– А ты-то чего психуешь? – Мурат говорит это с откровенным наездом, давая понять, что у Дениса не должно быть причин так себя вести.
– Действительно. – Тот подходит ближе. – Чего мне психовать? Твоя же жизнь меня волновать не должна.
– А волнует?
– Волнует. Потому что я с тобой нормально общаться хочу, а не на цыплячих правах.
Мурат едко усмехается. Денис таращится на него так, словно еще шаг, и кинется как бешеная псина. Какой же абсурд! Еще бы Мурат отношения с малолетками не выяснял. Пусть Денис и переступил порог совершеннолетия, от этого он резко не поумнел.
– С чего ты взял, что я хочу о себе рассказывать? Ты что думал, раз посмеялись сегодня у костерка, за жизнь поговорили, так все шито-крыто уже, можно и за ручки подержаться?
– Вот, значит, как? – Денис, вопреки всему, спешит в наступление. – Я жопу себе рву, чтоб хоть как-то сблизиться с тобой, а ты не только мне не доверяешь, но еще и всерьез не воспринимаешь!
– Назови мне хоть одну причину, почему я должен делать иначе.
Денис с досады пинает влажную кочку. Грязь противно плюхается в лужу и попадает Мурату на лодыжку.
– Наверное, потому, что мы с тобой друзья, не?
Мурат хочет засмеяться. Это дурацкое слово «друзья» не уживается у него в голове, оно не подходит их разговору, звучит по-подростковому преувеличенно. Денис никогда не будет ему другом, и сам Мурат никогда не будет другом Денису.
– Я собираю эти тупые ветки сейчас, потому что ваши недомолвки меня уже вымотали всего! Блин, зачем меня в компанию приглашать, а? Чтобы я чувствовал себя лишним?
– Ты даже с таким плевым делом справиться не можешь. – Мурат резко выхватывает у него из рук одну ветку и ломает о колено. Громкий треск, ожидаемо, не раздается. – Тебе сказали сушняк собрать, а тут сырое все. Ты хочешь, чтоб мы в дыму задохнулись?
– Да пошел ты! – Денис с низким рычанием швыряет ветки Мурату. – Сам тогда собирай. Утром же дождя не было. Придурок.
Денис, как держатель последнего слова, заканчивает их ссору, намереваясь уйти из леса. Мурат успевает обрадоваться – наконец-то долгожданное одиночество! Но напоследок Денис ощутимо задевает его плечо своим, явно провоцируя.
– В нос давно не получал? Организовать?
– Чсв свое поумерь, – Денис совсем не боится его угроз, – так и прет из всех щелей.
В гневной тишине они пускают друг в друга молнии, пока одновременно не решают, что мордобой – последнее, что им обоим нужно в этот невыносимый вечер.
Денис подпирает спиной ствол дерева: видны только макушка и напряженные плечи. Мурат сидит недалеко на корточках, жует травинку и глядит на чернеющую впереди воду. К этому месту они пришли негласно, потому что тратить зазря слова не хотелось никому. Мурат хотел спуститься ниже, к самому берегу, где дорога более ровная и нет этих треклятых корней, но минутой ранее Денис встал как вкопанный, приклеился к своему дереву – и ни туда и ни сюда теперь. И как быть? Не бросать же его здесь?
Фонарик больше не нужен, от луны и так светло. Недалеко отсюда над водой блестит мостик, и рядом с ним, среди изогнутых стволов деревьев, ярко горит костер. Конечно, он не потух: Слава ведь сказал, что есть чем огонь поддержать. Это Денис рванул искать сушняк в сыром лесу, хотя можно было не париться и соврать, что пошел отлить. Кто тут еще придурок?
Мурат оборачивается и встречается с чужим гордым взглядом. Денис тихо цокает языком и прячется обратно.
– Долго там стоять будешь?
– Тебе какая разница?
– В общем-то никакой.
– Ну вот и все.
Еще несколько мгновений Мурат слушает, как на противоположном берегу крякают утки. Затем Денис с шумом набирает воздуха побольше и возмущенно выдает:
– Ты такой бесячий, сил нет!
– Вот как? Ты вроде бы говорил, что я, – Мурат громко сглатывает, – нравлюсь тебе.
– Блин, просто будь человеком, – усталый вздох из-за дерева. – Давай нормально поговорим.
Однако разговаривать с голосом за спиной не особо прельщает, а Денис категорически не хочет вылезать из своего укрытия. Когда Мурат несильно выталкивает его из тени, тот так упирается ногами и руками, словно его не на удобную дорогу ведут, а прямиком в военкомат.
– Тебя чего так колбасит-то? Воды боишься?
– Пф-ф-ф. – Денис закатывает глаза, будто Мурат только что сказал полный бред. – Кроссовки не хочу угробить. Запнусь еще, ноги намочу.
Мурат опускает глаза на его обувь: уже вся заляпанная, с чистой-то из леса не выйдешь. Денис заметно нервничает:
– Просто…
– Я тоже плавать не умею, – Мурат кивает. – Здесь нечего стыдиться.
– А? Ты же вот, с пацанами купался!
– Так я руками, – Мурат поднимает ладони, сжимает пальцы на манер кошачьих коготков, – по дну. Докуда достану. У берега так и плещусь.
– Там же песок один, а у тебя руки-то детские. Ты ими, наверно, всю грязь со дна поднимаешь.
Мурат разглядывает свои ладони: да, пальцы коротковаты будут, ну и что? И песка там мало, только ил и камни.
Когда они наконец-то спускаются вниз, дорога предстает сглаженными камешками с редкими пучками осоки. Денис привычно шутит и болтает о какой-то ерунде, но по его дерганному шагу и руке, что то и дело цепляется за локоть Мурата, понятно, насколько ему не по себе. Возникает причина хоть немного проявлять эмпатию.
Чтобы отвлечь его от тревожных мыслей, Мурат решает разбить лед между ними:
– Моя мама в молодости занималась народными танцами. Она из Казахстана. Дедушка ее один растил, без бабушки. Я, когда мелким был, часто гостил у него в Капшагае. У нас много дома вещей оттуда: ее кровать, комод, старые напольные часы, еще куча книг на казахском. Мало кто знает, чем мама занималась до того, как отец привез ее в Россию, но это хорошо. Пусть ее лучше не замечают: мне так спокойнее.
Денис вдумчиво смотрит себе под ноги, прежде чем искреннее сказать:
– Спасибо.
Мурат недоумевает: за что? Ведь это именно из-за него Денис чувствует себя лишним в их компании.
– За то, что доверяешь мне. Я никогда не предам твое доверие, слово даю.
Вода в реке идет рябью, вместе с ней и луна растягивается гармошкой. Вокруг тоскливо и безнадежно романтично. Романтично. Мурат никогда не думал об этом слове в таком ключе.
– А расскажи про своего дедушку? Он очень хороший человек, да?
– Хороший. Но я плохо помню его. Он умер, когда мне было пять. – Но Мурат все равно его любит. Помнит, мама превращала свои воспоминания о нем в волшебные сказки, полные приключений. – По его рисункам я временами учусь.
– Значит, он был художником? – Денис выглядит воодушевленным.
– Нет. Не знаю. – Мурат не хочет давать повода для восторга, потому что дедушка – только его вдохновение, и Денис своей солнечной улыбкой посягает на святое, на сердце, в котором Мурат ревностно бережет все самое важное. – Может, и был, но неизвестным.
– Ты хочешь быть как он?
Мечты стать как дедушка одновременно и амбициозны, и не серьезны для его возраста, когда должны волновать вещи иного толка.
– Верно. Он мой пример для подражания.
«В покойном дедушке больше чести, чем в живом отце».
Денис, удовлетворенный ответом, больше ничего не спрашивает. Зато решается Мурат, раз уж оба сейчас так щедры на правду:
– У тебя руки трясутся. Я настолько сильно тебя пугаю?
Денис задорно хохочет:
– Общение с тобой, конечно, то еще испытание, но тебя я боюсь значительно меньше, чем… Мне бы желательно не впритык к речке идти, если ты не хочешь опять нести меня на спине.
– Все настолько серьезно?
– Только ты никому не говори. – Денис останавливается. Он не выглядит уверенным, но говорит спокойно. – Я у врача наблюдаюсь. Терапия, все дела. Так что да, все капец как серьезно.
Меньше всего Мурат ожидает услышать нечто подобное, поэтому он не знает, как правильно отреагировать, чтоб ненароком не обидеть. В памяти возникает их давний разговор, в котором Денис упоминал причины своей нерешительности, причины, от которых он напрямую зависит и из-за которых живет жизнью, которой жить не хочет. Речь о фобии?
В голове Мурата рождается совсем отчаянная, но вполне дельная идея:
– Представь, что это тоже часть терапии. – Он обводит рукой тихую гладь. – Может, поможет?
– Имплозия. Клин вышибает клин. Я встретился с тобой впервые, когда именно этим и занимался.
Мурат протягивает ладонь, и Денис переплетает с ним пальцы. Ближе к мостику он шутит, что за ручку они сегодня все же подержались.
– Надеюсь, поможет хоть немного. – Мурата душит стыд за свое недавнее поведение. Они обменялись между собой чем-то личным и теперь готовы идти друг другу навстречу.
У костра, где неизменно сидят Толик и Слава, приходится расцепиться. Денис желает всем спокойной ночи и исчезает в палатке. Мурат некоторое время смотрит на Славу: тот расстроенно доедает крошки от чипсов. За него безмолвно извиняется Толик. Слава намеренно не идет на контакт, да и у самого Мурата обида еще не остыла. В этой ситуации оба хороши, да, но мириться еще рано.
Денис хоть и слышал эту песню ранее, но на высокой ноте все же восторженно присвистывает. На припеве он говорит, что за столько времени в Ручейном уже позабыл, что его друг Юра хорошо поет. Мурат кивает в ответ: кавер действительно исполнен неплохо. Он устал, а голос Юры мурлычет из динамика телефона, внушает странное умиротворенное чувство, которому Мурат пока не может дать ни названия, ни определения. Это чувство оседает теплым шлейфом на коже, когда Денис случайно касается его предплечья или когда упирается коленом ему в бедро.
Царев под конец песни важно добавляет, что у его друга самый отменный вокал. Мурат, некстати задумавшись о горячей тесноте между ними, окончательно ловит приход и брякает, что Денис все равно поет лучше. Ответ ему – легкий удар по плечу и искристый смех:
– Ага, в десять раз! Бред какой-то. – Отсмеявшись, он спрашивает: – А тебе какая музыка нравится? – Мурат говорит, что спокойная. – О! И мне! Я сейчас наушники поищу и включу одну. Там от скрипки аж мурашки по коже, сам убедишься.