, что я люблю ее», – шепчет Харпер. Перл знает, с кем она разговаривает. Натаниэль Пеллетье умер, не успев узнать.
Это печально, но это было разумное решение, – думает Перл. Кто разрешит подростку выносить ребенка?
– Думаешь, он винит меня за то, что я не оставила ее? – иногда спрашивает Харпер, глядя на Перл распахнутыми глазами. – Думаешь, теперь он знает? Они теперь вместе?
Перл передергивает от мысли, что Натаниэль Пеллетье парит где-то в небе над их головами с призраком младенца в руках.
– Мне стало лучше, прежде чем все это случилось, а теперь слишком поздно. Я зашла слишком далеко во тьму. – Харпер подбирает промокшего мотылька и осторожно кладет на балку над трибунами, чтобы его крылышки высохли.
– Неправда! – возражает Перл. – У нас есть планы! – Она сжимает руку Харпер. У них правда есть планы. Они обе станут знаменитыми артистками, или писательницами, или художницами. Они читают заклинания об этом над мхами и птичьими костями и поджигают волосы у себя на руках, которые шипят, когда загораются.
– Успех, – шепчет Харпер.
– Успех, – шепчет Перл в ответ. – Мы можем сделать все, что захотим.
– Тогда я стану кинозвездой, как Грейс Келли, – заявляет Харпер, хлопая ресницами. – Грейс Келли не делает таких глупостей, как я. Я буду сниматься в кино. – Она вздыхает. – Я обожаю ее.