– Естественно, – Маркиз кивнул, – это и в моих интересах.
– Есть такая одинокая старушка, божий одуванчик, – начал Артур, удобно развалившись в кресле, – кажется, она вдова какой-то шишки то ли из НКВД, то ли из ГПУ. Ее покойный муж, царствие ему небесное, был, похоже, редкой сволочью, но у каждой сволочи можно найти хоть одну привлекательную черту. Так вот он собирал картины.
– Подозреваю, что он их не просто собирал, а отбирал у всевозможных «врагов народа», – вполголоса проговорил Леня, – так что вряд ли это можно отнести к числу его достоинств.
– Это не наше с тобой дело, Ленечка, – отмахнулся Артур. – И если хочешь слушать – не перебивай!
Леня приложил палец к губам и застыл.
– Короче, тот хмырь умер уже очень давно, а старушка жила себе тихо-мирно, получала за мужа приличную пенсию и не слишком заботилась о том, что осталось от коллекции покойника. Но возраст у нее уже очень солидный, и, будучи женщиной предусмотрительной, Анна Ермолаевна решила составить завещание. То ли у нее внучатый племянник есть, то ли племянница – неважно…
Маркиз кивнул, показывая, что внимательно слушает.
– Короче, нотариус пришел к ней на дом, составил документ, а заодно осмотрел старушкины богатства – надо же знать, о чем речь в завещании! Так вот, насколько я знаю, – Артур скромно потупился, – нотариус обнаружил у старушки чертову прорву дешевой мазни и… – Артур сделал паузу и артистично подчеркнул важность следующих слов красивым жестом маленькой мягкой ручки, – и маленькую картину Мартини!
– Что? – переспросил Маркиз, не поверив своим ушам. – Что ты сказал?
– Симоне Мартини! – повторил Артур. – Темпера, маленькая вещь, двадцать на тридцать сантиметров!
– Ты ничего не путаешь? – Маркиз смотрел на Артура во все глаза.
Хозяин галереи, наслаждаясь произведенным эффектом, потирал маленькие ручки и улыбался.
– Я иначе спрошу. – Леня сделал небольшую паузу, как бы придавая своим словам больший вес. – Этот нотариус ничего не путает? Все-таки он нотариус, а не искусствовед!
– Он увлекается искусством и кое-что понимает в нем, – ответил Артур, помолчав, – но он действительно не специалист, поэтому он пришел к бабульке еще раз и привел с собой знакомую женщину из Эрмитажа, доктора наук, между прочим, специалистку по ранним итальянцам.
– Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь, – вставил Маркиз.
– Ты просто как птица-говорун, – усмехнулся Артур, – отличаешься умом и сообразительностью… и еще знаешь полгорода! По крайней мере, его прекрасную половину.
– И что сказала эта женщина?
– Эта женщина, – Артур весьма ехидно усмехнулся, – при виде картины едва не хлопнулась в обморок.
– Немудрено, – отозвался Маркиз, – начало четырнадцатого века… в Эрмитаже всего одна его небольшая вещь… Мадонна с диптиха «Благовещение»… Сиенская школа…
На лице его появилось мечтательное выражение, он вспомнил ту, которая водила его в зал ранних итальянцев и рассказывала про картины. Леня Маркиз всегда уважал образованных женщин и, общаясь с ними, так сказать, в неформальной обстановке, всегда умел совместить приятное с полезным.
– Ладно, ладно, – прервал его Артур, – ты не на экзамене, а я не профессор! Незачем демонстрировать мне свою эрудицию! Короче, «эта женщина», как ты выражаешься, пришла в совершенное неистовство, немедленно сообщила Лопатиной, что та обладает настоящим сокровищем, и стала умолять старуху, чтобы та завещала картину родному городу, а точнее, Эрмитажу…
– И что старуха? – Маркиз слушал рассказ Артура, как увлекательный детектив.
– Старуха оказалась далеко не дурой. Она поджала губы и сказала, что у нее имеются родственники поближе Эрмитажа и она хочет завещать картину им, чтобы те вспоминали доброту покойной тетки. А уж те, если захотят, пусть поступают по собственному разумению…
Артур замолчал, и Леня, поняв, что история на этом заканчивается, поинтересовался:
– А как же эта история стала достоянием гласности?
– Как-как, очень просто! Ты думаешь, откуда я беру экспонаты для своего салона? Думаешь, сижу в кабинете и жду, пока бедные старушки принесут мне своих Рембрандтов?
Леня, разумеется, так не думал.
– У меня каждый второй нотариус в городе прикормлен! – разливался Артур. – Я должен быть в курсе интересных завещаний!
– Значит, этот нотариус, искусствовед-любитель по совместительству, сразу же стукнул тебе про Симоне Мартини?
– А как же. – Артур скромно потупился.
– То есть надо понимать, что картина уже практически у тебя в руках? И ты теперь очень богатый человек?
– А вот тут ты, к сожалению, ошибаешься. – Артур нервно закурил следующую темную сигарету. – Если бы я смог заполучить Мартини, это было бы прекрасным завершением моей карьеры. И я поселился бы где-нибудь на Карибах или Багамах, в собственном особняке, с дворецким в белом смокинге и темнокожими горничными…
При этих словах в глазах Артура, в свою очередь, появилось такое мечтательное выражение, что чувствительный Маркиз едва не прослезился. К счастью, он вовремя вспомнил, что перед ним – не заурядный мечтатель, а прожженный мошенник, помесь акулы и пираньи.
– Так что же случилось? – спросил Леня. – Что встало между тобой и твоей темнокожей мечтой?
– Случились две вещи. Во-первых, старуха оказалась не промах: увидев в глазах нотариуса излишний интерес, она, как только он ушел, поехала в банк и сдала картину туда на хранение. И во-вторых, о чертовой картине откуда-то узнал Штабель…
Леня присвистнул.
Худой костлявый человек неопределенного возраста, которого весь город знал под странной кличкой Штабель, а правоохранительные органы – под настоящим именем Сергей Шустов, был крупным криминальным авторитетом, контролирующим практически всю торговлю антиквариатом и произведениями искусства в Северной столице. Такие «акулы» и «пираньи», как Артур, могли охотиться в этой мутной воде только постольку, поскольку им разрешал это Штабель, и до тех пор, пока они не перебегали ему дорогу.
Штабель был человек крутой и решительный, ссориться с ним не рекомендовалось. Сам он при случае так объяснял знакомым происхождение своей клички:
«Я своих врагов штабелями складываю, а потом бензопилой – вжик-вжик, и на мелкие чурочки!»
Когда Артур назвал имя Штабеля, Маркиз неожиданно вспомнил, где он видел одного из братков, сопровождавших на кладбище «вторую вдову» писателя Волкоедова.
Он видел этого плечистого субъекта в бильярдной на Петроградской стороне, которую Штабель использовал в качестве своей штаб-квартиры.
– Кажется, я знаю, откуда Штабель узнал про Симоне Мартини, – задумчиво протянул Маркиз.
Артур насторожился, ожидая, что Леня поделится с ним этой информацией, но Леня надолго замолчал.
Он не сказал Артуру, что именно пришло ему в голову – что покойная Анна Ермолаевна Лопатина вполне могла рассказать про бесценную картину своему родственнику Алексею Кирилловичу Волкоедову, а тот, скорее всего, не поверив старухе, разболтал все своей жене… или бывшей жене, черт их там разберет… а у этой «вдовы номер два» имеются явные связи в криминальной среде… так что информация очень быстро дошла до Штабеля!
Но Артуру вовсе не обязательно знать об этом.
– Да, – протянул Леня, – если в игру вступил Штабель, таким мелким рыбешкам, как мы с тобой, лучше и не приближаться к игровой площадке, а то ненароком голову откусят!
– А ты спрашиваешь, знаю ли я фамилию Лопатин! – с тяжелым вздохом заключил свой рассказ Артур. – Да я ее тут же постарался напрочь забыть, и если бы не ты…
– Точнее, если бы не ампирное бюро, – поправил его Леня.
– Если бы не ты, я бы эту фамилию и не вспомнил!
– Ты знаешь, – проговорил Леня, поднимаясь, – если я что-то обещал, я это делаю. Бюро за мной.
Артур кивнул и выпустил в потолок колечко ароматного дыма.
Маркиз остановил машину на Дворцовой набережной, перешел оживленную дорогу и толкнул массивную дверь с табличкой: «Дирекция Государственного Эрмитажа».
Полусонный охранник лениво поинтересовался, куда он направляется. Леня назвал фамилию своей старой знакомой, и охранник махнул рукой по коридору, пробормотав: «Комната сто четыре».
Леня кивнул и пошел по коридору.
Возле двери сто четвертой комнаты работали жизнерадостные маляры.
Маркиз проскользнул мимо них, стараясь не испачкаться в краске, и толкнул дверь.
Кабинет был очень оригинальной планировки. Площадь его была так мала, что в нем едва помещались два письменных стола, зато высота потолка просто потрясала, казалось, что сюда вполне может поместиться Ростральная колонна.
Такая планировка делала кабинет похожим на огромный платяной шкаф, в котором Гулливер мог бы повесить свою одежду.
На одной из стен этого «шкафа» висел огромный гобелен, изображавший сцену охоты на львов.
За двумя письменными столами сидели две женщины, и, при том что они сидели друг к другу вполоборота, всякому посетителю сразу же становилось ясно, что отношения у них между собой самые натянутые.
Войдя в комнату, Маркиз деликатно кашлянул и обратился к сидевшей слева брюнетке:
– Здравствуйте, Валерия Сергеевна!
Брюнетка вздрогнула, сломала карандаш и подняла на Маркиза темные выразительные глаза, делавшие ее похожей на бедную овечку, неожиданно узнавшую о технологии изготовления дубленок.
– Леонид Петрович! – проговорила она дрожащим голосом. – Вы ко мне?
«Нет, – хотел было ответить Маркиз, – я зашел проведать этого льва на гобелене».
Но соседка Валерии Сергеевны, блеклая увядающая дама с немыслимыми локонами, изобразила всей своей фигурой такой интерес, что Леня воздержался от всякого рода шуток.
– Да, Валерия Сергеевна, – подтвердил он самым благонамеренным тоном, – я хотел проконсультироваться с вами по некоторым техническим аспектам ранней итальянской живописи, в частности сиенской школы.
– Хорошо. – Брюнетка опустила глаза и встала из-за стола. – Я как раз собиралась пообедать, мы могли бы совместить это с консультацией…