Его история тоже начинается с детства. Отец подарил ему на день рождения велосипед, красивый, самый модный на то время. Мурат очень любил хвастаться подарком перед друзьями (в подтверждение Толик, как свидетель, согласно кивает). Но однажды маленький Мурат серьезно напакостил соседям, и мама, разозлившись, спрятала любимый велосипед на крыше. Тогда он и Толик придумали идеальный план по спасению двухколесного друга: пока мама не видит, сам Мурат залезет на крышу, скинет велосипед, а Толик внизу его поймает.
– Меня по итогу придавило. – Толик чертит пальцем на своем боку круг: – Вот таку-у-ущий синяк был. А ты помнишь, как мы потом поехали ворошить муравейник?
– Еще бы! – Когда Мурата осеняет, он громко хлопает в ладоши. – Еще помню, как я лизал соломинку, а муравей цапнул меня за язык. Больно было. Но вкусно.
Денис хмурится:
– Подожди. А зачем ты соломинки лизал?
– Муравьиная кислота же.
Денис сложно смотрит на Мурата в ожидании объяснений. Слава оперативно подключается, чтобы доходчиво растолковать, что к чему. Денис еще раз убеждается, что ребята здесь сидят суровые. Потому что кто в здравом уме будет ради забавы муравьев есть?
– Ну, не совсем муравьев. Только их яд. – Толик спешит оправдаться, но легче от этого не становится.
Еще некоторое время они спорят о том, вредна ли муравьиная кислота для человека и стоит ли рисковать своим языком ради такой сомнительной экзотики, на что Слава не устает повторять: «Признай, что у тебя просто не было детства». Денис в ответ привычно петушится, доказывает обратное. Так на свет рождается его чистосердечное, как он еще в школе выкрал классный журнал и лихо заштриховал там все свои плохие оценки.
– Так что я бы попросил! Детство у меня было, и еще какое!
Над тихой речной гладью раздается эхом их смех, словно что-то единично живое среди всей этой глуши, до которой не доходят ни белые фонари трассы, ни огоньки улиц. Единственный свет – угасающие теплые угли и экран телефона, если кто-то решает посмотреть время.
Комар кусает Дениса в губу. Тот равнодушно его смахивает, ведь всецело погружен в разговоры об университете, где учатся ребята. Так Денис узнает, что Толик время от времени бывает в его жилом районе, а у Славы в Новосибирске живет тетя. Они, воодушевившись такими совпадениями, договариваются в обязательном порядке как-нибудь встретиться в городе.
По мере того, как оживает их обсуждение, Мурат все меньше отсвечивает, все больше молчит и совсем не смеется. Денис предпринимает попытку растормошить его, даже специально для него чистит запеченную картошку, но тот отказывается от угощения. Как говорится, на нет и суда нет. Денис быстро забывает об этой обидной шпильке и вновь переключает свое внимание на Славу с Толиком: он узнает их с другой стороны, и ему льстит интерес ребят к нему.
Слово за слово, и разговор плавно перетекает в главную для Дениса тему: как все они втроем так тесно сдружились? В случае Мурата и Толика ничего нового он не узнает – друзья детства, этим все сказано. Но вот Слава, на удивление, в их компании не больше двух лет. С Толиком тот подружился на почве общих интересов. А с Муратом?
– Сложилось так, – отвечает. – Друг моего друга и мне друг тоже.
Денис на его уклончивый ответ кивает и больше вопросов не задает. Незачем ему знать подробностей. После вечеринки на выпускном он понял: вынюхивать что-то себе дороже. Может, Денис и правда в это верит, но все равно чувствует себя здесь лишним, ведь при нем о многом не поговоришь. Его опять посещают мысли о том, что Толик обманщик: он ведь сам говорил о сближении. Денису до сих пор не доверяют, и он сам отчасти согласен с этим. Но все же немного неприятно.
Толик спрашивает, чем занимаются его родители, и постепенно это «немного неприятно» раздувается до непомерного «твою мать, как бесит». Потому что после того, как он сам рассказывает о своей маме, об отце, слушает о семьях Славки и Толика, он вполне очевидно рассчитывает, что Мурат, наконец, хоть немного расшевелится и расскажет тоже. Денису ведь ужасно интересно.
Но Мурат хмурится и смотрит холодно. За этот вечер Денис напрочь забывает, каким острым и неприятным может быть этот взгляд. Обида появляется закономерно: а все ведь так хорошо начиналось! Денис вновь в тупике и не понимает, что сделал не так и как вести себя рядом с Муратом, о чем с ним говорить, а о чем молчать. К концу, когда Слава, заметив искристое напряжение между ними, просит сменить банальную тему на что-то другое, Денис уже не в силах сдерживать себя.
Почему он обязан следить за своим языком в присутствии Мурата? Почему обязан переживать за свой обычный интерес в его сторону? Почему должен бояться его взгляда, его холода и презрения? Мурат что, пуп земли? Дохрена таинственный нашелся.
«Да вертел я ваши тайны на…»
– Пойду ветки принесу. – Денис вскакивает на ноги и, подгоняемый гневом, шагает в лес.
– Только сухие ищи! – кричит Толик в спину, на что Денис зло рявкает, что именно их и принесет.
Мурат ни разу не поднимает взгляда на удаляющуюся фигуру. Слава озирается на лес в смятении. Лицо Толика скисшее, как щи.
– Зачем нам ветки? – опасливо спрашивает Слава. – Есть же еще, что в костер кидать.
– Он обиделся, – объясняет Толик.
Детский сад, ясельная группа «Тормозок», честное слово. Мурат встает и до хруста прогибается в спине. В палатку, что ли, уйти – достало все. Знал же, что сегодняшние посиделки ничем хорошим не кончатся, потому что в присутствии Царева проблемы растут, как грибы после дождя. Вот и вышло все как думалось.
– Не надо было про родителей спрашивать. – Мурат говорит специально без эмоций, но Слава заметно напрягается.
– Можно было про маму наврать что-нибудь.
После этого ответа нервничает уже Мурат. Он согласился впервые за долгое время посидеть с ними в компании не для того, чтобы слушать чьи-то упреки.
– Я не могу про нее врать, – он не отрывает от лица Славы раздраженного взгляда, – потому что знаю, что скоро расстанусь с ней. Отец оформил ее в санаторий. Скоро увезут.
Нерадостный звонок из больницы был сегодня утром. Милана еще ничего не знает.
– Ну это же хорошо, – Слава пожимает плечами, – ее вылечат. Там, наверное, сосны кругом, против астмы хорошо помогает.
Мурат кривит рот, хочет ответить, мол, какие, к черту, сосны? Отец ее быстрее в гроб загонит, чем вылечит. В этот момент Толик спрашивает:
– А с сестрой как тогда?
Мурат молчит. Ему не нравится эта гнетущая атмосфера, словно два-три слова, и все – хоть собак спускай. Со Славой он, может, и ругался по первости, но на сегодняшний день границы расставлены четко, и каждый обязан их соблюдать. Во всяком случае, на это остается надеяться. Мурат садится на место с мыслью, что в последнее время его нервы совсем ни к черту. Слава ведь ничего плохого не имел в виду.
Тот, точно в попытке усугубить ситуацию еще сильнее, вдруг добавляет что-то совершенно неуместное:
– Все нормально же, нечего переживать. Может, ей действительно так лучше будет, здесь ведь пыль кругом, а в санатории воздух наверняка хороший и врачей полно. Может, зря ты так на отца бычишься?
У Мурата от злости все перед глазами багровеет. Толик, почувствовав, что дело уже пахнет жареным, спешит сгладить ситуацию.
– Замнем, окей? – Он в предостерегающем жесте касается плеча Славы.
Тот мгновенно вспыхивает и оскорбленно стряхивает его руку.
– Да что ты со мной как с дурачком каким-то! Что я, не понимаю, что ли, о чем речь?
Границы, которые так долго и с вниманием друг к другу выстраивались, обваливаются, потому что Слава впервые так открыто пренебрегает Муратом, впервые позволяет себе упрекать его, словно и не друзья они, словно не они пережили столько дерьма вместе, словно не спасали друг друга никогда и никогда друг другом не дорожили.
– А что ты понимаешь, а? – Явно не Мурата, явно не его жизнь и не его проблемы. – Зря на отца бычусь, говоришь? Сосны хорошо при астме помогают? Отец весной хотел лишить маму родительских прав и забрать сестру, а ты говоришь, что понимаешь, о чем речь. По-хорошему, лучше закройся.
У Славы на лице играют желваки. У Толи на лице читается испуг и готовность растащить их обоих, если дело перерастет в драку. Он аккуратно попытается привести в чувство хоть одного, но тут Слава сжимает кулаки на коленях и встает в полный рост, чтобы быть выше Мурата, пока говорит:
– Я вижу, что ты вконец сдаешь! По углам шкеришься от нас, курить стал по-страшному. А на выпускном себя видел вообще? Ты же убухался в говнину! Такими темпами от тебя ничего не останется до следующего лета. Хочешь закончить, как торчки местные, под чьим-нибудь забором? Так вперед, тебя никто не держит.
Мурат, громко фыркнув, тоже встает с места. Еще нравоучений не хватало. Достаточно.
– Ты куда? Меня дослушать не хочешь? – требовательно спрашивает Слава, и его интонация только усиливает желание поскорее исчезнуть.
– Наслушался уже. – Ответ звучит злым и горьким.
– Твою налево, – Толик уныло комментирует, вороша угольки веткой. Прогоревшее в середине полено с мягким шорохом ломается пополам.
В лесу темно, черт ногу сломит. Мурат, освещая тропинку вялым фонариком от зажигалки, спотыкается о корни и агрессивно срывает влажные листья, лезущие в лицо. Слава впервые разозлил до дикого желания начистить ему рожу. Никогда он себе такого не позволял, никогда не лез с поучениями, а тут вдруг раз – и ножом в спину. В конце концов, Мурату самому решать, стоит ли себя уничтожать. В этом вопросе только он имеет право на мнение, потому что это его жизнь и его проблемы. А Славке, этому моралисту, у которого в семье все в порядке, никогда не понять, что у Мурата в душе.
– Ты че здесь забыл? – Денис стоит под шапкой листьев с ветками в руках. Ну просто полное комбо, не иначе! – Я же спецом свалил, чтоб вы там своей компашкой посекретничали.
Выглядит он максимально нерадостно, вполне может посоревноваться в степени взвинченности. Но Мурат не горит желанием ни в чем соревноваться, он просто по-человечески хочет побыть наедине с собой.