– Склероз, дорогая, – оскалилась на нее Марго. – В вашем возрасте это вполне понятно и простительно!
– Лучше склероз, дорогая, – немедленно отозвалась Нинель, – чем маразм, как у вас…
– Я сказал – прекратить отсебятину! – Режиссер от злости заскрипел зубами. – Твоя реплика, Нинель!
– Как это – ушел? – воскликнула брюнетка, заглянув в сценарий. – Что ты хочешь сказать?
– Ушел к другой женщине! – прорыдала Марго. – К другой, после стольких лет! Оставил мне ужасную записку, взял выходной костюм, документы, деньги… кажется, еще одну чистую рубашку… – Марго замолчала, сотрясаясь от беззвучных рыданий.
– Может быть, накапать тебе валерьянки? – с наигранной жалостью проговорила Нинель. – Хотя, конечно, дорогая, валерьянка тебе вряд ли поможет, обычно ты накачиваешься третьесортным коньяком, недаром морда такая красная…
– Да что же это такое? – Марго вскочила со стула и бросилась на партнершу, сжав пудовые кулаки. – Да когда же это прекратится?
Нинель отскочила в сторону и заняла оборонительную позицию, прижавшись спиной к стене и выставив вперед длинные ярко накрашенные ногти. При этом она шипела, как разъяренная кошка.
Попугай радостно захлопал крыльями и завопил во все горло:
– Мегер-ры! Цир-рк! Бр-раво! Умор-ра! Мегер-ры!
– Ну вот что! – Маленький бородатый режиссер с неожиданной ловкостью вскочил на стол, оказавшись выше всех в павильоне, и заорал в мегафон, перекрывая шум, как капитан корабля перекрывает прокуренным басом грохот шторма. – Я сказал – соблюдать трудовую дисциплину! Кто скажет хоть слово не по сценарию – немедленно вылетит из сериала! Это мое последнее слово, и касается абсолютно всех!
– Бр-раво! – заорал попугай. – Ур-ра! Тр-риумф! Спр-раведливость востор-ржествовала!
– И тебя это касается! – Режиссер повернулся к Перришону. – Где Аглая? Где, я спрашиваю, Аглая?
Аглая Михайловна послушно выскочила из молчаливой толпы телевизионной обслуги и встала перед грозным режиссером, как лист перед травой, ожидая приказаний.
– Унеси свою птицу! – рявкнул тот. – Пока она не задействована, пусть посидит у тебя в кабинете, а то, понимаешь, только добавляет бардака…
– Пр-реследуют! Тер-рор-ризируют! – проговорил Перришон, пригорюнившись, но сопротивляться не стал – суровый вид режиссера произвел на него впечатление.
Аглая Михайловна вошла в свой кабинет, поставила клетку с попугаем на шкаф и хотела вернуться в павильон, но в это время на ее столе истерично зазвонил телефон. Белобрысой девицы, Аглаиной соседки по кабинету, не было на месте, как всегда, когда она бывала нужна.
Аглая тяжело вздохнула, села за стол и сняла трубку.
Тяжелый вздох объяснялся тем, что она хорошо знала по своему опыту: стоит только сесть за рабочий стол, встать из-за него удастся очень не скоро, потому что звонки и посетители непременно потянутся сплошной чередой.
– Что это вы трубку не берете? – недовольно осведомился начальник юридического отдела студии. – Я вам уже четвертый раз звоню!
– Я в павильоне у Бруствера, Леопольд Казимирович! – начала оправдываться Аглая. – В кабинете никого не было…
– Как всегда! – рявкнул юрист. – Что это за странные документы от вас приходят?
– А в чем дело?
– Кто так заполняет анкеты на артистов? У меня волосы дыбом встали!
Аглая Михайловна усомнилась в словах юриста: Леопольд Казимирович был лыс, как колено. Но спорить с ним она, разумеется, не стала.
– Да в чем же дело?
– В анкете не указано ни имя, ни отчество, ни образование артиста, а про возраст – вообще какая-то глупость: «Со слов, приблизительно». Спасибо, хоть фамилию удосужились написать!
– Извините, Леопольд Казимирович, а фамилия какая?
– Тоже какая-то странная – Перришон.
– Тогда все понятно!
– Что это вам понятно? – пробубнил юрист. – Мне, например, ничего не понятно!
– Перришон – это не артист… то есть это не совсем артист…
– Что вы мне голову морочите? – Леопольд Казимирович совершенно разъярился. – Как это – не совсем артист? Если он не артист, зачем вы прислали мне его анкету?
– Перришон – это попугай! – проговорила Аглая Михайловна, дождавшись паузы в монологе рассерженного юриста.
– Кто?!
– Попугай, и, кстати, очень красивый. – Аглая покосилась на Перришона, и тот, кокетливо наклонив голову и распушив перья, проворковал:
– Перренька хор-роший! Перренька кр-расивый!
– Попугай? – удивленно переспросил юрист. – Мы что с вами – в цирке работаем? Или в зоопарке?
– Не в цирке, – отозвалась Аглая, – но и не на галошной фабрике. Мы работаем на телевидении, и сериал, который у нас сейчас в производстве, между прочим, называется «Две дамы с попугаем», так что попугай там играет самую, можно сказать, важную роль!
Леопольд Казимирович на некоторое время удивленно замолчал, а потом проговорил:
– Ну все-таки как-нибудь постарайтесь уточнить его возраст… мне это нужно для начисления взносов в Пенсионный фонд…
– В пенсионный фонд? – удивилась Аглая. – А что, попугаям тоже полагается пенсия?
– Раз я на его имя начисляю зарплату, – отрезал юрист, – значит, должен делать и начисления в Пенсионный фонд!
– Подумать только! И в каком же возрасте попугаи выходят на пенсию? Ведь они живут очень долго, гораздо дольше людей!
– Понятия не имею! – Юрист был очень недоволен. – Сами разбирайтесь с вашим попугаем! – И он в сердцах повесил трубку.
Аглая Михайловна задумчиво посмотрела на попугая: ее заинтересовал вопрос о его пенсионном возрасте.
В это время дверь кабинета открылась, и на пороге появился новый посетитель.
«Так и знала, – подумала Аглая, – теперь посетители пойдут непрерывно, один за другим, до павильона мне не добраться, а потом Бруствер будет недоволен…»
– Что у вас? – недовольно спросила она вошедшего.
– Пропуск подпишите, пожалуйста!
Аглая Михайловна уставилась на листочек пропуска, и на ее лице отразилась работа мысли.
– Кстати, вы двадцатого числа тоже были на студии, я вам выписывала пропуск, а перед уходом вы его у меня не подписывали… непорядок!
– Не может быть! – Посетитель подошел ближе к столу. – Я точно помню, что заходил к вам подписать…
– Да? – Аглая выдвинула ящик стола. – Вот у меня копии подписанных пропусков… мне их из охраны принесли для отчетности. Ну, вот все пропуска за двадцатое… Ой, и правда, ваш пропуск подписан!
– Вот видите, – посетитель натянуто улыбнулся, – справедливость восторжествовала!
– Да, действительно! – Аглая выглядела несколько растерянно. – Как же так… я абсолютно не помню…
Мужчина взял у нее подписанный пропуск и вышел из кабинета.
Аглая Михайловна проводила его взглядом и удивленно повторила:
– Абсолютно не помню…
Попугай неожиданно заорал хриплым простуженным голосом:
– Р-роман! Р-ромашка! Р-ромашечка, кр-роличек!
Аглая удивленно оглянулась на Перришона. Затем она снова достала из ящика стола старый пропуск и внимательно посмотрела на него.
– Вроде бы моя подпись… по крайней мере очень похоже… но как же так – в пропуске написано время ухода двадцать два тридцать, но я же в тот день ушла тогда гораздо раньше! Отлично помню – в восемь я уже была дома! Странно, очень странно… Двадцатое число… это ведь тот самый день, когда убили Животовского! Кстати, Перришон, ты, оказывается, не только говорить, но и читать умеешь?
Она снова задумчиво посмотрела на дверь, за которой только что скрылся посетитель, и у нее в голове возникло несколько очень серьезных вопросов, но в это самое время телефон у нее на столе снова залился нетерпеливым истошным звоном.
Аглая схватила трубку и услышала рассерженный голос режиссера:
– Аглая, ты куда подевалась? Я тебя отпустил только на пять минут, чтобы ты унесла эту скандальную птицу! Немедленно возвращайся в павильон, ты мне срочно нужна!
– Но Олег Генрихович, тут то звонки, то посетители…
– Меня не интересуют твои оправдания! Мне нужны не объяснительные записки, а работа!
– Бегу! – Аглая бросила трубку на рычаг и помчалась в павильон, мгновенно выбросив из головы все мысли о странном пропуске и нудном посетителе, борце за справедливость.
Лола вошла в триста восьмой офис.
Аглая Михайловна в одиночестве сидела за своим рабочим столом, уставившись остекленевшим взглядом в груду бумаг.
– Ну, как тут мой приятель? – жизнерадостно осведомилась девушка, оглядев комнату и не увидев Перришона. – Неужели все еще на съемках?
– Нет, он здесь, – измученным голосом ответила Аглая, отрывая глаза от документов, – я его выпустила немножко полетать, а то у него будет гиподинамия.
Действительно, как бы в ответ на ее слова на шкафу послышался шорох, и из-за пыльного глобуса высунулась голова попугая. Взглянув на хозяйку круглым любопытным глазом, Перришон громко объявил:
– Пр-риехали, пер-ресадка! Пар-рк Гор-рького!
– Что-то ты, Перри, невпопад! – отозвалась Лола.
– Это он к концу дня, – покосилась на птицу Аглая Михайловна, – тоже, видимо, устал, да и потом, слишком много новых впечатлений… а вообще он замечательно одаренный!
Лола смущенно потупилась: ей было приятно услышать такие слова о своем питомце.
– Говорят, попугаи болтают все подряд, ничего не понимая, – продолжила Аглая Михайловна, – но ваш Перришон все говорит удивительно к месту! Да он у вас не только говорит, он даже читать умеет!
– Что вы говорите? – не поверила Лола. – Ну уж насчет чтения… этого я за ним до сих пор не замечала!
– Нет, я не шучу! – Аглая Михайловна оживилась. – Ко мне сегодня пришел один человек, насчет пропуска, так ваш Перришон как завопит: «Рома, Рома, Ромочка»… А этого человека зовут действительно Роман. И, между прочим, я его не называла по имени, а как еще Перришон мог узнать, как его зовут? Только прочитав его имя на пропуске!
– Р-рома, Р-ромочка! – немедленно отозвался со шкафа Перришон.
– Вот видите? – обрадовалась Аглая.