Какая-то девчонка липнет к Денису с вопросами:
– Все в порядке? Нигде не болит? Синяков нет?
– Каких еще синяков? – Щетинится тот в ответ. Он всего-то врезался в кого-то, что за ненужный галдеж?
Прежний старшеклассник хохочет:
– Чел, спасибо скажи, что все обошлось. Не моя бы помощь, собирал бы ты свои зубы по полу.
Ребята предлагают Денису поиграть в «Я никогда не». Мол, держись нас, будет весело и не наткнешься на неприятности. Тот обещает, что подойдет к ним позже. Сейчас у него задача поважнее.
Ни Толика, ни Славки нигде не наблюдается. Мурат пьет сок на прежнем месте и больше не выглядит тем, кого сюда притащили силком. Впритык к нему, руками зарывшись в его черные пряди, стоит девушка с короткой стрижкой. Рука Мурата слегка гладит по ее спине, теряясь между складками свободной блузы. Он смотрит в лицо девушки, улыбаясь уголками губ, пока та рассказывает ему что-то интересное.
Денис хватает со стола чей-то стакан с «искоркой» и возвращается к ребятам, с которыми только что познакомился. Надо было не выеживаться, сразу согласиться поиграть с ними, а не испытывать судьбу. Как глупо получилось.
Катастрофа
Славка задерживается. Толик не переживает из-за этого, в отличие от Мурата, для которого друзья в полном составе – весомая опора. Среди музыки, света и пьяного веселья он неловко балансирует в пространстве, словно затухающая ось юлы. Все здесь пьют, все общаются и смеются. Они все видят и все слышат. Мурату кажется, что вон те девушки в углу обсуждают именно его, что те двое выпускников у стены нехорошо поглядывают то на него, то на Толика. Может, это паранойя, а может – нет. Не надо быть гением, чтобы понять одну простую вещь: его присутствие здесь режет взгляд. Хотя стоит отдать должное времени: за эти два года коэффициент всеобщей ненависти упал на пару значений, пока он не отсвечивал.
На столе куча сухариков и чипсов. Стаканы наполнены шипучими коктейлями, а бутылки с алкоголем сиротливо прячутся под столом, чтобы не нарушать цивильность. Пегов явно какой-то извращенец. Мурат невольно усмехается. Кирилл вообще-то мальчик правильный, непьющий, некурящий, почти святой. Пока его папаша не уезжает в командировку.
За эти почти сорок минут, которые Мурат торчит здесь, Кирилл так и не подошел к нему, даже на глаза еще ни разу не попался, хоть и пригласил сам. По правде говоря, прийти на чужой выпускной – идея не ахти какая, и Мурат до сих пор сомневается, правильно ли поступает.
– Мне не место здесь. Кое-кто подумает, что я пришел сюда по приглашению.
Толик отвечает, пожимая плечами:
– Представь, что это я тебя пригласил, а не Пегов. Это ведь так и есть. Просто расслабься.
– Это сложно. – Мурат нервно жует трубочку. – Они все пялятся на меня. Глянь сам – пялятся же.
– Да и хрен с ними. Хватит нервничать. Я здесь, и Слава подойдет скоро, так что пусть сами нервничают. – Толик протягивает ему пластиковый стаканчик. – Выпей немного. Успокоишься.
Рука Толи в жесте поддержки мягко опускается на плечо Мурата. В мысли закрадывается опасение, что подобная интуитивная тактильность в этом месте может быть расценена по-иному. Толик косвенно замешан в его проблемах: нельзя давать лишнего повода для сплетен. Мурат неловко убирает его руку.
Чем чаще он просит подлить, тем сильнее хочется попробовать чего-нибудь покрепче. Мурат задумывается, как будет забавно прийти на ночную смену на заправку пьяным вдрызг. Тогда его точно уволят. Сегодня днем в больнице мать просила его не светиться лишний раз в городке и больше не грубить отцу. Он горько улыбается: «Прости, мам. Никудышный из меня сын».
Кто-то пахнущий удушливо-сладкими духами берет его за локоть. Мурат поднимает лицо и сталкивается взглядом с пышногрудой Машей. Та больше не кажется ему веселой щебечущей пташкой, как в старших классах. Теперь она как будто выше и статнее. На ней короткая юбка, хотя на памяти Мурата она часто комплексовала и ноги старалась не оголять. С модной стрижкой, с подкрашенными глазами и смелыми объятиями она видится ему чем-то четко зафиксированным, без прежних признаков воздушности и робости.
Поначалу он тушуется, допускает мысль, что это не Машка вовсе, а какая-то старшеклассница, удивительно похожая на бывшую девушку, просто обозналась. Тонкие пальцы перебирают его волосы с особым наслаждением. Она скучала, и он чувствует это через ее тело, что крепко жмется к его собственному. Через пару мгновений Маша прерывает объятия с той же уверенностью, с какой припала к нему ранее.
– Я так рада видеть тебя! – Ее голос, как и прежде, звонок и приятен. – Почти никого из нашего выпуска не нашла. Смирнов только что тут стоял, но смылся, зараза. Как хорошо, что ты здесь!
Мурат в растерянности смотрит по сторонам: Толик действительно куда-то исчез.
– Какими судьбами у нас? К родителям приехала?
– Да, заскочила на пару дней. Думала, повеселюсь, а тут совсем голяк. Рассказывай, как твои дела, котик!
Так она зовет его еще с тех времен, когда между ними все только начиналось. Мурат поначалу ворчал, всячески открещивался от этого прозвища, но после махнул рукой: спорить с ней – себе дороже; в ее глазах он кот, который гуляет сам по себе.
– Как видишь, живой и здоровый. Ничего не поменялось, пока тебя не было.
– Ой ли? – Маша смотрит ему в глаза, пока касается стаканчика красными от помады губами. – Ты здесь, где много людей. Это уже о многом говорит.
– О чем говорит?
– О том, что ты со всем справляешься. – Кивок самой себе. Мурат не хочет посвящать ее в свою теперешнюю жизнь, поэтому не отрицает сказанное. – Твое лицо очень уверенное, знаешь. Ты раньше всегда в пол смотрел, голову поднимал редко.
– Поверю на слово. Мы с тобой встретились впервые за… Ты же в апреле ушла? Два с половиной года, выходит. И как устроилась?
Мурат умело смещает фокус внимания с себя на нее. Машка любит, когда интересуются ее жизнью. Она готова часами рассказывать о том, что ей важно. Та несколько секунд позволяет себе наладиться предоставленной возможностью, затем начинает свой рассказ.
Мурата не злит ее привычка много говорить, скорее вгоняет в уныние: слушая Машу, он банально не знает, чем поделиться в ответ. Она всегда была такой: гиперактивной и общительной девушкой, и в свое время он часто удивлялся, что между ними что-то получилось. Ее жизнь в Москве пестрит красками и чем-то грандиозным. Неудивительно, что она нуждается в слушателе. Будь рядом с ней больше, чем один человек, Машка быстро бы потеряла к Мурату интерес.
«Пусть болтает о чем хочет. Главное, в душу не лезет».
Большую часть ее речи он пропускает мимо ушей, и ему не стыдно. Чужое внимание ей льстит: когда-то она не брезговала делиться своими мыслями даже со школьными изгоями. С Машкой в школе дружили многие, а она дружила только с Муратом.
В груди вибрирует какой-то зубодробительный трек, и сердце скачет как бешеное. Этот пол, по которому топчется куча народа, эти стены со вспышками неона и искусственным плющом и это непрекращающееся людское шевеление превращаются в единый широкий мазок с линиями растянутого цвета. Ни лиц, ни фигур, ни голосов. Мурат один, и ему удобно.
– О, моя любимая! – Машка пихает его в сторону танцпола. – Давай потанцуем! Скорей!
Он вовремя одергивает руку. Маша непонимающе хлопает глазами. Танцевать среди стольких беснующихся тел? Увольте.
– Иди без меня, я не хочу, – отвечает Мурат, ясно замечая, как занимается раздражение на ее лице. Она пришла сюда повеселиться, и сейчас у нее отнимают отличную возможность это сделать.
– Ну же. Не ломайся. Пойдем.
– Нет, у меня перед глазами пляшет все.
Мурат прикрывает рот ладонью, содрогаясь.
– Я поддержу тебя! – Она хохочет над тем, как быстро он опьянел. Мурат упирается руками себе в колени. Ему бы постоять еще чуть-чуть, не шевелясь. – Скорей! Боже, она сейчас кончится!
– Отстань уже от меня! – Он не хочет ей грубить, но его тошнит.
– Да что с тобой, в самом деле? – Машка заглядывает ему в лицо. Ее въедливость, которая в прошлом спасла Мурата от суицидальных мыслей, сейчас совсем ни к месту. Они давно расстались, причем по обоюдному согласию, так в чем дело? – Я думала, все хорошо. Ты говорил, что все хорошо!
– Ничего я не говорил. Ты сама это придумала. Теперь уйди.
Она отходит на несколько шагов назад, видимо осознав, что напирает слишком сильно.
– Тебе очень плохо? Может, проводить тебя на улицу?
Мурат сам не может понять, почему на душе так погано, словно он где-то серьезно налажал. Не стоило сюда приходить. Толик и без него бы хорошо отдохнул. Он и сейчас веселится где-то, оставив Мурата наедине со своими мысли.
Маша начинает осторожно:
– Ты переживаешь, да? – Но следующим вопросом прибивает как обухом: – Это из-за твоей мамы?
– Что?
Еще этого не хватало.
– Я слышала…
Конечно, как могло быть иначе? Здесь все друг о друге знают: не город, а вонючий крысятник. У Мурата трясутся руки от осознания того, что еще ей могли рассказать.
– …Что она в больнице.
Он гневно молчит в ответ, давая понять, что это неудачная тема для разговора.
– Мне так жаль…
– Конечно жаль, – сквозь зубы, – ты ведь подошла ко мне, чтоб пожалеть, не так ли?
– Зачем ты так? – Она протрезвела. Значит, пытается в поддержку на полном серьезе. – Все будет хорошо, все пройдет, слышишь? Расслабься со мной, забудь обо всем хотя бы на минуту.
– Я не хочу ничего забывать, неужели не ясно? – Мурат отшатывается от нее, полный сдерживаемой агрессии. – И прекрати уже думать только о себе.
– Что? О чем ты…
Он уходит, так и не дослушав, что она хотела сказать.
Машка кричит ему что-то в спину, наверное извинения, но следом не идет, и Мурат благодарен ей за это. Не стоит на нее злиться: он еще дорожит всем хорошим, что было между ними. Выцарапанное на школьной лавочке «М+М=©» до сих пор греет душу, пусть и не значит больше ничего.