– И я смеялась вместе с ними. – Она глубоко вдохнула, но от этого не стало легче. – После этого он ушёл из института.
Голос её стал тише, будто исчезал внутри неё, но смысл был слишком ясен, слишком отчётлив.
– И о нём больше никто не слышал, – закончила она.
Тишина, которая повисла в комнате, была звенящей, давящей, непереносимо тяжёлой. Артём молчал. Он не двигался, не менял выражения лица, не выказывал эмоций.
Потом медленно, отчётливо, будто каждое слово должно было прорезать воздух, он задал один-единственный вопрос:
– Ты не думала, что он мог покончить с собой?
Катя вздрогнула так резко, что плечи у неё дёрнулись, будто её ударили. Она смотрела на него, не понимая, не веря, не желая осознавать смысл сказанного.
Затем её губы дрогнули, дыхание стало поверхностным, неглубоким, она почувствовала, как внутри поднимается что-то огромное, необъятное, что не поддаётся контролю.
Она никогда не думала об этом. Она не позволяла себе думать.
Но теперь, когда эти слова прозвучали, когда они застыли в воздухе, отбрасывая в её сознании тень, она вдруг поняла, что они не просто возможны.
Они слишком реальны. Катя закрыла лицо руками, почувствовала, как её тело сотрясается от холода, который невозможно согреть, как тепло уходит из пальцев, из груди, оставляя только пустоту.
Она не могла выдавить ни слова. Тишина, которая накрыла комнату, была уже не просто тяжёлой. Она поглощала всё вокруг.
Артём сделал паузу, не меняя выражения лица, позволяя тишине наполнить комнату и стать не просто отсутствием звуков, а орудием, которое давило, сжимало, вынуждало осознавать то, от чего невозможно было уйти. Его взгляд оставался холодным, ровным, неподвижным, но в этом спокойствии чувствовалось что-то, от чего внутри начинало сдавливать грудную клетку. Он не спешил, будто точно знал, что их собственные мысли приведут их к тому ответу, который уже давно ждал их внутри.
– Вспомни его имя.
Эти слова прозвучали буднично, без эмоций, без нажима, но от них у Кати пошли мурашки по коже.
Она почувствовала, как внутри что-то сжалось, будто желудок скрутило ледяным спазмом, не давая дышать, не позволяя сделать даже крошечный вдох. В ушах зазвенело, словно в голове что-то взорвалось, разливаясь вибрацией, заполняющей всё пространство между висками.
Анна первой подняла взгляд, но в её глазах застыло не просто напряжение, а настоящий страх, слишком явный, чтобы спрятаться за холодным выражением лица.
Она не сразу заговорила, как будто внутренний механизм её сознания пытался найти лазейку, позволяющую отвергнуть этот вывод, найти объяснение, которое развеяло бы нависшее над ними осознание. Она моргнула, нервно сглотнула, но слова сами сложились во фразу, которая будто вырвалась из её губ помимо воли.
– Роман…
Катя почувствовала, как дрожь пронеслась по телу. Сначала лёгкой волной, потом всё сильнее, как если бы каждое слово, каждая буква этого имени вызывала физическую реакцию, такую, что кто-то внутри сдавливал её сердце ледяной рукой.
Она не могла не произнести продолжение, потому что это было неизбежно.
– Клюев…
Она услышала собственный голос, но он показался ей чужим, далёким, будто не она сама произнесла это, а кто-то, кто наблюдал за этой сценой со стороны и безжалостно вытолкнул это слово в воздух.
Имя застыло в пространстве, оно навсегда останется здесь, впитается в стены, в пол, в воздух, пропитает их разум, не позволяя больше делать вид, что ничего этого не происходило.
Катя медленно подняла голову, встретилась взглядом с Анной, но та смотрела не на неё, а куда-то в пустоту, будто пыталась отыскать спасение в невидимых трещинах реальности, будто надеялась, что, если долго смотреть в одну точку, можно заставить окружающий мир рассыпаться и создать новую, безопасную версию происходящего.
В её глазах застыла не только догадка, но и паника, ещё не оформившаяся в крик, но уже готовая прорваться наружу.
– Нет… Это не может быть он… – едва слышно выдохнула Анна, но голос её прозвучал так, будто она сама не верила в то, что говорила.
Катя попыталась сглотнуть, но горло сжалось, пересохло, а язык казался слишком тяжёлым, как будто даже собственное тело отказывалось работать, не позволяя продолжать этот разговор.
– Он… Он был другим…
Память вспыхнула образами, которые теперь уже невозможно было игнорировать.
Роман Клюев, каким они его знали, был человеком, который избегал зрительных контактов, всегда стоял с краю, вечно теребил пальцы, будто пытался спрятать несуществующие морщинки на коже, говорил негромко, слишком быстро или, наоборот, с длинными паузами, из-за чего любое общение с ним превращалось в мучительно неловкий процесс. Он был удобной жертвой, человеком, которого не просто можно было унижать, а который будто бы сам позволял это делать, будто бы заранее сдавался, даже не пытаясь бороться.
Но тот, кто сейчас сидел перед ними, не выглядел как Роман.
Катя пыталась найти сходство, хоть какую-то деталь, которая позволила бы ей сказать, что всё это ошибка, но чем больше она всматривалась, тем яснее понимала, что его лицо совсем другое. В нём не было той беззащитности, которая некогда делала его лёгкой мишенью, не было опущенных глаз, не было нервных движений, не было следов того человека, которого они помнили.
Человек, сидящий перед ними, был уверен в себе, спокоен, его движения были точными, а его взгляд – неотрывным, в нём не было робости, нерешительности, мягкости. В нём было что-то неумолимое, что-то, что делало невозможным даже мысль о том, что когда-то над ним могли смеяться.
Анна медленно покачала головой, но это движение было неуверенным, не до конца осознанным, больше похожим на инстинктивный жест, чем на реальное отрицание.
– Нет… – она не договорила, будто не могла подобрать нужные слова, будто каждое возможное объяснение, которое могло бы разрушить этот вывод, исчезало прежде, чем сформироваться.
Катя почувствовала, как ладони стали влажными, как мелкая дрожь пробежала по позвоночнику, как внутри что-то начало сдавливать грудную клетку, не давая вдохнуть глубже.
Артём всё это время не менял выражения лица. Он не подтверждал их догадки, но и не отвергал их.
Парень просто молчал, выжидал, наблюдая, как они приходят к выводу, который он не пытался озвучить за них, но который уже давно висел в воздухе, давил, разрастался, вползал в их сознание, вытесняя любые другие мысли.
Катя не могла понять, что страшнее – если он действительно был Романом Клюевым, вернувшимся за тем, чтобы отдать долг, или если он был кем-то другим, кто решил сыграть с ними в игру, заставляя поверить в это.
Но в любом случае, молчание, растянувшееся в этой комнате, уже нельзя было назвать пустым.
Оно было наполнено чем-то, что заставляло холодом проступать пот на спине, что делало даже движение воздуха в лёгких тяжёлым, медленным, будто с каждым вдохом его становилось меньше.
В нём уже витала не просто угроза.
Глава 20
Артём поднялся с места медленно, без резких движений, но от его подъёма в комнате внезапно стало невероятно душно. Катя невольно отступила назад, ударившись спиной о стену. Анна не шелохнулась, но её пальцы, до этого спокойно лежавшие на коленях, сжались.
Он смотрел на них долго, спокойно, как хирург перед разрезом нагноившейся раны.
– Меня зовут не Артём. Моё настоящее имя – Роман Клюев.
Катя резко вдохнула, но её дыхание сбилось.
– Нет… – голос её дрогнул, сорвался. – Нет, это невозможно! Ты… ты даже не похож на него!
Анна смотрела на него пристально, но её голос прозвучал жёстче:
– Это глупая, мерзкая шутка!
Артём лишь склонил голову, зато в его глазах мелькнула насмешка – холодная, ледяная, без следа эмоций.
– Нет. Это правда.
Катя покачала головой, как будто могла таким жестом оттолкнуть услышанное.
– Как?.. – прошептала она.
– Ты хочешь спросить, как человек, которого ты уничтожила, смог снова встать?
Катя прижала ладонь к губам. Анна дышала глубже обычного, но её голос оставался ровным:
– Докажи.
Артём смотрел прямо на неё.
– Ты училась на художественном. В вашей аудитории третье окно было заклеено газетой, потому что солнце било прямо в глаза. Ты рисовала углём, хотя тебя заставляли работать акварелью. Ты ненавидела, когда кто-то заглядывал через плечо.
Глаза Анны сузились, но он беспощадно продолжал.
– У тебя был красный блокнот. В нём – лица, черченные ночью, когда ты не могла уснуть. Ты не показывала его никому, даже когда тебя просили.
Анна не дрогнула, но её губы слегка побелели. Катя прижала руку к груди, словно пытаясь унять бешеное сердцебиение. Артём перевёл взгляд на неё.
– А ты на психологическом факультете. На экзамене ты говорила, что тебе ближе Юнг, но на самом деле всегда читала Фрейда, потому что его теория казалась тебе правдивее. У тебя в кармане всегда была жвачка с корицей: ты боялась, что от тебя может плохо пахнуть.
Катя машинально сжала губы.
– А ещё ты говорила, что любишь людей. – Он сделал паузу, будто давая ей шанс опровергнуть. – Но ты их не любила.
Катя втянула воздух сквозь сжатые зубы.
– Ты… Ты любила наблюдать за ними. Анализировать. Разбирать их эмоции, запоминать их повадки. Для тебя это было не сочувствием, а исследованием.
Катя сглотнула, но по-прежнему молчала.
– Ты мог это узнать.
Артём приблизился на шаг:
– Может быть. Но ты ведь знаешь, что это правда.
Катя зажмурилась, покачала головой:
– Ты всё придумал…
– Нет, Кать. Я ничего не придумал.
Он посмотрел на них обоих, задержал взгляд, а потом выдохнул, как будто только сейчас решил говорить по-настоящему.
– Вы сломали меня, думая, что это просто игра. Что можно выбросить человека, как сломанную игрушку, и никогда больше о нём не вспомнить.
Он замолчал, давая им возможность почувствовать, насколько жалко звучат их оправдания.