– Давай подержу.
Почему-то думала, что парень откажет и на нее рявкнет: «Не лезь!», но Сэлл кивнул.
Амелия увидела ссадину в уголке его рта, и опять захотелось спросить: «Ты как? Очень больно?» Но она промолчала.
Понятно же, что больно, однако Сэлл не признается. Парни в подобном не признаются. Не должны, по крайней мере. И зачем лишний раз лезть? Такое всегда хочется побыстрее забыть, вычеркнуть из жизни. Как, например, скандалы с папочкой. Хотя он-то до Амелии и пальцем никогда не дотронется, но даже в словах – унизительно. И тут тоже так.
Какую фразу ни придумаешь – не подходит. А бездумно ляпать не хочется. Вдруг Сэлл обидится?
Почему-то раньше это не было проблемой. А сейчас Амелия первый раз боялась обидеть. Не насмешками, не подколками, не гадостями, а самыми обычными не к месту произнесенными словами.
Когда Сэлл отодвинулся, отряхивая руки, Амелия все-таки спросила, но совсем о другом:
– А ты подержишь? Я тоже умоюсь.
– Давай. – Сэлл легко перехватил шланг.
Амелия подставила ладони под струю, плеснула холодной водой в разгоряченное лицо.
Из подсобки показался садовник с полотенцем в руках, протянул Амелии:
– Вот, вытрись.
Она замялась на мгновение. Брезговала. Сначала подумалось, что ей предлагают какую-нибудь старую грязную тряпку. Но полотенце оказалось идеально чистым.
Амелия стерла воду с лица, передала полотенце Сэллу.
– Пить хочешь? – поинтересовался садовник. – Лимонад не предложу, а вот просто воду…
– Ага.
Она уселась прямо на траву возле стены. Идти в корпус совсем не хотелось. Вот совсем. А здесь было тихо, солнечно и, несмотря ни на что, удивительно спокойно. Сэлл тоже устроился поблизости, запрокинул голову, уставился в небо.
Садовник принес бутылку с водой, Амелия подняла на него взгляд:
– А в прошлом учебном году вы тоже тут работали?
Нормальный такой дядька, как ей показалось. Один из немногих! Редкость среди прочего персонала. В его компании Амелия чувствовала себя легко и непринужденно. Поэтому и спросила без всякой задней мысли.
– И в прошлом, и в позапрошлом, – закивал садовник. – Я тут давно, поэтому годы уже и не считаю.
– А это правда, что отсюда студент сбежал?
Мужчина задумчиво сдвинул брови, будто решал, продолжать разговор или нет. Амелия даже оживилась: а вдруг садовник что-то такое знает, вдруг именно он помог Брэду смыться? И ей тоже поможет.
– Да вроде бы, – наконец заговорил садовник. – Слышал такое. Но меня подобные дела не касаются. Я всего лишь наемный рабочий.
– Так вы его даже не знаете? – разочарованно выдохнула Амелия.
– Ну почему? – возразил мужчина. – Знаю. Немного. Он частенько, когда позволяла погода, сидел в саду и рисовал. Подальше от остальных. По большей части в одиночку. Правда, иногда вертелась поблизости вот та девочка… которая с брекетами. А последний раз я видел его с мисс Норрис. Они ушли куда-то вдвоем.
Амелия опять оживилась:
– И что? В тот самый день он и пропал?
– Не помню, дочка. – Садовник развел руками. – В тот день, не в тот…
– Так, может, директриса сама его отпустила? – предположила Амелия. – С территории же разрешено уходить в сопровождении преподов.
– Вряд ли бы мисс Норрис поступила подобным образом. – Садовник качнул головой. – Ее отец был одним из соучредителей этого заведения и долгое время тоже работал директором. Вот эта мисс Норрис и продолжила семейное дело. Уверен, она бы никогда не нарушила правила школы, не сделала ничего противозаконного.
Ну прямо чудеса: был парень и вдруг пропал. И никто даже не представляет, каким образом.
– Ну а вы что думаете? – не отступила Амелия. – Вы ведь здесь, наверное, каждый уголок знаете. Отсюда вообще можно сбежать? И как?
Садовник пожал плечами, усмехнулся:
– Вот уж понятия не имею. Меня моя работа устраивает. Не пытался и вам не советую!
Тут опять кусты зашевелились, и из них вылезла железнозубая Саммер.
– Ой, а вы еще здесь? – состроила наивное личико, а сама ведь наверняка все это время если не в зарослях пряталась, то наматывала круги поблизости, искала повод в очередной раз подкатить к предмету своих воздыханий.
Садовник сразу сделался серьезным, вспомнил про работу, направился в сторону оранжереи. И Сэлл ничего не сказал, только глянул на поклонницу, Амелия толком не разобрала, с каким выражением. А та топталась на месте, хлопала ресничками, посверкивала металлом в нерешительных улыбках.
– Сэлл, – завела снова, – может, тебе к доктору обратиться? Я могу показать, где он сейчас.
– Не надо, – коротко бросил Уэст.
– Ну почему? – Чучело сделала бровки домиком, шагнула поближе и…
Тоже плюхнулась на траву. Да не куда-нибудь, а между Амелией и Сэллом. И понятно, в чью сторону сразу развернулась, опять что-то трогательно запричитала. Амелия даже вслушиваться не стала, – она здесь явно лишняя! – поднялась, сообщила:
– Ну я пойду. – И не удержалась, добавила: – Не буду вам мешать.
Глава 32Элейн
Впервые за долгое время села за руль. Боялась, что разучилась. Но это, видимо, как плавать – если умеешь, то просто умеешь. Хотя для Ло вождение – пытка. Она боится скорости, боится дороги. Готова свернуть к обочине в любой момент, заглушить мотор и пройти пешком несколько миль.
У меня все иначе. Чем выше скорость, тем сильнее вырабатывается адреналин в крови. Ты обгоняешь другие автомобили, ты победитель.
Я забыла это. И вдруг вспомнила. Такое бывает.
Вставила ключ в зажигание, повернула, ощутила всем телом вибрацию автомобиля… И все.
Немного непривычно выезжать за пределы своего места обитания, ведь я уже довольно давно умудряюсь существовать в довольно ограниченном пространстве. Выехала по трассе, до первого супермаркета, и в итоге проехала дальше, чем хотела. Тот самый магазин, где я раньше покупала свежий базилик для песто, итальянские равиоли и превосходный грунт для комнатных растений, давно перестал существовать. На его месте построили заправку. Доброжелательная девушка указала мне дорогу в другой.
Мест на парковке, как это обычно бывает возле крупных магазинов, оказалось мало – пришлось выписывать круги и пристраиваться в довольно неудачном месте, далеко от входа.
Мне во что бы то ни стало требовалось поменять обои в комнате Патрика, но я не была готова к тому, что выбор окажется настолько тяжелым и займет много времени. В итоге оплатила несколько рулонов, которые мне обещали доставить завтра, и новую мебель.
Едва дошла до парковки, как мне позвонила Ло.
– Ты что-то покупала? Или где-то посеяла карту?
– Ло, я не маленькая девочка.
– Отвечай.
– Да, покупала.
Что я покупала, рассказывать не хотелось. Наверняка сестра станет стенать и отчитывать меня, как будто я не имею никакого права тратить сбережения. Между прочим, это наши общие деньги, доставшиеся от родителей!
– Судя по суммам, это очень дорогие вещи.
– Извини, не могу говорить. Я в машине, – соврала на одном дыхании и нажала на отбой.
Правда, с Ло это не прокатило. Она принялась названивать мне снова и снова. Мне пришлось выключить телефон и бросить его на сиденье рядом.
Руки дрожали. Я попыталась успокоиться, но безуспешно. В голову некстати лезли воспоминания. Первый год после смерти Патрика мать ходила, словно сомнамбула. Ее ничего не интересовало. Она смотрела на нас пустыми глазами и, наверное, даже не воспринимала, кто перед ней. Отец не выдержал и отправил ее к психиатру или психотерапевту – не помню точно. Что тот с ней сделал – не ясно, но теперь мать вдруг переключила все свое внимание на нас с Ло. В четырнадцать лет тебе хочется свободы, самовыражения. А мы ходили с нашей маменькой чуть ли не за руку, ездили по выставкам, посещали театры и музеи. Если нас удостаивал взглядом какой-нибудь мальчишка, родительница докладывала обо всем отцу и в его присутствии читала нам лекции о морали.
Впрочем, меня все устраивало. Шону в этот период дорога к нам была закрыта. Отец боялся, что при виде сестры, на руках которой скончался Патрик, мать опять накроет волна депрессии и отчаяния, и оборвал все контакты. Кузен невольно попал в число тех, кому было отказано от нашего дома. Тем более Шон стал совсем взрослым, наверное, развлекался где-то с кем-то. Я фантазировала, что он обрюхатил какую-нибудь девчонку, дочку самого влиятельного мафиози, а тот заставил гаденыша жениться, но перед этим велел его кастрировать! Мне нравилось представлять все детально, во всех подробностях. Я даже попросила мать купить мне анатомическую энциклопедию, выписала парочку журналов по медицине, и родители решили, что их дочь будет врачом.
Нет. Врачом я становиться не собиралась. Но завела тайную тетрадь, куда зарисовывала страдающего под разными пытками Шона. Попыталась показать свое творчество Ло. Сестра не оценила, сморщила нос и посоветовала убрать тетрадь подальше.
В состоянии такой тщательной заботы о нас мать продержалась почти три года. Она исправно ездила к своему душеведу. Два, иногда три раза в неделю. А потом вдруг однажды вернулась взвинченной, с красными глазами, заперлась в своей комнате и не открывала никому, даже отцу, до вечера. Потом наконец вышла. И заявила, что больше на все эти сеансы – ни ногой! Когда отец стал расспрашивать, она строго посмотрела на нас с Ло. Мы переглянулись. Будучи уже довольно взрослыми девушками, разумеется, поняли, что родители хотят переговорить с глазу на глаз. Сестра ушла к себе, а я только сделала вид, что ушла. Протопала по лестнице, а потом вернулась и встала за дверью.
Начало я прослушала. А то, что прозвучало после, просто не укладывалось в моей голове.
У моей матери почти все время была связь с этим так называемым доктором. Она откровенно признавалась отцу, что любовь обрушилась на нее, подобно смерчу, закрутила и подняла до небывалых высот. Делилась, как ей было здорово! Пока сегодня вдруг, придя на полчаса ра