Анна ждала. Каждая секунда тянулась бесконечно.
Катя смотрела на неё, не в силах отвести глаз. Она видела это выражение лица – не покорность, не отчаяние, не страх. Это было что-то другое. Что-то, от чего внутри у Кати всё переворачивалось.
Это была победа. Анна выиграла.
Катя почувствовала, как в груди поднимается паника. Её дыхание сбилось, слёзы снова выступили на глазах, но она не могла позволить этому случиться.
Артём глубоко вдохнул, пытаясь вернуть себе контроль, но его тело ещё дрожало от напряжения, от той власти, которую он ощущал в этот момент. Катя всё ещё сжимала его в своих объятиях, её губы были тёплыми, требовательными, жадными. Она не отпускала его, словно понимала, что этот поцелуй – её последнее доказательство, её последняя возможность удержать его, выжить.
Анна всё ещё стояла на коленях, с пустым разбитым взглядом, но внутри неё пылало что-то тёмное, необратимое. Она смотрела на него снизу вверх всё с той же преданной покорностью, с которой секунду назад молча ждала его решения. Её дыхание было тихим, сдавленным, она не моргала, будто застыла в безвременье, в той секунде, где ещё могла существовать надежда.
Но её не было. Артём медленно открыл глаза, поднял взгляд и посмотрел на Катю.
– Победила.
Тишина, которая последовала за этими словами, была страшнее крика. Для Анны мир рухнул. Она не сразу осознала, что кричит. Не просто кричит – разрывает воздух, выплёскивает из себя всё, что не могло удержаться. Это не было протестом, это был звук разлома.
Она вскочила, но ноги подвели, и девушка рухнула обратно, ударившись локтями, ладонями, коленями. Только она даже не почувствовала боли.
Это было неважно. Всё было неважно. Всё, кроме того, что её вычеркнули, что её уничтожили, что её просто стерли, как ошибку в тексте, как пятно с зеркала, как что-то, что никогда не имело значения.
– Нет! – она захрипела, согнувшись вдвое, вцепившись ногтями в пол, оставляя на гладкой поверхности длинные царапины. – Нет, нет! Нет!
Она ударила кулаком в пол, но этого было мало. Она вцепилась в собственные волосы, дёрнула, стиснула зубы, выгибаясь, словно внутри её рвалось что-то невыносимое. Грудь раздирали всхлипы, губы дрожали, глаза застилало слезами, но даже сквозь них было видно: она обезумела окончательно.
Катя стояла рядом, дрожа, но это была уже не дрожь страха. Она ухватилась за его плечи, вжалась в него, её ногти впились в ткань его рубашки, и губы искривились в нервном, почти истерическом подобии улыбки.
Она смотрела на Анну и… смеялась.
– Да, да! – Катя выдохнула, судорожно хватая ртом воздух. – Я победила… Я победила… – слова срывались, дрожали, мешались с хриплым дыханием, с рваными судорожными вдохами. Она сжимала его крепче, её руки дрожали, но она не отпускала. А ты проиграла… – Катя заплакала, но в её слезах было не горе, а что-то похожее на экстаз, на полный, окончательный выход за грань. – Она не нужна тебе… она ничего не значит…
Анна дышала резко, её плечи содрогались, но взгляд метался между ними, бешеный, раненый, полубезумный.
И в этот момент раздался Голос.
– Решение принято.
Этот звук рассёк воздух, вонзился в сознание, заставил замереть всех, кроме Анны – она продолжала дышать прерывисто, всхлипывая, не осознавая реальности.
– Эксперимент закончен.
Катя затряслась ещё сильнее. Её глаза распахнулись, зрачки расширились, она судорожно втянула воздух, будто пыталась окончательно осознать смысл сказанных слов.
– Со своей стороны благословляю тебя, сынок. И Катю.
Голос звучал ровно, почти с нежностью, с той самой благосклонностью, что ужасала сильнее, чем наказание.
Катя рухнула на колени, вцепившись в Артёма, теперь уже всхлипывая от накатившего счастья, безумного, пронзительного, окончательного. Она прижималась к нему, рассыпаясь в коротких, истеричных вздохах, будто в эти слова было вложено её спасение, её второе рождение.
Анна судорожно сглотнула, перевела взгляд на Катю, потом на Артёма, потом вверх, будто пыталась найти хоть что-то, что могло бы вернуть её в реальность.
Но реальности больше не было. Её не выбрали. Она была ничем.
Тишина после слов Голоса казалась осязаемой, густой, почти удушающей, будто пространство сжалось, оставляя в комнате лишь троих: Артёма, Катю и Анну. Катя тяжело дышала, её грудь вздымалась рваными толчками, но пальцы всё так же судорожно сжимали рубашку Артёма, словно она боялась, что если ослабит хватку, то исчезнет вместе с той, кого только что вычеркнули из жизни.
Анна не двигалась, не говорила, не всхлипывала – её взгляд был устремлён в пустоту, но внутри неё что-то неотвратимо рушилось, и было ясно: если она сейчас не закричит, то просто перестанет существовать.
В стене, где секунду назад была лишь ровная поверхность, бесшумно распахнулась дверь. Она появилась так, словно существовала всегда, просто пряталась за гладкими панелями, выжидая этот момент. Тёмный проём зиял чёрной бездной, как открывшаяся рана, и прежде, чем кто-то успел пошевелиться, оттуда вышло четверо людей.
Высокие, широкоплечие, облачённые в плотную, гладкую чёрную ткань, закрывающую их от головы до ног. Лица скрывались под матовыми, бесстрастными масками без глазниц, без прорезей для рта, без признаков жизни – только гладкая поверхность, холодная, немигающая, отталкивающе безликая. Они двигались с пугающей слаженностью, синхронно, плавно, но в этой размеренной поступи ощущалось нечто механическое, нечто, что внушало ужас, превосходящий даже сам факт их появления.
Анна вскрикнула не от неожиданности, не от страха, а от осознания. Её грудь сотрясало тяжёлое дыхание, в глазах плескалась паника, но разум, который только что был захвачен отчаянием, вдруг яростно взорвался, пробуждая тело к борьбе.
– Не трогайте меня! – она сделала шаг назад, но наткнулась на стену, и в этот момент один из людей в масках рванулся вперёд.
Руки, словно стальные тиски, сомкнулись на её предплечьях.
Анна завизжала, дёрнулась, ударила локтем, ногтями впилась в плотную ткань костюма, но это было бессмысленно – хватка не ослабла ни на мгновение. Второй схватил её за плечи, силой разворачивая, третий шагнул сбоку, ловко подсекая её ногу, и до того, как она успела осознать, что падает, её рывком подняли, не дав даже коснуться пола.
– Артем! – когда её голос разорвал воздух, в нём не было уже ни презрения, ни вызова, ни даже отчаянного желания быть выбранной – только паника, только животный, необузданный страх. – Пожалуйста спаси меня!
Она выгнулась, ногтями впиваясь в руки, что держали её, дёрнулась так сильно, что кожа на плечах пошла красными полосами от натянутой ткани, но это ничего не изменило.
Люди в масках не говорили ни слова. Они не делали лишних движений, не пытались успокоить её, не колебались. Анна плюнула одному из них в лицо.
Слюна скользнула по гладкой маске, оставив на ней тёмный блеск, но это не вызвало никакой реакции.
Катя, дрожа, прижалась к Артёму. В её глазах было не сожаление, не жалость – только облегчение, безумное, лихорадочное, пронизанное тем же страхом, который бился в груди Анны.
Артём же молчал. Он стоял спокойно, невозмутимо. Его дыхание было ровным, взгляд ни на секунду не дрогнул. Он не двинулся с места, не сделал ни одного жеста, не сказал ни единого слова.
Анна смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плавилась надежда, обращаясь в пепел.
– Прошу… – её голос сорвался, когда её рывком потащили к двери.
Она дёрнулась так сильно, что на мгновение вырвала одну руку, ударила кого-то по лицу, почувствовала, как ногти соскользнули по гладкой поверхности маски, но её снова схватили, жёстко, безжалостно, больно.
– Не надо!
Мужчины затащили её в дверь. Она царапалась, хваталась за косяк, пыталась уцепиться ногами за пол, но руки людей в масках были сильнее.
– Артем! – её крик стал истошным, надрывным, полным панического, невыносимого ужаса. Дверь захлопнулась.
Последнее, что увидела Катя, был взгляд Анны – искажённый страхом, переполненный безумием, навсегда застывший в этих нескольких секундах, что растянулись в вечность.
Из-за двери послышались удары: глухие, резкие, безумные. Анна билась в неё, колотила кулаками, царапала ногтями.
– ОТКРОЙТЕ! ОТКРОЙТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА! – её голос превратился в визг, в истерический, отчаянный плач, что захлёбывался в собственном крике.
Звуки Анны не стихли мгновенно, они разрастались, становились всё громче, надрывнее, будто заполняли собой всё пространство. Она билась в дверь, наносила удары кулаками, ногтями скребла по металлу, в истерике выдыхая короткие, рваные, полные ужаса слова. Она больше не осознавала, что кричит, не чувствовала боли в руках, не думала о том, что её голос превращается в рваный вой, разрывающийся на отдельных звуках.
– ОТКРОЙТЕ! ОТКРОЙТЕ! НЕЕЕЕЕТ!
Глухой звук чего-то тяжёлого, удар о стену, сотрясающий пространство. Движения становились резкими, хаотичными, наполненными отчаянием и инстинктивной жаждой выжить. Она что-то сбросила на пол, что-то сломала, раздался хруст пластика, металлический скрежет, будто она пыталась возвести баррикаду, защититься, отгородиться от того, что сейчас должно было произойти.
– НЕ НАДО! ПОЖАЛУЙСТА!
В воздухе повис странный звук, короткий, глухой, похожий на толчок или удар о стену. Затем последовал ещё один, более резкий, тяжёлый, полный хлёсткой, неотвратимой силы.
Анна вскрикнула, но уже не пронзительно, не с вызовом, а с какой-то удушающей слабостью. Она ещё сопротивлялась, дёргалась, шипела, что-то выкрикивала сквозь истерический захлёб, но удары продолжались. Один за другим. Глухие, настойчивые, подавляющие всё, что в ней оставалось.
Раздался сдавленный кашель, словно лёгкие отказались работать.
Она пыталась вдохнуть, но воздух выходил рваными, прерывистыми рывками, превращаясь в судорожные хрипы.
Ещё один звук. Ещё одно короткое, сдавленное всхлипывание, резко оборванное, будто силы, что держали её, наконец погасли.