Мурат ответил ему в спину тоном висельника, смирившегося со своей участью:
– Не думал, что ты такая мерзость.
Эти слова крепко угнездились в голове Кирилла, крутились на бесконечном репите. От них по ночам лились злые слезы. От них клокотала обида и изо дня в день мучило непонимание: весь он красивый, трудолюбивый и вежливый, на него полагаются учителя и класс! Он спас Мурата от избиений! Смягчил его участь! И тот, по кому он так скучал и к которому так привязался, назвал его мерзостью!
«Чем я это заслужил?»
«Почему он это сделал?»
В комнате пахло весенней сыростью. Ботинки Ильи сушились на батарее, а чтобы не капало на пол, Кирилл постелил под них газеты. Парка Лапыгина, надувшись как подушка, лежала на кровати. Сам Илья без стеснения расхаживал по комнате и что-то совсем тихо бубнил себе под нос: сегодня его настроение чуть выше планки «нормальное». Тут он заглянул в шкаф, нелепо задрал лицо, потому что верхние полки были для него высоки, и с искренним удивлением присвистнул.
– Ну и тряпок у тебя.
– А ты что, каждый день в одном и том же ходишь? – Кирилл, усевшись на столе, следил за его действиями, как коршун. Дверца шкафа уязвленно закрылась, затем он спросил то, от чего в ту же секунду на себя рассердился: – Что ты заставляешь его делать? – Илья не понял. Кирилл пояснил: – Котов. Он, говорят, бегает за тобой как заводной заяц.
В ответ послышалась кислая ухмылка:
– Носит вещи моего старшего друга и мне жрачку, когда я попрошу. Ничего такого, о чем ты мог подумать.
– А о чем я мог подумать?
– Брось эти штуки. Меня раздражают такие вопросы.
Кирилл послушно кивнул:
– Хорошо.
Илья по-барски уселся на кровати, без разрешения взял подушку и подложил себе за спину.
– Не думай, что я облегчил ему жизнь только потому, что ты так попросил. У меня не настолько сильное влияние, как у этого торгаша Зоркого.
Кирилл с тем же образцовым послушанием ответил:
– Как скажешь.
Его настроение: сегодня Илье не перечить. Кто знает, может, вновь представится случай назвать Илью «хорошим мальчиком». Кирилл наклонил голову в сторону и сладко-призывно улыбнулся.
Пыга хлопнул себя по бедру:
– Иди сюда.
Перед тем как расстаться в ночи, они обменялись номерами и в контактной книге подписали друг друга фальшивыми именами. Осторожности ради созванивались редко. Списывались – почаще, но лишь затем, чтоб назначить встречу. Диалоги предусмотрительно удаляли, чтоб исключить даже крошечную вероятность, что кто-то узнает о них двоих, заглянув в чужой телефон.
Начало апреля ознаменовалось срочным закрытием всех школьных автоматов с едой. Срочным, потому что какой-то старшеклассник объелся просроченным и попал в больницу с пищевым отравлением. Это сейчас, спустя два года, ясно, что у Мурата это была, можно сказать, «проба пера», но тогда на бедолагу-старшеклассника никто не обратил внимание, всех больше волновала невозможность купить снеки.
А через полторы недели Кирилл обнаружил в туалете дико блюющего Илью. Он не предложил Пыге помощь, не поинтересовался ехидно, какую дрянь тот жрал утром, просто молча домыл руки и вышел, оставив страдальца наедине с унитазом. Все равно здоровье у него как у быка, подумал он легковерно, уж не сдохнет. Когда в конце урока Илья, схватившись за живот, громко свалился со стула, Кирилл перестал доверять своим мыслям.
В школе теперь витало наэлектризованное ожидание: Пыга лежал в больнице с острым отравлением, а Зоркий, напротив, был полон сил и влияния. Стая Лапыгина ходила обезглавленная и напружиненная. Школа ждала своего рода смену власти, но Женька почему-то не парился, удобной для себя ситуацией не пользовался. Один парниша из класса надоедливо подбивал его собрать старших ребят и устроить отбросам Лапыгина стрелку, однажды Женьке это надоело, и он заткнул его смешливо: «А ты вообще кто такой, чтоб я тебя слушал?»
Когда классрук попросил Кирилла, как старосту, сходить и навестить одноклассника, тот закивал, пожалуй слишком резво. Находясь в палате у койки Ильи, он вел себя как полагается: сдержанно-холодно, с капелькой снисхождения в глазах.
Илья лежал под капельницей, измученный и бледный, но смотрел цепко, не так тяжело, как раньше, а так, словно резко переосмыслил свою жизнь.
– Это было в соке. Точно в соке. – И тон его – тон отчаявшегося человека, который понял, что ответ на мучивший его вопрос до смешного очевиден. – Пискун меня предупреждал, а я сказал ему не трепаться и прекратить объедаться всяким говном.
Вероятно, Пискун – тот самый старший друг, который отравился первым. О чем этот тип предупреждал Илью, Кирилл не спросил, его больше интересовало, что было в соке.
– Спросишь у своего сукиного сына, когда встретитесь.
И вдруг стало кристально ясно, о ком Илья говорил. Кирилл выпучил глаза и на несколько мгновений тоже превратился в «отчаявшегося человека».
«А чему ты удивляешься? Он напрямую называет тебя мерзостью, но ему нигде не жмет быть мерзостью похуже».
– Что его ждет, когда тебя выпишут? – спросил он.
Илья на это устало отвернулся и ничего не ответил. И лишь спустя год Кирилл вызнает, что незадолго до его прихода в палату заявлялся Банин Слава, и одному богу известно, что он сказал Илье такого, отчего у последнего сильно сбился угол.
Кирилл прервал молчание вполне, казалось, разумным:
– Нужно обратиться в полицию.
Илья зашипел, как змея.
– Ты что, спятил? – Его низкий сердитый голос с хлесткой укоризной так сильно стал похож на отчитывающий отцовский, что Кирилл стыдливо сжался, почувствовав себя недалеким шлюхиным сыном. – Или ты думаешь, брат там каждому на лапу дает? Меня загребут за распространение, если вздумают копать, так что попробуй только туда сунуться – лицо твое разворочу, как хныкающему недоумку Генке, понял меня?
Растерянный кивок.
– Не слышу.
– Понял.
– А теперь скажи, что ты понял.
И Кирилл повторял его слова медленно и вдумчиво, потому что деваться было некуда.
Незадолго до рокового разговора на крыше Кирилл был готов обрушиться на Мурата яростным смерчем. Однако когда он направлялся с этим намерением в чужой класс, каменная хваткая рука оттеснила его к стене. Лицо Смирнова Толи, по слухам улыбчивого и доброго парня, в этот момент застыло пугающей маской.
– Дружба понарошку, значит? – Он ударил Кирилла пятерней в грудину с такой силой, будто хотел ее сломать. Толя смотрел сверху строгими глазами надзирателя. – Как же я ошибся, придя тебе на помощь в тот день! Если в тебе осталась хоть капля благодарности, оставь Мурата в покое, не баламуть воду, когда все более-менее улеглось!
«Все более-менее улеглось» – так он назвал Илью, лежащего в больнице. Так он назвал сок, в который Мурат добавил отраву, прежде чем Илье отдать.
Да, подмечено верно: для Мурата все действительно улеглось. Пускай все смотрели косо, иногда с жалостью, а чаще с отвращением, но не беда, ведь его больше никто не бил и не эксплуатировал. Он мог начать жить почти прежней жизнью.
Кирилл открыл дверь на крышу: этот звук записался на диктофон в кармане пиджака скрипуче-ржаво. Свою почти прежнюю жизнь Мурат согласился начать с последнего для них разговора, но согласился, видимо, втайне от Толи, этого негодного защитника, который и в этот раз припозднится: ворвется к ним и растащит, когда Кирилл и Мурат уже порядком друг друга поколотят. Он слишком агрессивно Кирилла оттолкнет, из-за чего телефон выпадет из кармана, отлетит прямо к краю крыши, и если бы на тот момент Толя знал про диктофон, то без раздумий отшвырнул бы телефон вниз.
Временами, когда будет накатывать серое слякотное настроение, тот разговор на крыше Кирилл будет переслушивать, но никогда – никогда – всерьез не задумается нести запись в полицейский участок. В сказочку, что на ее основании могут завести дело, Мурат поверил живо.
Если так же поверю я, напоминает себе Кирилл, Илья убьет меня.
Сейчас именно такой серо-слякотный момент, но с крошечным просветом надежды, что он и Илья… несмотря ни на что, выкарабкаются. Уедут на угнанном байке далеко и надолго, а отец в ярости так начнет кричать, что откусит себе язык. Кирилл смотрит на себя в зеркало ванной и думает: «Какая же это сраная романтика, прямо как у этих сраных нормальных людей».
Он держит в руке тот самый телефон, покоцанный глючный кирпич. Но важен не внешний вид, а то, что хранится внутри. Приходится ждать порядка двух минут, пока старичок очнется, затем Кирилл находит нужный файл и нажимает на «play». Несколько секунд какие-то шорохи, телефон тогда терся о ткань, пока Кирилл засовывал его в карман.
Вот дверь ржаво скрипит, открываясь.
Вот Мурат говорит: «Ты долго».
Его почти не слышно, голос далеко, и погода была ветреная. Кирилл подходит ближе и отвечает: «Это ты пришел рано».
«Потому что чем быстрее с этим закончим, тем будет лучше. Что тебе нужно?»
«А ты разве не хотел поговорить?»
«Не хотел. То, что я хотел услышать, я уже услышал. Тогда».
«Хорошо».
Кирилл смакует паузу, чтобы презрительно сказать:
«Я знаю, что ты это сделал. Больше просто некому».
«Что?»
Мурат звучит растерянно, видимо от испуга, что его так скоро раскрыли.
«Он вытирал о тебя ноги, и ты решил покончить с этим, да?»
«А ты так трусливо сбросил звонок, когда я позвонил тебе! Я всего-то хотел поговорить…»
«Но вначале ты набил руку на его шестерке».
«…убедить тебя, что мне нет никакого дела! Это так, Кир. Я бы никому не рассказал».
«А потом, когда понял, что все идет как по маслу, отравил той же дрянью Илью».
Мурат кричит: «Прекрати!»
Спрашивает в злом отчаянии: «Почему ты так ведешь себя?»
И сам же отвечает: «Ты действительно боишься меня?»