Мурат ограничивается тихим «понятно». Дочери Руты одного с ним года, значит, не так давно закончили второй курс. Это оставляет странное ощущение, ведь сам он после школы закончил разве что бесполезные курсы в местной фазанке. То, с какой истеричностью он тогда отказывался от отцовских денег, сейчас вводит в ступор.
Руту он видел только однажды, почти сразу после развода. Отец в то время настойчиво желал забрать сына к себе, в этот загородный дом посреди соснового леса. Его новую жену Мурат невзлюбил сразу: слишком высокая, слишком красивая, слишком интеллигентная. Эти вьющиеся обесцвеченные волосы и эта маленькая родинка над губой, прямо как у Монро, сильно злили подростка Мурата. Она поздоровалась с ним на польском, он ничего не понял и не поздоровался вообще. Акцент и манера речи казались ему отталкивающими, а попытки угодить ему – фальшивыми.
С ее дочерьми он более-менее нашел точки соприкосновения: двойняшки-хохотушки, и русский – их второй язык. Правда, их имена Мурат забыл сразу, как услышал.
– Ты уволился с работы, как я просил? – густой низкий голос вклинивается в его мысли. Слышится мелкий хруст: это Милана выдает себя в попытке бесшумно съесть леденец.
– Уволился. Но последний день не отработал, так что расчет не взял. – Мурат призывно шуршит фантиком, и сестра недовольно сплевывает в него остатки конфеты. Отработай он позавчера как положено – до утра, он бы оказался здесь намного раньше.
– Все ясно. – Гремит посуда, вода льется из крана в кастрюлю. – Поговорим об этом позже. Можешь идти к матери.
Мурат берет Милану за руку, но та отказывается и встает к плите, с любопытством заглядывая в закипающую воду.
– Она сейчас со мной готовит. – Широкая ладонь отца опускается ей на плечо. – Иди.
Мама поливает приоконную клумбу из маленькой лейки с длинным носиком. Рядом на книжном столике лежит раскрытый журнал: размашистые круги от маркера краснеют на фотографиях различных курортов и санаториев. В кресле на мягкой подушке тянутся, зевая, два рыжих кота. Мурат чешет их за ушами и с грустью видит, что его руку они не узнают. Мама поворачивается к нему, и волосы черной волной стекают с ее плеча.
– Я хотела позвонить, как меня выписали, но Олег сказал, что привезет тебя сам. Сомневалась, конечно, ты же у меня такой упертый, но вот ты здесь. – Она прижимает его к себе, обняв за плечо. – Я рада тебя видеть.
– Я скучал. – Под окном шумят кузнечики, ветер шепчется с цветами. Мурат вдыхает запах смолы. – Ты в порядке?
– Да, мне уже намного лучше. – Ее пальцы аккуратно прячут прядь волос ему за ухо. – Пользуюсь ингалятором только перед сном и по утрам, таблетки по рецепту пью. С твоей мамой все хорошо, не волнуйся.
– Значит, – он чуть отстраняется, заглядывает ей в глаза с надеждой, – в санаторий можно не ехать?
– Ох, Мурат. – Мама тихонько смеется. – Это ненадолго, ты и моргнуть не успеешь – я уже вернусь. Перед тем, как Рута уехала, она очень сильно помогла нам с выбором санатория, так что… да, она хорошая женщина.
Насколько бы хорошей мачеха ни была, нет гарантий, что она в глубине души не мечтает сплавить маму далеко и надолго, но Мурат это не озвучивает. Сейчас не время для яда, мама поправляется – остальное неважно.
– Расскажи что-нибудь, милый. В Ручейном все как прежде? Как там Толик? С Санечкой воюет, поди.
Он отвечает, что да, как и прежде – душно и липко, а Сашке сейчас не до пакостей, проигрыш городской команде сбил ей спесивость, так что Толик целыми днями на стадионе – поддерживает моральный дух сестры.
– Как вернусь, передам от тебя привет.
Мама заметно расстраивается:
– Я думала, ты останешься до завтра.
Нет, он потратит сегодняшний день на сбор вещей, и было бы неплохо в доме прибраться, вымести всю пыль. Жаль, что он не может так же легко вымести все чувства из груди. Как же поздно они с Царевым спохватились!
Позже на кухне Мурат на манер отца выпрямляется, убирает локти со стола, когда тот делает ему замечание. Ругаться с ним или цепляться к нему сейчас нежелательно. Желательно – угодить хотя бы по мелочи. Кто знает, какая из этих мелочей поможет, когда они отобедают и Мурат уйдет с отцом в кабинет, чтоб начать переломный во всех смыслах разговор.
Мяч отлетает от ног Славы к чужим ногам. На футбольной площадке стоит возня из криков, тяжелого дыхания, чьего-то кашля, чьего-то падения. На волейбольной – судья налегает на свисток, и команда справа перестраивается, напружинивается в ожидании. Толик не играет с ними, соседствует с Муратом на нижних трибунах и, стирая пот с лица горловиной футболки, жадно пьет воду. Он почему-то не спрашивает с ходу, как все прошло с отцом, но это волнует его достаточно, иначе бы он не позвонил после обеда, не позвал бы на стадион. Зато Мурат сразу вспоминает то, о чем заикнулся Денис в то утро после драки на барже.
«Мне еще совсем хреново стало, когда Толик вчера начал толкать что-то про то, что жалеет, что свел нас».
Друг не отнекивается, мол, да, все так и было, поступил он объективно по-скотски, но:
– Я тогда не знал, что думать.
– А когда я рассказал тебе, из-за чего мы поругались, ты тоже не знал, что думать?
Толик отвечает не сразу, несколько мгновений размышляет.
– Я был удивлен. Прости, мы дружим так долго, но…
Он неприятно умолкает. Мурат чувствует, как душит страх, в горле словно комок ржавых игл елозит туда-сюда.
– Но что?
– В тот момент, когда ты рассказал… – Толик сцепляет руки в замок, его пальцы хрустят. Мурат нервничает еще сильнее, когда видит его таким. – Я почувствовал, что не так уж хорошо тебя знаю, как хотелось бы. Так что все верно… я не знал, что думать и что делать.
Немилосердно мучит жажда, но вода закончилась в три глотка. Говорить что-то сейчас, когда все еще толком не осело и стоит острой мыслью: «А правильно ли это?» – некомфортно и страшно до трясущихся пальцев. Может статься, дружба с Толиком, проверенная временем, запнется об этот порог.
Толику в противоположность говорить хочется, причем о самом нежелательном:
– Скажи, как тебе было с Машкой? Там, секс, все дела. Хорошо же?
Мурат вспыхивает больше не от раздражения, а от неожиданности:
– Хорошо, но это совсем другое! – Он резко отворачивается, в надежде, что до Толика дойдет, что вопрос о Машке совсем не к месту. Давит тоска по ней – царапающая, совсем нелепая.
С волейбольной площадки вновь раздается свист. Кто-то кричит оттуда: «Смирнов, ты спустишься?» – на что Толик машет рукой, мол, начинайте без меня.
– Прости. – Он возвращается к разговору в страхе, что молчание привнесет обиду. – Просто я пытаюсь все верно понять.
– Не старайся – я сам ничего не понимаю. – «И чего хочу – тем более». – Когда пойму, мы еще раз это обсудим.
– Как скажешь. Не хочу давить. – Есть ложное ощущение, что на этом тема исчерпана.
Слава весь в мыле идет в их сторону, по пути взяв у какого-то мальчугана бутылку морса. Толик задает вопрос, на который и так знает ответ:
– Славка ведь не в курсе, да?
В глазах лучшего друга как бы читается грустное «Как всегда?». Если бы он сказал что-то такое вслух, Мурат пожалел бы, что доверился ему, сбежал бы со стадиона успокаивать оскорбленную душу. Но на следующий день обида бы прошла, он уверен – они бы обговорили все еще раз и что-нибудь да решили. Вот только не будет ни следующего дня, ни следующего раза. Ни с ним, ни с кем-либо еще. Решать нужно здесь и сейчас.
Толик просит глотнуть морса, когда Славка останавливается у кромки трибун.
– Секретничаете о чем-то? – У того будто чуйка какая-то. – Притаились тут в тенечке. Не думал, что вся компашка соберется.
Действительно, думает Мурат, жаль, что втроем не так уж часто видимся. Голова идет кругом, когда до него доходит, что Слава имел в виду не только их.
Толик удивленно спрашивает, мол, Дениску? Отпустили? – что-то фантастическое, однако.
– Фантастический здесь я. – Слава зачесывает пятерней кудри, красуясь. – Смог договориться с Риммой Аркадьевной даже без мытья банок!
У Мурата нехорошо бьется сердце и уши начинают гореть. Денис скоро будет здесь, и что делать, если кому-то из них захочется коснуться другого прямо в компании, – вопрос конкретный. Уже сейчас в мыслях появляются картины с их ночными обжиманиями, и Мурат беспокойно ерзает на месте. Его метания, должно быть, отражаются на лице, потому что, когда Слава возвращается на площадку, Толику будто приспичивает собрать комбо по неловким вопросам.
– Так вы с Денисом еще в ссоре?
– Н-нет. – То, каким тоном это сказано, отбивает у друга всякое желание расспрашивать подробности их «примирения».
Вместо этого он возвращается к тому, о чем хотел поинтересоваться еще в самом начале: как прошла встреча с отцом? Мурат кратко обрисовывает ситуацию и условия, которые вынужден принять, чтобы в будущем гарантированно получить помощь и семьи, и юриста. Без ругани с отцом, конечно, не обошлось.
– Знаешь, как он назвал меня? Бестолочью. Сказал, что ситуацию с травлей можно было решить по-другому. Блин, это я сейчас знаю, что можно было. А тогда? Много ли мозгов у восемнадцатилетнего? – Он делает паузу, чтоб не сорваться на матерщину. – Ладно, плевать. Он нашел мне адвоката, потому что без суда не обойтись. Клевета, унижение человеческого достоинства, побои, шантаж… короче, целый набор. Отец уверен, что прилетит ответный иск от Лапыгиных.
– Если так, то расскажи Славке все. Я имею в виду вообще все. Его это тоже касается, будет нечестно по отношению к нему, если ты промолчишь.
– Когда все решится – обязательно.
Этот ответ Толику не нравится, но недовольство он не выказывает, только отворачивается, нахмурившись, мол, знаем ваше «обязательно» – плавали. Его понять можно: Мурат не только будто не доверяет Славе, но и создает нехорошие условия, при которых и Толик будто не доверяет тоже. Они вдвоем знают тайну и варятся в ней, а их общий друг долгое время торчит на отшибе. Наверняка Слава сильно расстроится, когда Мурат откроется ему до конца. Если откроется.