Маленькое пустое лицо в косичках смотрит прямо на нее. Кукла как будто поглощает весь свет: темная заплатка на солнечном дне. На лице у куклы небольшой ржавый развод на том месте, где Перл стерла кровь Харпер.
– Ты все равно мне больше не нужна, – шепчет она, пока машина Харпер уезжает, шурша гравием. Но она знает, что это ложь. Харпер нужна ей как никогда.
Перл даже сейчас до конца не понимает, действительно ли она когда-нибудь верила, что может убить человека или воскресить свою мать из мертвых с помощью куклы из волос. Она не уверена, что думает по этому поводу сейчас. Ее охватывает паника. Кто она без Харпер? Она одна, одна, совсем одна.
Перл глубоко вздыхает. Крутая, – думает она про себя. – Будь крутой, как горная река.
Открыв глаза, Перл понимает, что должна сделать. Может быть, всегда понимала. Это может занять некоторое время. Это может занять годы. Но она это сделает.
Уайлдер, день последний
Ребекка мычит себе под нос, тускнея и растворяясь в углу. Я перестал менять ее в тексте – сначала я делал это для забавы, но это больше не забавно. Она от этого страдает. Теперь я вижу, что это жестоко.
Ребекка сильно гниет; полоски плоти отслаиваются от лица и плывут в невидимых потоках. Приятно подарить ей собственную историю. Это вроде как справедливо. Я нашел причину всего, что со мной происходит. Иронично усмехаюсь самому себе, потому что в «Скай» больше смысла, чем во всех реальных вещах вместе взятых.
Я перечитал «Скай» на восходе. Она не очень длинная – скорее новелла, чем роман. Не знаю, хороша она или нет, она просто есть. Я даже не помню, как писал некоторые куски.
Пора заканчивать и мою историю.
Убираю печатную машинку в коробку. Кладу рядом с ней «Скай» с небольшой запиской. Никаких объяснений, только инструкции. Я попросил Харпер зайти на обед.
Она найдет записку. Мне неприятно с ней так поступать, но больше никого нет.
В общем, Скаю удалось запереть меня в книге. Теперь это очевидно. Я видел Хелен на улицах Кастина. Ребекка преданно следует за мной по пятам. Даже Энтон нанес мне визит. Скандар гладит мою грудь по ночам. Нейт кидает полароиды в прорезь для писем.
Я окружен персонажами «Гавани и кинжала», но не хватает только одного. Где Уайли? Уайли нет, потому что это я. Я в книге.
Надеваю пальто. Скоро пойдет снег. Потом я снова его снимаю. Пальто хорошее, мне его купила Эмили. Не хочу его испортить. Вдруг кто-то захочет взять его себе.
Обхожу коттедж и поднимаюсь на холм к лугу. С каждым шагом воздух становится теплее. Луг покрыт дикими цветами. Летают птицы. Весна подкралась незаметно. Но этого не может быть – еще слишком рано. Это летние птицы: синицы, кукушки, щеглы. Луг покрыт высокой травой, и из нее выглядывают маргаритки и ромашки. Труп высохшего дерева зеленеет листвой. Земля под ним устлана желтыми и пурпурными фиалками.
Это не весна, а лето – золотисто-голубое лето. Я иду сквозь сезоны «Гавани и кинжала». Бухта внизу теперь другой формы, а пляж шире. Тюлени нежатся на теплых камнях. Это не Свистящая бухта. Это Зеркальная гавань.
Оригинальная рукопись Ская у меня под мышкой.
Ребекка плывет за моей спиной, и ткань ее платья не тревожит молодую травку. При свете солнца ее гноящаяся кожа ужасает. Ее глаза пусты, как жемчужины. Может, я смогу подарить ей немного покоя. Хочу попробовать. Может, она и нереальна, но она точно может чувствовать боль. Имеет ли этот факт какое-то принципиальное значение – сообщает ли он мне что-нибудь о жизни? Может быть. Но я не знаю что.
Впереди шагает он – Нейт. Его бронзовые ноги поглаживает длинная трава. Джинсовые шорты настолько поношены, что под мягкой тканью почти проступают плавки. Одну руку он отставил назад, касаясь высоких колосьев.
Я нагибаюсь, чтобы вдохнуть теплую землю. Маргаритки склоняют свои головки под моими пальцами. Я вижу, что с моими руками что-то не так. Они стали гладкими: с костяшек исчезли нелепые черные волоски, которые, как по волшебству, появились в день моего сорокапятилетия. Никаких пигментных пятен, кутикулы розовые. Молодые.
Касаюсь руками лица, потом опускаю на живот. Я стал стройнее. Чувствую твердый пресс, ребра, скулы. Волосы снова густые, а завиток на лбу шелковистый и черный как смоль.
Вдали я вижу кроны деревьев, которые шумят и перешептываются в летнем ветре. Поют дикие голуби, кукушки. Стало тепло, так тепло, что я просто могу лечь под ласковым солнцем и уснуть. Именно так я и собираюсь сделать.
Сквозь деревья пробивается странный свет, отливающий летней зеленью. Сначала я расчищаю пространство и собираю палочки, чтобы разжечь костер. Я взял с собой жидкость для розжига, так что достаточно быстро вспыхивает веселое пламя. Я кладу в него рукопись «Гавани и кинжала». Страницы занимаются, скручиваются и ревут в языках огня.
Нейт, Скандар, Энтон и Хелен стоят вокруг меня и наблюдают. Вместо глаз у них пустые дыры. Ребекка парит рядом с широко открытым ртом. Хотя стоит тишина, я знаю, что она кричит.
– Извини, – шепчу я. – Осталась всего пара минут.
Ее челюсть опускается все ниже и ниже, рот превращается в длинный темный проход, и внутри открывается дверь. Когда я заглядываю туда, то вижу маленькую подсвеченную картинку: семейный пикник на пляже. Отец, мать, маленькая дочка.
– Ты съела их? – спрашиваю я. – Только, пожалуйста, не ешь меня. – Ее руки тянутся гнилыми пальцами к моей шее. Ее белые глаза глядят на меня.
Книга почти уничтожена. Пинаю потрескивающие алые угли. «Гавань и кинжал» разлетается в прах, и в это мгновение книжные призраки взрываются красными искрами. Запах такой, будто жарят испорченное мясо. Ребекка уходит последней. Пока она горит, ее волосы светлеют и кудрявятся. Она как будто становится меньше, стройнее, атлетичнее. Она, наконец, обнаружила себя. Сложно уловить выражение ее лица в тот момент, когда она исчезает, но я надеюсь, что это облегчение.
Вскоре от книги остается только облачко пепла, подхваченное ветром. Я собираю букет из диких тюльпанов, чтобы почтить ее память, и опускаю на остывающий пепел. Алые маки кивают мне из травы. Белки шумят над головой, перескакивая с ветки на ветку. Повсюду прорастает жизнь.
Но здесь растет еще кое-что. Я без особого труда снова нахожу его, даже со своим зрением, – он как будто хочет, чтобы его нашли. Зеленые лапы. Начинаю наматывать рукав на ладонь, чтобы взяться за стебель, но потом останавливаюсь. Какой в этом смысл?
Это подходящий финал. Я закончил историю, я сжег прошлое. Здесь для меня ничего не осталось. Я – стареющее недоразумение. Рано или поздно я ослепну.
И все-таки я немного сомневаюсь.
В те выходные, когда Эмили уезжала в Хэмптонс, я зашел в интернет, чтобы найти себе, как теперь принято выражаться, партнера. И я ждал, очень долго ждал, а тот так и не появился. Но Эмили вернулась домой раньше – а меня там не оказалось, хотя я говорил, что никуда не пойду.
Эмили на самом деле хорошо меня знает – я думаю, она всегда догадывалась. Самое забавное, что она могла бы выслушать меня, если б я решился рассказать ей все. Про Ская, про свою одержимость и про все те вещи, которые мелькали во мраке между нами, как огни на воде. Но сейчас уже поздно. Слишком поздно.
Крепко хватаю болиголов. Стебель оказывается пористый, и я выдавливаю себе на руки липкий сок. Выдираю растение из земли. Корни похожи на кривые пальцы и выглядят зловеще. Я даже не стряхиваю с них грязь. В этом тоже нет смысла. Я закрываю глаза и кусаю. Вкус терпкий и свежий, совсем не похожий на яд.
Я жду. Солнце выше встает над морем. Ничего не происходит. Я пихаю еще больше болиголова в рот и яростно жую, стараясь не подавиться грязью. Мое подозрение перерастает в уверенность. Я начинаю смеяться с набитым дикой морковью ртом.
Отплевываюсь последними кусками грязи и встаю. Очевидно, это не мой финал.
Ветер доносит звук. Я резко разворачиваюсь.
– Ты здесь? – шепчу я. – Ребекка? – Но она сгорела, а это просто ветер.
Помогите, – зовет голос.
– Чего ты от меня хочешь? – кричу я.
– Сюда! – отвечает голос. – Помогите, я здесь! – Я медленно поворачиваю голову. Этого не может быть. Но это правда. Скалы зовут. Звук исходит из расщелины в скале, где Нат прятал пиво.
Я подхожу к ней.
– Ты не настоящий, – говорю я в дыру. – Ты не можешь разговаривать.
– Пожалуйста, дайте мне руку, – отвечает дыра. – Пожалуйста.
Вопреки собственному желанию так и делаю, просто чтобы доказать себе, что я прав и все это просто сон. Мне приходит полубредовая мысль, что, может быть, призрак оставил мне пива. Я уже готов нащупать гладкую стеклянную поверхность бутылки.
– Больно! – стонет скала.
– Нат? – но это не его голос. Темнота поднимается по моей руке, как чернила. Я помню это чувство, будто расщелина – темная пасть, готовая меня заглотить. Я все глубже и глубже врастаю в камни, в землю. Вспоминаю о змеях, пауках и крысах – о всех тех существах, которые живут в темных щелях. Я ахаю, но беру себя в руки, готовясь почувствовать шерсть или гладкие чешуйки, скользящие под пальцами. Но там только грубый камень.
Может, болиголов все-таки сработал? Может, я мертв? Но как я это пойму? Я по плечо застрял в скале, погребен в камне.
Мою руку кто-то хватает. Пальцы сжимаются, как клещи. У земли есть руки. Задыхаясь, я начинаю вырываться.
Спаси, – кричит Ребекка из глубин земли.
Вопреки своей воле я нагибаюсь и заглядываю в длинный темный проход.
В меня вцепились пальцы, потемневшие от грязи и крови. Я вижу полумесяц землисто-черного ногтя. Позади в темноте что-то блестит. Мигают глаза. Я сплю. Луг смотрит на меня своими блестящими глазами.
Тогда я кричу: дикий рев вырывается откуда-то из самых моих глубин. Пронзительный звук вспарывает тишину.
– Вы меня нашли! – снова кричит голос, и это не Ребекка. Вообще не женщина.