Ослабев, я замираю.
– Скай? – Галлюцинации беззвучны, снова говорю я себе. Они должны быть беззвучны.
Видимо, я, наконец, сошел с ума. Вот и все.
– Уайлдер? О Уайлдер, это ты!
Спасатели несколько дней работают кирками и дрелями, чтобы расширить отверстие в скале и вытащить Ская. Он похудел почти до неузнаваемости. Его правая рука замотана в промокшую грязную тряпку. Он без конца трясется и постоянно высовывает язык, как будто все еще пытается слизнуть конденсат, капающий со стен пещеры.
Тайник Ната уходит глубоко вниз, в самое чрево скалы. На дне – небольшая камера. Из бухты туда ведет узкий проход, который засыпало камнями. Внутри оказалась еще одна бочка, потертая от времени. Ее наконец нашли – пропавшую женщину из бочки.
Ее опознали по отпечаткам пальцев. Это Арлен Пеллетье, мать Ната. Как выяснилось, она никогда не покидала Свистящую бухту.
– Я продолжал двигаться к свету, – говорит Скай.
В его палате тихо, только чуть слышно гудят аппараты. Я не знаю, для чего они все нужны. Звучит прерывистое пиканье. Из-за двери доносятся приглушенные звуки больницы.
Сначала Скай не мог есть, но вчера у него вытащили назогастральную трубку, и теперь он самостоятельно открывает банку с яблочным пюре. Сладострастные звуки, с которыми он поглощает еду, звучат почти неприлично.
– Хочешь, чтобы я тебя оставил?
Скай пугается.
– Нет! – кричит он. – Пожалуйста, не оставляй меня одного.
Мне сразу становится стыдно, что я так пошутил. Он все еще бледен – почти так же бледен, как его перебинтованная культя. Они не смогли спасти руку. То, что от нее осталось.
– Я несерьезно, – говорю я, касаясь здоровой руки. – И тебе необязательно разговаривать, если не хочешь.
– Я хочу, Уайлдер. Это замечательно – когда есть с кем поговорить. И то, что ты здесь. М-м-м, – издает он одобрительный звук и просовывает язык в банку из-под пюре. – Почти три недели с одними крабами, – добавляет Скай. – Ты когда-нибудь ел краба прямо с раковиной, Уайлдер? Это отвратительно. – У него все еще хриплый голос. Он много дней кричал и звал на помощь из-под скалы. – Но я всегда мог двигаться к осыпи, – продолжает он, – к этому маленькому квадратику света. Каждый день я проползал сколько мог. Иногда всего дюйм. И он никогда не казался ближе, так что я начал сомневаться, не воображаю ли его. Этот свет. Но ночью я видел еще и звезды и тогда решил, что, наверное, не могу воображать себе и то и другое – и солнце, и звезды. Не знаю, почему я был в этом так уверен, смысла в этом особого нет. Сознание сужается, когда оказываешься в таком темном тесном пространстве. Все сводится к паре аксиом.
Скай нашел пещеру однажды ночью, когда ставил на якорь свою лодку в Свистящей бухте.
– Что ты там делал в темноте? И… – я замолкаю. – Вообще?
– Ну… – застенчиво начинает он. – Иногда, когда я поднимаюсь на холм, то иду к коттеджу. Если там никого нет, я захожу. Задвижка на круглом окне совсем расшаталась. Тебе бы надо ее починить.
– Спасибо за информацию, – сухо говорю я. – А зачем?
– Я оставляю тебе записки, – отвечает он, внезапно смутившись. – На случай, если ты вдруг вернешься. Короткие, всего на пару слов. Я прячу их по всему коттеджу.
– Например, за гнутыми досками в стенках шкафов?
– Ага.
– Это охренительно странно.
Скай улыбается.
– Когда произносишь вслух, звучит и правда странно… Последние пару лет мне было тяжко. Все думал о том, что я мог сделать по-другому… – Скай замолкает. – И мне кажется, все было так мило. Тогда. – Мы смотрим друг на друга.
– Значит, ты был в бухте…
– Да-да, – поспешно продолжает он. – Якорь застрял или что-то в этом духе, так что я выпрыгнул, чтобы достать его, и тогда заметил маленькую темную расщелину, пещеру. Прямо над поверхностью виднелся узкий проход.
– Но этого не может быть! Как мы могли не знать? Как мы могли ее не заметить?
– За последние тридцать три года течения поменялись. Уровень моря стал другим. В общем, я заплыл туда. И нашел эту старую бочку от масла. Она застряла в скале. Я попытался ее вытащить, и тогда все и произошло. Когда я ее сдвинул, случился камнепад. Было очень громко, все вокруг рушилось. Я думал, что умру. Когда все стихло, я удивился, что до сих пор жив. Но потом пожалел об этом.
– Меня нормально приложило по голове. Когда я очнулся, то понял, что руку придавило острым камнем – прямо до запястья. Было ужасно больно. Я ничего не видел, но сразу понял, что пальца лишусь. Казалось, он горит. Я чувствовал запах крови.
Когда начался прилив, пещера наполовину заполнилась водой. Она доставала мне до груди. На следующий день она поднялась выше – почти до плеч. Я понимал, что если буду там оставаться, то утону. Нужно было выбираться. Я всегда ношу нож за поясом. Беру его на тот случай, если придется отрезать якорь. – Скай останавливается и сглатывает. – И все же я целых три дня решался, прежде чем отрезать ее, – говорит он. – Руку.
– Я сделал шину из кусков одежды, которые удалось отодрать. Смог снять ремень. Но это заняло больше времени, чем я рассчитывал. Я мало что мог сделать зараз. Приходилось действовать постепенно. Я становился слабее и слабее и уже не мог… справиться с костью.
У меня кружится голова.
– Как ты…
– Я вспомнил про тот твой сон. Так что в итоге я просто… потянул, и кожа сошла, как перчатка.
– О, господи, – ахаю я, и к горлу подступает горячий комок. Расперчатался.
– Это спасло мне жизнь. Было даже интересно рассматривать руку, лишенную плоти. Я обернул ее тем, что осталось от рубашки, но понимал, что больше никогда ее не увижу, чем бы все ни кончилось. Интересно, остатки моей руки до сих пор там? Может, меня прямо сейчас едят крабы?
– Как ты можешь улыбаться? – с дрожью в голосе спрашиваю я и представляю себе кровавую перчатку из плоти, застрявшую под камнем.
– Я счастлив, – удивленно отвечает Скай. – Я жив, хотя был уверен, что умру. И ты здесь. Я всегда надеялся, что увижу тебя снова. – Он легко касается моей кисти здоровой рукой. – Я слышал твой голос, Уайлдер. Я думал, что мне это снится, – думал, за мной пришла смерть. Я звал тебя. Снова и снова.
– Я слышал, как ты зовешь на помощь. Я думал, ты призрак.
– Каприз.
– Проказ.
Скай наклоняет голову. В его растрепанных каштановых волосах виднеются седые пряди.
– Между нами все так запуталось, – говорит он.
– Да, полная херня.
– Ты имеешь в виду фигня, Уайлдер? – Скай поднимает голову и смотрит на меня с легкой полуулыбкой.
– Нет, не имею.
– Чего я не понимаю, – говорит он, – так это того, что ты там делал? Мне удалось подползти максимально близко к выходу. Если б ты оказался там чуть позже, то я, наверное, уже был бы мертв. Я был на самом краю смерти. Как ты туда попал именно в этот момент?
– Не знаю. Но меня каким-то образом привела туда твоя книга. Не могу объяснить. «Гавань и кинжал» привела меня к тебе.
– Это… безумие, Уайлдер.
– Возможно, только безумие у нас и осталось.
Все доктора и врачи очарованы Скаем. Даже с недовесом в двадцать фунтов и костлявым, как у мертвеца, черепом его улыбка по-прежнему сияет теплом.
– Он такой потрясающий человек! Наверное, вам с ним ужасно интересно болтать, – говорит медсестра, затаив дыхание.
– Ну, наверное, еще успеется, – сухо отвечаю я, глядя на Ская.
У меня почему-то нет никаких сомнений, что он придет в Свистящий коттедж, как только его выпишут из больницы.
Когда я просыпаюсь, на мне лежит его рука, и я чувствую спиной его присутствие. Зеваю и морально готовлюсь к утреннему морозу. Снаружи еще темно. Зима в этом году суровая. Постоянно идет снег, и пару раз почти на час отключали электричество.
Скай недовольно кряхтит и похлопывает меня по плечу, как будто говорит: успокойся.
– Ш-ш, – шепчу я. – Тебе еще не надо вставать. – Мы решили лечь вместе, чтобы согреться, когда накануне вечером отключили отопление.
Скаю уже гораздо лучше, но он все еще слаб. Я режу ему пищу, помогаю одеваться, причесываю волосы.
– Мы можем поехать куда-нибудь, – говорю я, когда прихожу с его овсянкой. – На юг. В Калифорнию. Может, так будет лучше? – Из-за моря поднимается солнечный свет.
– Ненавижу Калифорнию.
– О, уверен, с Калифорнии все и началось. – В последние пару дней он стал слишком чувствительным.
Я уже наполовину засовываю его руку в кардиган, когда Скай раздраженно меня останавливает.
– Я не собираюсь извиняться перед тобой за то, что тогда случилось, и ты это знаешь.
– О, я знаю. Поверь мне, я знаю, какой ты монстр.
– Она никому не принадлежит. Эта история. Она была настолько же моя, насколько и твоя.
– Убеждай себя в чем хочешь. – Я очень аккуратно натягиваю рукав на его искалеченную руку. Она заживает, но Скай до сих пор чувствует боль на месте потерянной кисти. – Помнишь первое занятие по архитектуре? – рассеянно спрашиваю я. – Ты…
– Я отдал тебе свое пальто.
– Оно было такое теплое. После тебя. Я как будто залез в твою кожу. – И внезапно мы замечаем все вокруг: мы слышим шум моря снаружи, шелест листьев клена – и прежде всего замечаем время, пространство, нашу кожу, наши тела, мою руку, лежащую на нем.
– Дело в том… – начинаю я. – Что ты меня в каком-то смысле исцелил. С тех пор как опубликовали книгу, у меня больше не было панических атак. Я был слишком зол.
– В нижнем ящике шкафа для тебя лежит посылка, – говорит он. – Это от меня.
Она изменилась со временем, немножко потускнела, но я все равно узнаю ее – Афродиту, выходящую из воды. Страницы высохли, и газетный шрифт позеленел от старости. Странно снова держать ее в руках. «Человек с кинжалом из Свистящей бухты».
– Ты сохранил ее.
– Конечно.
– Я ведь снова пытался, – говорю я. – Писать.
– Мне нужно знать, что ты снова не попытаешься сделать кое-что другое, Уайлдер. Этот номер с болиголовом. Можешь мне пообещать?