— Ну да! Это самое подходящее место для тебя! В перерыве подработать сможешь, не отходя далеко! — усмехнулась Антонина недоверчиво.
— С этим я завязала! Гляди, сколько лягавых вокруг! Чуть что, тут же выпрут!
— Выходит, ты их первыми обслуживаешь? Вне очереди?
Райка поняла намек, ее разозлило недоверие, ударившее по самолюбию.
— Я свой хлеб зарабатываю чисто! — ответила, покраснев.
— Посмотрим, надолго ли тебя хватит? — рассмеялась Антонина и ушла.
А у Райки до конца смены было испорчено настроение.
В бараке уже на второй день узнали, что Райка и мать устроились в метро. Никто не высмеял их. Не подначивал. Все жильцы молча радовались — будет у кого одолжить деньжат на случай нехватки. Обмыть новую жизнь не предлагали. Знали, не согласятся бабы. Но пуще их отказа боялись милиции, неусыпно следившей за каждым. Опасались неприятностей для себя. Вон засек патруль каменщика Володьку. Тот вечером после работы выпил бутылку вина. Ну и повздорил с женой. Надавал по морде. Баба в крик. Володьку забрали в вытрезвитель. А на следующий день взяли в бригаду другого каменщика. Володька остался без работы. Жена через пару недель из дома выгнала. И скатился мужик в бомжи…
Второй каменщик, Витька Лавров, не увидел за спиной участкового. Взял в ларьке бутылку водки. Ох и пожалел о своей неосмотрительности. Чуть из списка жильцов не вылетел. Жена на колени упала перед начальником милиции, умоляя за мужа. Лавров с тех пор с работы другой дорогой возвращался, чтоб не видеть ларек, а главное — участкового.
Райка тоже нелегко свыкалась с новой жизнью. Но понимала — любой шаг в сторону может закончиться для нее крушением. Мать, быстро втянувшаяся в работу, не заговаривала о выпивке, хотя мучительно боролась со жгучим желанием сделать глоток-другой. Но… Один из ее экспериментов закончился плохо. Выпила стакан пива. Не поверила наркологу, что может умереть от безобидной дозы. А через минуту скрутило Дарью в крутой штопор. Да так, что небо показалось с овчинку. Судорогами свело весь желудок. Тошнота помутила разум. Бабу рвало так, что казалось вот-вот кишки поползут изо рта. Слабость и боль парализовали все тело. Дарья
упала на пол, не в силах позвать на помощь соседей. Райка в тот день была на работе.
Дарья промучилась до полуночи. Кое-как вскарабкалась на постель, уснула лишь под утро. Но и последующие дни ходила, как во сне. Она дала себе зарок — завязать с выпивкой навсегда.
Она стала придирчивой, угрюмой. И часто шпыняла Райку, запоздало прививая той хозяйские навыки.
Свою первую зарплату они получили в тот день, когда всем жильцам барака были выданы ордера на квартиры в новом доме, и представители мэрии предупредили, чтобы в течение недели все жильцы покинули барак.
Райка вместе с матерью собрались к переезду за один вечер. Договорились с Костей — грузчиком, с водителем грузовика. И уже на следующий день, закинув в кузов узлы, старую, убогую мебель, посуду и подсадив Дарью в кузов, Райка оглянулась на барак. Они выезжали из него первыми.
Райка оглядела покосившуюся крышу, темные бока барака, жильцов, сиротливо стоявших у окон, притихшую детвору, только теперь осознавшую, что вскоре им придется разлучиться. Ведь жителей барака расселили по разным подъездам высотки. А это значит, что встречаться они будут крайне редко.
Кто-то из окна прощально помахал рукой. Райка тоже. Что-то защемило в глубине души. Ведь в этом бараке прошло детство. Здесь она выросла. И, как бы ни было плохо, привыкла к этим условиям, к людям. Как приживутся все на новом месте? Будет ли оно своим, родным кровом? Принесет ли радость и покой семьям? Все это ждали, надеялись…
— Поехали! — влезла Райка в кабину. И уже через полчаса машина остановилась у нового дома. Все вещи были вскоре подняты на грузовом лифте к самой двери квартиры. Райка первой вошла в нее и растерялась. Она обошла комнаты, кухню. Заглянула в ванную. Радостная улыбка не сходила с лица. Нет, она не в гостях, она
— у себя дома. И все равно не верилось.
— Счастливым будет твой малыш! Вон как ему повезло! С самого начала! Не в бараке станет жить! В квартире! Да еще в какой! — ходила мать по комнатам, выглядывала с лоджии вниз. Там тоже строились дома. Много. У одних был заложен фундамент, у других стены поднялись больше чем наполовину.
— Здесь будет целый городок! Так из мэрии говорили. Постро- ют магазин, детсад, школу. Может, метро подведут, — мечтала Райка.
— А я буду водить нашего малыша гулять во двор!
— Да хватит тебе о нем! Не зуди! Надоело! — оборвала Райка раздраженно. Ее злило каждое напоминание о ребенке, причинявшем кучу неудобств. Бабу мучил токсикоз. Ее часто рвало от запа
хов подгоревшей еды, какие раньше вообще не замечала. Постоянно изжога доводила до того, что баба боялась подумать о еде. Частые рвоты, головокружение и слабость валили с ног. Райка ненавидела саму себя за неповоротливость. Она ужасалась, как обезобразила ее эта беременность. Лицо стало похожим на лепешку, губы растолстели. Нос распух. Все тело, словно на дрожжах, плыло из одежды, не влезая, не втискиваясь в прежнее.
Дарья шила Райке халаты. Широченные, теплые. И уговаривала носить.
Райка успокаивала себя тем, что это состояние не вечное, скоро закончится. И все же ругала собственную неосторожность, из-за какой забеременела, а теперь будет вынуждена рожать.
— Счастливая ты, Райка! — завидовали ей бабы на работе.
— Квартиру получила новую! Ребенка родишь! Есть кому помочь вынянчить его. И главное, при этом осталась свободной! Никакой засранец мужик тебе не указ! Не облает, воротившись пьяным, не потребует жратву, не надо стирать и гладить для всякого обормота. Вдвоем с матерью незаметно поставите на ноги ребенка и — порядок! Что еще нужно от этой жизни?
Райка, слушая их, не слышала. Молча кивала головой, думая о своем.
— Вот бы теперь самое время пожить для себя! Так нет! Угораздило забрюхатеть…
Дарья уже купила материал на пеленки. И в свободное время оверлочила их, складывала в шифоньер на отдельную полку. Распашонки и чепчики, пинетки и ползунки, одеяла и пододеяльники, подгузники и клеенки накупила впрок заранее. А в тот день, когда Райка пошла в декретный отпуск, Дарья даже прослезилась. Присела рядом с Райкой, обняла:
— Вот и спасибо ему, малышу нашему, что заставил нас жить иначе. У меня теперь хоть смысл появился, для чего я белый свет копчу? Не впустую! Скоро нужна стану. Авось и я услышу, как меня родной бабкой назовет. Разве мечтала о таком еще год назад? Думала, так и сдохну пьяной где-нибудь в канаве иль в вытрезвителе. Но судьба пожалела. Теперь и мне есть для кого жить. А уж я о нашем малыше позабочусь. Ни в чем отказа знать не будет! Никому не дам в обиду!
— Давно ли такой стала? С чего вдруг в бабки навострилась? — не верила дочь в искренность сказанного.
— Все просто. Тепла хочу! Хочу, чтобы малыш любил меня. Ведь ничего такого в жизни не имела. А вот родится, и будет мне кого любить. И я стану нужной! Это не сразу, такое с гадами приходит. И поверь, если б не этот малыш, впустую прошла бы и твоя жизнь. Теперь уж нет! Матерью скоро станешь!
— А разве не хочешь загнать его кому-нибудь за башли?
— Нет! Своя старость за плечами стоит. Недолго ждать осталось. Она за всякую ошибку спросит. Нельзя человеку в жизни сиротой оставаться. Кто-то должен душу согреть.
— Чего ж враз, когда я пришла и сказала про беременность, ты испугалась?
— Я не очень верила, что останешься со мной в бараке! Да и образумиться нелегко. Все обдумала.
— А чего раньше на это не шла?
— Раньше мы с тобой бухали! Теперь завязано. Малыша ждем. Он нас из пропасти вытащил. Обоих!
Райка усмехнулась недоверчиво.
Она и теперь с завистью оглядывалась на веселых путанок, одетых модно, вызывающе, крикливо накрашенных, в компании беспечных парней; они не пересчитывали в карманах мелочь, курили самые дорогие сигареты. Их карманы были забиты до отказа самыми ароматными жвачками. Им не надо было спешить спозаранку на работу в любую погоду. Они жили, порхая мотыльками, вольные, как снежинки, они ни о чем не заботились. Их ничто не угнетало. Они каждый день имели хорошие деньги и легко тратили их, не боясь завтрашнего дня.
Все это имела Райка, но потеряла. Теперь она училась не только считать, но и беречь всякую копейку, обсчитывая расходы на будущее, какое виделось тягостным, безрадостным и скучным.
Она заранее ненавидела свой завтрашний день, пропахший мокрыми пеленками, детским криком, бессонными ночами. Дни без радостей и просветов потянутся однообразно. Сколько она выдержит? Да и вынесет ли вообще это наказание за пьяную неосмотрительность?
Райка оглядывает себя в трюмо, морщится, зло сплевывает.
Она много раз пыталась сыскать в глубине своей души хоть крупицу тепла к тому, кого должна произвести на свет и не находила ни малейшей искры, ни отклика, словно тело с разумом жили врозь, навсегда поссорившись друг с другом.
Она поделилась этим с матерью:
— Наверно, я не буду его любить. Ведь даже не знаю, кто отец ему.
— Это пройдет, как только родишь! После первого кормления самым родным человеком на всем белом свете станет. А об отце не вспоминай. Какая разница — кто он? Это твой ребенок! Ты его выносишь и родишь. В нем твоя кровь. Сколько баб разводятся с мужьями? Не по одному, по двое, а то и по трое детей остаются с матерями. И ничего! Сколько кобелей убежали из семей! Одни к сучкам, другие — воли захотели. Заботы задавили. А бабы и без их помощи детей вырастили! Еще и лучше, спокойнее. Чем ты хуже?
Райка со злостью задвигает в угол купленную матерью детскую кровать.
— Ты чего бесишься? Что на тебя нашло? — посуровела Дарья.
— Опять всю ночь изжога мучила! Не могла уснуть!
— Волосы у ребенка растут. Обычное дело! У всех это бывает. Потерпи, немного осталось. Родится, все неприятности скоро забудешь.
— Как бы не так! — молча злится Райка, вспоминая, как ее, беременную, перестали узнавать бывшие дружки. Обходили уже в метро, словно незнакомую. А с ребенком и вовсе никому не нужна. Осмеют, если окликну, — думает баба, вздыхая горько. И чувствует, как шевелится ребенок в животе.